Читаем без скачивания Безумный корабль - Робин Хобб

Уинтроу смотрел на него, не отводя взгляда.

– Если ты в самом деле желаешь спросить об этом капитана Кеннита – поди и спроси. Его мнения по данному поводу никто за него не властен высказывать. Если же ты спрашиваешь меня, то услышишь не мнение, а сущую правду.

Уинтроу намеренно говорил много тише, чем Са'Адар: пусть те, кто действительно хотел слышать, придвинутся ближе. И люди вправду придвинулись, причем не только бывшие рабы, но и многие из пиратов. Вид у этих последних был очень опасный.

Са'Адар снисходительно улыбнулся:

– Твоя правда, я полагаю, заключается в том, что корабль принадлежит тебе…

Уинтроу покачал головой и улыбнулся в ответ.

– Корабль, – сказал он, – принадлежит себе самому, и только себе. Проказница – живое и свободное существо, у которого никто не волен отнять право распоряжаться собственной жизнью. Или, может быть, ты, сам носивший тяжелые цепи невольника, пожелаешь сотворить над нею ту же несправедливость, которая была так жестоко учинена над тобой?

Разговаривая как бы с одним Са'Адаром, Уинтроу тем не менее, даже не оглядываясь, ощущал, какое впечатление произвели его слова на всех остальных. Мальчик умолк, ожидая ответа. И получил его: после мгновенной заминки Са'Адар фыркнул и презрительно рассмеялся.

– Только не воспринимайте эту болтовню за чистую монету, – обратился он к толпе. – Да, носовая фигура наделена речью… благодаря какому-то колдовству. Подозреваю, у них в Удачном и не такие диковинки есть. Корабль есть корабль! Это вещь, а не личность! И эта вещь по праву принадлежит нам!

Лишь немногие из рабов согласно забормотали. Зато перед Са'Адаром немедля встал один из пиратов.

– Это ты что тут, насчет мятежа договариваешься? – поинтересовался просоленный, поседевший в битвах морской волк. – Давай-ка выражайся определеннее. Потому как если вправду насчет мятежа – вмиг за борт полетишь и пикнуть не успеешь. Вот так-то.

И пират улыбнулся подчеркнуто недоброжелательно, показывая дыры на месте выбитых некогда зубов. У его плеча возник здоровеннейший детина и, предвкушая хорошую потасовку, повел плечами – нарочно, чтобы видели «расписные», сопровождавшие Са'Адара. Те выпрямились и напряглись, сузив глаза.

Са'Адар выглядел потрясенным… Ничего подобного он явно не ожидал. Он вскинул голову и негодующе начал:

– А вам какое дело до…

Старый пират перебил его, ткнув пальцем в грудь.

– Кеннит, – сказал он, – наш капитан. И коли он что говорит, значит, быть по сему. Дошло? – Жрец промолчал, и старик расплылся в улыбке. Са'Адар отступил прочь, отодвигаясь от пальца, сверлившего его грудь. Он уже собрался идти прочь, когда пират заметил: – Ты бы, малый, поменьше чесал языком касаемо того, что там капитан Кеннит делает или не делает. Коли чем недоволен – поди к капитану да прямо сам ему все в лицо и скажи. Он мужик нелегкий, да зато справедливый – выслушает. А за спиной болтать не моги! Повадишься против ветра писать – самому в рыло и прилетит!

И, более не оглядываясь, пираты вернулись к корабельной работе. Всеобщее внимание вновь обратилось на Са'Адара. Он даже не пытался скрыть ярости, сверкавшей в его глазах, но, когда он заговорил, голос прозвучал тонко:

– А вот и поговорю с Кеннитом! Открыто и прямо. А вот и поговорю!…

Уинтроу опустил глаза и уставился в палубу. Может статься, отец все же был прав. Может, был-таки способ отвоевать фамильный корабль и у пиратов, и у рабов… Когда разгорается свара, кто-то обыкновенно выгадывает… Он пошел прочь, ощущая, что сердце бьется быстрее обычного. Это было странно. И оставалось только гадать, откуда бы у него, Уинтроу, подобные мысли…

Проказница была весьма озабочена. Она продолжала смотреть вперед, на качавшуюся корму «Мариетты», но на самом деле все ее внимание было посвящено творившемуся внутри. Штурвальный вел ее очень спокойно, уверенной и твердой рукой. Команда, деловито сновавшая по снастям, состояла из прирожденных моряков – вся, до последнего человека. В трюмах и на палубах медленно, но верно наводили должную чистоту, кто-то уже чинил деревянные части, пострадавшие во время восстания, и драил медяшку*. [Драить медяшку – морское выражение, означающее чистку от грязи и коррозии металлических деталей корабля, многие из которых в старину, когда появилось это выражение, делались из меди и ее сплавов. Такие металлы от соленой морской сырости быстро покрываются зеленью, поэтому «драить медяшку» приходилось практически ежедневно. На современных парусных кораблях, разумеется, применяются гораздо более стойкие сплавы, но выражение осталось.] И впервые за много месяцев у Проказницы не было причин сомневаться в компетентности своего капитана… В общем, наконец-то она могла как следует поразмыслить о своем, поминутно не спохватываясь и не беспокоясь, хорошо ли делает свое дело команда.

Пробужденный живой корабль способен очень пристально наблюдать за тем, что делается у него внутри; это благодаря набору* [Набор корабля – совокупность продольных и поперечных балок, остов, каркас, придающий форму корпусу судна. Он, как скелет, несет основные нагрузки, к нему крепится обшивка.] и обшивке, сработанным из диводрева. Проказнице такое восприятие было присуще во всей полноте. Правда, большинство того, что происходило в отсеках, было всего лишь повседневными проявлениями жизни, вряд ли стоившими пристального внимания. Вот моряк чинит потертую снасть, а кок в камбузе режет луковицу – может ли это как-либо повлиять на ее судьбу? Нет.

А Кеннит – может.

Он спал беспокойным сном в капитанской каюте, этот загадочный человек. Проказница не могла видеть его там, она его чувствовала –чувством, не ведомым людям, даже не придумавшим для него названия на своем языке. Кеннита опять мучила лихорадка, и женщина, ухаживавшая за ним, попросту не находила себе места. Она что-то делала тряпкой, смоченной в холодной воде… Проказница немедленно захотела знать больше, но ничего не получилось. С этими людьми у нее не было связи, как с Уинтроу. Она с ними даже толком еще не познакомилась.

Кеннит был гораздо доступнее для ее восприятия, чем Этта. Его горячечные сны изливались невозбранным потоком, и сознание Проказницы впитывало их, как ее палубы впитывали кровь. Увы, разобраться и что-либо понять в снах Кеннита ей никак не удавалось. Она видела маленького мальчика, жестоко страдавшего. Он разрывался между привязанностью к отцу, который его очень любил, но совершенно не способен был защитить, и другим человеком, рядом с которым никого можно было не опасаться, – вот только сердце этого человека было полностью чуждо любви. А еще в снах Кеннита из пучины раз за разом взвивался морской змей и впивался ему в ногу. Боль от укуса была сродни ожогу кислотой или морозом… И Кеннит тянулся к ней, к Проказнице, напрягая все силы души, тянулся к общности и пониманию, лишь смутно памятному ему со времен детства…

«Эй, эй, что это у нас тут такое? Или, вернее сказать, кто такой?»

Сперва Проказнице показалось, будто она услышала голос Кеннита. Потом она поняла, что еле слышный шепот раздавался в уголке ее сознания. Она тряхнула головой, так что волосы развились по ветру. Нет, не могло быть такого, чтобы пират с нею заговорил! Она никогда с такой ясностью не слышала даже мыслей Альтии и Уинтроу – даже в минуты наивысшего единения с ними.

– Нет, – пробормотала она вслух. – Это не Кеннит.

Он определенно не мог до нее дотянуться, тут никакого сомнения быть не могло. И тем не менее – голос принадлежал Кенниту. Проказница прислушалась: вот, лежа в каюте, пиратский капитан набрал полную грудь воздуха – и бессвязно забормотал, что-то отрицая, с кем-то не соглашаясь. Потом застонал…

«Верно, я не Кеннит, – вновь послышался голосок. Теперь в нем звучала легкая насмешка. – Как, собственно, и ты – не Вестрит, сколько бы ты себя ни считала таковым. Кто ты?»

Жутковато было ощущать присутствие чужого разума, силившегося проникнуть в ее сознание. Проказница невольно шарахнулась от него прочь – если можно так выразиться о происходящем на тонких планах бытия. Она была гораздо сильнее маленького чужака, и, когда она отгородилась от него, он ничего поделать не смог. Но, отгораживаясь, Проказница утратила и едва обретенную, еще непрочную связь с Кеннитом. Она рассердилась и отчаянно разволновалась. Она стиснула кулаки… и скверно встретила очередную волну – врезалась в нее, вместо того чтобы пропустить под собой. Рулевой тихо выругался и чуть поправил штурвал. Проказница облизнула губы, влажные от соленой пены, и убрала волосы, свалившиеся на лицо. Кто или что с нею заговорило?… Она по-прежнему тщательно следила за своими мыслями, старательно держа их при себе, и старалась разобраться в собственных чувствах, взвешивая, чего было больше – испуга или любопытства. Ко всему прочему, она чувствовала странное родство с незнакомцем. Да, она легко отделалась от его назойливых попыток соприкосновения. Но сам факт, что кто-то хотя бы попытался проникнуть в ее разум, был неприятен.