Читаем без скачивания Кречет. Книга III - Жюльетта Бенцони

— Вы что-то знаете?

— То немногое, что я знаю, может помочь сохранить спокойствие в государстве и в душе короля. Известно ли Вашему Величеству, что за спиной этой ничтожной де Ла Мотт прячется граф Прованский?

— Что?!

— Именно так! Мосье хорошо спрятался! Никто не видел их вместе, а теперь он и подавно порвал все связи с этой женщиной. Но это все-таки мосье!

— Постойте! Он ее даже не знал!

— Он знал ее. Клянусь честью, сир, я видел их вместе, я слышал, как они разговаривали в роще Трианона в тот вечер, когда королева принимала Его Величество Густава Третьего.

— Мосье не был приглашен… хотя швед был его другом или, вернее, по этой причине.

— И все-таки он там был. Я не очень хорошо слышал, о чем они говорили, — солгал Жиль, « у которого не было никакого желания рассказывать королю о письме Ферсена, украденном у королевы графиней де Ла Мотт, — но того, что достигло моего слуха, уже вполне достаточно. Порочная жадная женщина заинтересовала графа.

С тех пор как он перестал губить короля, он начал губить репутацию королевы.

— Но ведь не для него де Ла Мотт украла колье?

— Нет, она единственный автор этого воровства, но это не помешало мосье обвинить в краже кардинала. Он конечно же, сир, не вор. Он одурачен, обманут, мистифицирован и теперь дорого расплачивается за легковерность и доверчивость.

Людовик XVI встал и, заложив руки за спину, стал медленно прохаживаться по кабинету. Лицо его еще больше помрачнело. Жиль понял, что виной тому имя кардинала де Рогана.

— По-вашему, кардинал не виноват?

— В воровстве? Конечно, нет. Минутное безумие, необдуманность, может, недомыслие, но…

— А в оскорблении Величества?

— В оскорблении Величества, сир?! Я не вижу…

Турнемин был выше своего короля, и Людовику пришлось высоко поднять голову, чтобы заглянуть в честные глаза гвардейца. Гвардеец же в глазах короля увидел только глубокую печаль.

— Если человек осмеливается претендовать на любовь королевы — это оскорбление королевского Величества и ее супруга — короля. Можете вы мне поклясться, что кардинал и в этом не виноват? — Яростью зажглось лицо короля, его обычно тусклые глаза сверкали. — Я не знаю, какие вольности позволительны по отношению к честной женщине?

Сердце шевалье почти не билось. Это был опасный вопрос, и не столько для него (он слишком часто рисковал своей жизнью), сколько для короля, терзавшегося, как самый последний из его подданных, предполагаемой неверностью жены. Калиостро открыл Турнемину, что кардинал поверил письмам, якобы написанным самой королевой, а на самом деле авторами их были госпожа де Ла Мотт и ее любовник Рето де Виллетт.

Обманутый комедией, разыгранной в Роще Венеры, он если и не стал любовником королевы, то был к этому очень близок. Да, король прав — это оскорбление Величества, но кардинал действительно не был виноват в таком преступлении.

Преступником и врагом короля был не Роган, а Ферсен, красивый швед, его безумно любила Мария-Антуанетта. Нет, Жиль не мог рассказать королю всю правду, он не хотел навсегда лишить его покоя.

Король больше не гневался. Не правильно истолковав молчание собеседника как подтверждение худших своих опасений, Людовик застыл у стола, печально глядя на острое пламя свечи.

— Вот видите…

— Нет, сир, я не верю, что кардинал виновен в таком преступлении. Почтение…

— Почтение?! — оборвал король. — Ложь! Я знаю, что этот мерзавец осмелился полюбить королеву… и что вы своими руками держали доказательства его вины, ставшей теперь и вашей.

Жиль понял, что чем откровеннее он будет, тем лучше, но честь королевы должна остаться незапятнанной.

— Это правда, — сказал он тихо. — Кардинал любит Ее Величество, но, сир, я не верю, что он единственный во Франции. Королева молода и очень красива. Возможно, она самая соблазнительная женщина своего века, а с порывами сердца никто совладать не может. Кардинал боялся» что дорогие для него вещи попадут в чужие, случайные руки, вот почему он доверил их мне. Этот пустяк…

— Пустяк? Письма, мне сказали, драгоценности…

— Письма?! Драгоценности?! Как король плохо информирован! Кардинал вручил мне только красный шелковый мешочек, вышитый ее рукой, он всегда носил его на груди, рядом с крестом. В мешочке был медальон с портретом и листок пожелтевшей бумаги, исписанный по-немецки детским почерком.

— Портрет, конечно, королевы?! — прорычал Людовик XVI.

— Нет, сир. Портрет мадам Дофин. Я думаю, он написан незадолго до ее приезда в Страсбург, куда она прибыла, чтобы выйти замуж за Ваше Величество, тогда еще Ваше Высочество. Кардинал де Роган принимал ее в Страсбурге. Судите сами, сир, долго ли длится эта большая любовь и что заслуживает несчастный влюбленный: жалости или порицания?

— Как вы поступили с мешочком, портретом и письмом?

— Я выполнил просьбу его преосвященства: сжег листок и мешочек и сохранил портрет.

Король немного подумал, потом подошел к одному из шкафчиков, стоявших у стены. Но, прежде чем открыть его, он снова повернулся к Турнемину:

— Можете ли вы дать слово дворянина, что все, вами сказанное, правда?

— Клянусь честью солдата, верой христианина, спасением моей души. Клянусь моему королю, что я ничего другого от кардинала не получал.

Благодарная улыбка осветила усталое лицо Людовика. Он открыл шкафчик и вынул из него поднос, на котором были приготовлены бутылка, стаканы, хлебцы, масло и несколько кусков пирога. У него всегда был такой маленький запас, никакому горю, никаким заботам не удавалось победить здоровый аппетит короля.

Людовик отнес поднос на небольшой столик, возле которого стояли два стула. Он сел на один из них, а на другой указал Турнемину:

— Располагайтесь, шевалье. Вы не представляете, какую радость доставили мне, доказав свою невиновность в этом грязном деле. Мы сейчас вдвоем отпразднуем ваше освобождение, а потом я распоряжусь, чтобы вас отпустили домой. Завтра, вернее, сегодня, я дам знать герцогу де Вийеру, что все обвинения с вас сняты и вы вновь возвращаетесь в королевскую гвардию. За ваше здоровье, мой друг!

Людовик наполнил оба стакана бургундским, один протянул своему гостю, другой взял сам и, прежде чем выпить, с удовольствием понюхал аромат старого вина. Клятва, данная молодым гвардейцем, прогнала из сердца короля все печали и подозрения, терзавшие его с 15 августа, когда кардинал был арестован в Зеркальной галерее Версаля. Доверчивый по природе, Людовик XVI как никто нуждался в преданных людях, но число их со смертью старого Морена сильно сократилось, вот почему обвинения, выдвинутые против молодого бретонца, так волновали его. Король не хотел верить в предательство этого верного и искреннего человека.