Читаем без скачивания Книга мёртвых - Эдуард Лимонов

Затем события развивались следующим образом. 6 июня, в день рождения поэта Пушкина, я был приглашён на день рождения жены поэта Сапгира, Киры Сапгир. Среди приглашённых за столом напротив меня оказалась красавица, модная девочка Елена Щапова. Модной девочке было ещё двадцать лет, только 16 дней отделяли её от 21 года. Окна первого этажа квартиры на улице Чехова открыты, лето, жарко, порывы ветра. Нахальные брызжущие глаза юной девчонки, два передних зуба, хохот, остроумие, алкоголь. Она косилась и стреляла глазами на меня недаром. За пару недель до этого Генрих привёз мои стихи к ней на дачу в поселке Томилино, где её лысый и старый (по моим тогдашним понятиям он был старик, 47 лет!) муж приплясывал у стола, рисуя иллюстрации к детским книжкам. Привёз и читал их ей из книжки в картоне, собранной двумя скрепками. Стихи девчонку удивили и заинтересовали. Она сама писала странные стихи, когда болела и не ходила по светским сборищам и не ездила в белом «мерседесе» с мужем Витечкой. Вот она и разбрызгивала свои глазки на автора, который оказался загорелым длинноволосым парнем в красной рубашке и белых джинсах. Я влюбился в модную девочку. Через стол от неё доносился ко мне аромат: пахло духами Кристиан Диор, как нашим ландышем. Мы мало что успели сказать друг другу в тот день. Однако она успела пригласить меня к ней на день рождения 22 июня. «Приходите с Генрюшей», – сказала она. И удалилась в каком-то зачаточном мелком платьице.

На её дне рождения я так открыл бутылку шампанского, что бутылка упала и перебила целый поднос её венецианских бокалов, а потом завертелась на полу. А модная девочка только залихватски улыбалась.

Вся эта история, казалось, завершилась трагедией уже глубокой осенью, когда выпал первый снег. Я опять повторил классическую схему поведения самца: вступив с ней в интимную близость (не очень удачную в первый раз, так я её хотел: когда она мне предстала без одежды, тоненькая и наглая, я впал в идиотский экстаз, как верующий, которому явился его Господь), я решил, что она мне принадлежит. И в тот же вечер убедился, что это не так. Муж её был в Польше, она привела глубоко ночью к себе домой мужика. Я сидел в подъезде и вполне серьёзно собирался её убить. До сих пор вижу её (я сидел выше на площадке лестницы) спину в длинной леопардовой, или под леопарда, тонкой шубе, я уже хотел броситься к ней, она открывала дверь, как вдруг услышал, как внизу подымается кто-то. Актёр Игорь Кваша, по-моему, народный артист, может многое рассказать о той ночи. Я ворвался в квартиру, и мои дикие страсти захлестнули их вялые. Поняв, что я не могу убить её, я разрезал себе вены у неё на кухне. Крови было неприлично много. Собака её лизала кровь. Кошка в ужасе убежала.

Потом стало тихо. Мои друзья, доктора, грузины (Олег Чиковани и его приятели) вытащили меня из больницы Склифосовского наутро. Менты не успели в это вмешаться, а то не миновать бы мне психбольницы. Иди объясняй, что ты влюблён до такой степени.

Вернёмся к Анне. Уже 6 июня я почувствовал жгучие угрызения совести. Ничего ещё не произошло, а угрызения были, потому что я знал, что произойдёт. По натуре своей я человек долга, верный человек, и если я связываю себя добровольными узами, невидимыми нитями, то, как правило, не рву их первым. И вот получалось, что я неумолимо ухожу от Анны.

Однако нечто произошло до трагедии с участием актёра Кваши. (История при участии актёра живописно, правдиво и красиво поведана мною в одной из глав книги «Иностранец в смутное время»). А именно, в сентябре или октябре, я запамятовал, когда точно, приехала Анна. Красивая и загорелая. И свежая. И как будто без следа болезни. Я прожил лето в квартире семьи Салнит (Сашка умер, мир его праху. Был здоровый мужик, борец и тренер, глава семьи и отец троих детей.) на Большом Гнездниковском переулке. Квартира была из трёх комнат, на первом этаже. Ко мне туда приходила соблазнять меня Елена, в длинном шарфе, приходили, закупив в магазине «Армения» рядом гроздья бутылок вина, друзья. Я жил легко, упоённый своей влюблённостью, именно там, в последней слева по коридору квартире, я написал поэмы «Золотой век» и «Русское». По словам Салнита, на месте квартиры помещалась когда-то редакция газеты «Гудок», в которой работал Юрий Олеша. Так что традиций там в воздухе витало немало. Но вернулись Салниты, их дети, и с квартиры пришлось съехать, освобождая место хозяевам.

И тут мне очень повезло. Володька Иванов, карикатурист «Литературной газеты» (Он вскоре умер. В трамвае, отказало сердце. Так и ездил по кругу, пока водитель не догадался, что пассажир мертв.), сообщил мне, что его жена работает с некоей Зиной, а Зина хочет сдать свою девятиметровую комнату в коммуналке. Зина живет у мужа, вышла замуж, комната стоит пустая. Когда я приехал на Погодинскую улицу, я понял, насколько судьба хочет, чтоб я и Елена были вместе. Моя желтая комната на Погодинской была в нескольких минутах ходьбы от дома, где жила с мужем Виктором Елена! Моя комната по одну сторону Новодевичьего монастыря, их квартира – по другую!

Когда приехала Анна, я, каюсь, обманул её. Я сказал, что комнаты у меня нет сейчас, что ночую у знакомых. Мы встретились в комнате нашей общей подруги Аллы Зайцевой, Анна остановилась на время у неё. Последовало поспешное стаскивание одежды, объятия, проникновение, и вот я чувствую, что она делает это иначе, и что-то новое такое говорит во время этого, чего не говорила никогда. Я почувствовал, что она была с кем-то и научилась новому, и говорит новое. Нет, я не оправдываю себя post-mortum! Я говорю правду, правду и правду! И если до этого я чувствовал себя виновным, и очень, у меня просто всё болело оттого, что я лгал моей подруге, то тут я насторожился. Мы сделали любовь ещё раз, я без особого удовольствия, ведь уже влюблён был в другую, в модную девочку. И я опять почувствовал её новый опыт.

Я остался там спать, хотя не собирался. Потом пришла Алла, девочка, похожая на мальчика, серьёзная учёная, и женщины отправились в магазин. Чего я и ждал. Я осмотрел чемоданы Анны и среди залежей рисунков обнаружил несколько тетрадей. Я полистал их и нашел взрывы удовольствия по поводу цветов, дома, погоды, побережья, по поводу моря, чаек, солнца, опять цветов, много цветов, больше цветов. И когда уже мне стало надоедать, среди всех цветов я нашел страницы о её любви и, как бы это мёртвую не обидеть, о её интимной близости со старым художником – отцом Дагмары. Я отложил тетрадь и подумал, что его надо убить. А потом подумал, что нет. А потом хотел даже заплакать от обиды. И наконец вспомнил, что я счастлив и влюблён, как никогда до этого за свои 27 лет не был влюблён.

Я не сказал Анне ничего о её тетради. Мы договорились, что она поедет в Харьков, поживёт с матерью, дом на Тевелева ещё стоял крепкой крепостью, а я найду тем временем комнату или даже квартиру, если недорогую, и тогда она приедет. Я наблюдал за ней, строя эти лживые планы, которые не намеревался осуществить. В мои 27 лет (из них шесть я провел с нею) у меня было мало опыта. Неверная женщина вела себя спокойно и не выказывала нервозности. Я не знал, как должны себя вести неверные женщины. Анна уехала, как мне показалось, даже с облегчением. Думаю, она боялась Москвы и её лишений. Во всяком случае, она довольно спокойно оставалась в Харькове. В начале марта 1972 года туда приехал я и объяснился с ней.