Читаем без скачивания История людей - Антон Антонов

После этого исследователи уже ничему не удивлялись. Даже тому, что Уошо обучила языку глухонемых соседку по вольеру, а потом и собственного детеныша.

А горилла Коко, тоже обученная амслену, однажды стала вдруг давать на все вопросы неправильные ответы.

— Плохая горилла! — в сердцах сказал исследователь.

— Смешная горилла, — смеясь поправила его обезьяна[7].

Вот так.

Если обезьяны способны свободно овладевать человеческой речью — значит, они разумны.

Зачем искать инопланетян на планетах далеких звезд, если братья по разуму живут рядом с нами в африканских джунглях?

Если человеческий разум появился в результате трудовой деятельности, то откуда, в таком случае, взялся обезьяний разум? Ведь обезьяны трудовой деятельностью не занимаются.

И о какой исключительности людей на фоне остального животного царства можно говорить, если у обезьян тоже есть вторая сигнальная система?

Но ведь чем-то человеческий разум все-таки отличается от обезьяньего. Шимпанзе не пишут книг и не запускают спутники в космос. И в этом смысле человек на само деле исключителен.

Значит, дело не в наличии второй сигнальной системы, а в чем-то другом. Может быть, в степени ее развития. Или шире — в универсальности человеческого разума.

Иногда разум отождествляют с абстрактным мышлением. Но это не совсем верно. Если обезьяна может назвать утку «водяной птицей», а тюльпан, розу и гладиолус объединить словом «цветок» — значит, у нее тоже есть абстрактное мышление.

И проблема опять-таки в степени его развития.

Возможно, шимпанзе и вправду можно уподобить человеческому ребенку в возрасте трех-четырех лет. Ребенку, который уже может разговаривать, но еще не умеет читать и писать.

Поскольку четырехлетний ребенок уже может научиться читать, а все попытки обучить этому шимпанзе завершились неудачей, можно уверенно говорить о том, что граница обезьяньего разума проходит именно здесь.

Шимпанзе может разговаривать на языке глухонемых, но она не в состоянии спроектировать космический корабль. Точно так же, как не может этого сделать четырехлетний ребенок. Но у ребенка впереди как минимум пятнадцать лет физического развития, и когда они пройдут, его мозг будет готов к чему угодно — в том числе и к проектированию космических кораблей.

И вот что еще важно. Мозг кроманьонца ничем не отличается от мозга современного человека. И все, чего человечество добилось за последние сорок тысяч лет, достигнуто уже не за счет биологического развития, а путем совершенствования разума.

Человек разумный отличается от животного не наличием мышления, а его неограниченностью. Именно неограниченное мышление и есть разум.

А впрочем, п(лно! Так ли уж безграничен наш разум? А как же бытие Божие, которое мы со всем своим мышлением не можем ни доказать, ни опровергнуть? А как же световой барьер, преодолеть который не сумел гениальный разум Эйнштейна? А как же смерть, которую наш разум не в силах победить?

Быть может, в будущем мозг, не претерпевший никаких изменений со времен кроманьонцев, сумеет решить и эти проблемы. А может, все-таки потребуется новый виток биологического развития, чтобы раздвинуть границы разума.

И тогда окажется, что человек — вовсе не венец творения, а промежуточный этап — такой же, каким был в свое время австралопитек.

9. Страшнее Предка зверя нет

Восемь миллионов лет назад всемирная засуха уничтожила леса на огромных пространствах Азии и Африки. Многие антропологи считают, что именно тогда предки человека вышли в саванны. Но Ян Линдблад убедительно оспаривает эту точку зрения — и я склонен с ним согласиться.

Из всех обезьян наилучшим образом к условиям саванны приспособлен не двуногий человек и не двуногий австралопитек, а четвероногий павиан.

Скорее, австралопитек произошел от той обезьяны, которая не вышла в саванну, а осталась в лесах, сохранившихся у водоемов. И пять миллионов лет эти обезьяны жили у воды и в воде, постепенно изменяя форму тела и образ жизни.

Рамапитек питался плодами. Но гидропитеку, чтобы не замерзнуть в воде, требовалась более сытная и жирная пища.

Первыми приходят на ум, конечно, моллюски и ракообразные. Если современный человек может собирать улиток и устриц и ловить руками раков и крабов, то почему гидропитек не мог этого делать?

Ловить голыми руками рыбу труднее, но при хорошей координации движений и это возможно.

Человеческие руки с очень чувствительными кончиками пальцев хорошо приспособлены для того, чтобы ощупывать дно в поисках моллюсков. А координация в системе «глаз — рука» — более высокая, чем у обезьян — позволяет при должной тренировке хватать руками даже быстро плывущую рыбу.

А еще ведь есть водоплавающие птицы, которых можно убить палкой или камнем.

Шимпанзе часто пользуются палками и камнями. Например, когда надо отогнать врага. Или убить и съесть детеныша павиана.

Да-да! Растительноядные шимпанзе, любители бананов, при случае не прочь поохотиться и отведать мяса. Порой они даже устраивают загонную охоту на древесных обезьян колобусов — по всем правилам, с четким разделением обязанностей и превосходной координацией действий.

Почему же гидропитеки должны были вести себя иначе?

Пожалуй, они могли использовать камни даже чаще. Расколоть раковину моллюска или панцирь ракообразного, оглушить пойманную рыбу, подбить неосторожную птицу. Очень полезная это штука — камень.

Гидропитеки жили, вероятнее всего, небольшими группами. Минимальная общественная единица — гарем: вожак-самец и несколько самок с детенышами.

Но из детенышей со временем вырастают взрослые особи. И среди них самцы, которые тоже хотят жить полноценной жизнью.

Природа предлагает им несколько вариантов выбора.

1. Разделить самок по-братски или в соответствии с положением в иерархии — вожаку самые лучшие и числом побольше, а остальным — похуже и поменьше;

2. Заниматься сексом с самыми благосклонными самками втайне от вожака и рискуя навлечь на себя его гнев;

3. Отбить от группы одну или несколько самок и основать собственную семью;

4. Прогнать или убить вожака.

Стая шимпанзе, как правило, состоит из нескольких гаремов. Самый большой — у вожака, поменьше — у других доминирующих самцов, и совсем никакого — у молодых и слабых холостяков. Самки нередко переходят от одного партнера к другому, и отношения между полами довольно свободные — но совсем без конфликтов все-таки не обходится.

Борьба в стае шимпанзе идет не столько за обладание самками, сколько за власть вообще. А вот у павианов сексуальный аспект играет более существенную роль. Доминирующий бабуин готов наказать любого, кто ниже его по рангу, даже если просто увидит у того эрекцию.

А еще у высших обезьян часто случаются конфликты из-за еды. Пока шимпанзе уплетают обычную растительную пищу, в группе царит мир. Но стоит появиться еде более вкусной и питательной, как начинаются ссоры. Ведь, с одной стороны, на добычу претендует тот, кто ее добыл. А с другой — вожак убежден в своем праве отобрать добычу у любого члена группы и задать трепку всякому, кто с этим не согласен.

Авторитет вожака непререкаем, пока вожак силен. Но стоит ему дать слабину, как остальные это сразу же почувствуют, и последствия могут быть для вожака очень неприятны.

Однако самые большие неприятности начинаются, когда в «зоне улучшенного питания» сталкиваются две группы обезьян. Или если в тех же условиях от одной группы откалывается часть во главе с новым вожаком.

Когда исследователи, наблюдающие за группой шимпанзе в естественных условиях, начали прикармливать обезьян бананами, в группе немедленно начались конфликты. Вскоре она распалась надвое, и две новые группы начали настоящую войну между собой. Дело дошло даже до убийства и поедания чужих детенышей.

Но это — война из-за бананов, которых, кстати, было вдоволь. Чтобы приманить животных, ученые наваливали целые кучи вкусных плодов. И все равно — каждая из двух групп стремилась вытеснить другую из «зоны улучшенного питания».

А теперь представим, какие драки могли бушевать среди гидропитеков из-за сытной и вкусной животной пищи, которой вряд ли хватало на всех в усыхающих водоемах и увядающих лесах. Наверняка одни ловили рыбу и убивали птиц и мелких зверьков лучше, чем другие. Однако вожаком становился не тот, кто лучше охотится, а тот, кто лучше дерется.

Но и хороший охотник тоже не лыком шит. Он зарабатывает благосклонность самок тем, что приносит им много хорошей еды — и в конце концов может увести за собой целую компанию.

Так возникают две группы, между которыми разгорается война. Дело уже не в утке, которую один убил, а другой отобрал. Дело в охотничьей территории, в «зоне улучшенного питания». В ней, может, и хватит еды на всех — но лучше подстраховаться и изгнать конкурента.