Читаем без скачивания Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона - Владимир Набоков

Интересно, какая статистика позволяет Вам утверждать, что Тьер{10} уничтожил больше людей, чем Великий Террор? Я возражаю против такой оговорки по двум причинам. Хотя с христианской, равно как и с математической, точки зрения тысяча душ, загубленных на поле брани сто лет назад, приравниваются к тысяче душ, загубленных на поле брани сегодня, почему-то в первом случае историк определяет это как «убийство», а во втором как «отдельные потери». И потом нельзя сравнивать безалаберное, хотя и отвратительное, подавление беспорядков с системой планового уничтожения. Кстати, раз уж мы заговорили о Великом Терроре: знаете ли Вы, что задолго до русской революции радикальные взгляды в книгоиздательском деле в России настолько укоренились, что сочинения Ленотра{11} не могли бы появиться по-русски? Фактически у нас было две цензуры!

Я отметил в Вашем тексте несколько мелких огрехов: жестокость соответствует английскому cruelty, а не severity. А жесткость (без этого воющего О в середине) может переводиться как «severity» или лучше «harshness». Вы могли бы упомянуть, что Гапон был агентом-провокатором и умер смертью предателя (повешен социалистами-революционерами).{12} Легенда о царе и царице, якобы «пытавшихся заключить мир с Германией», есть такая же фальшивка большевистской пропаганды, как легенда о Ленине, якобы пообещавшем Германии развалить Россию, есть фальшивка, пущенная его противниками.

Вот мы и подобрались к фигуре Ильича — что-то я зачесался сгоряча (извините). Боюсь, что для портрета его отца Вы взяли многовато небесной лазури по примеру советских биографов. Ульянов-старший, по свидетельству знавших его людей, был самым обыкновенным, примечательным разве своими либеральными воззрениями господином. Тысячи ему подобных основали тысячи подобных школ — это было своего рода соревнование.{13} Атмосфера семьи Ульяновых (бесплатное обучение и прочее) ничем практически не отличалась от атмосферы любой другой либеральной семьи учителя или доктора и начала формироваться в начале 50-х годов. Моральная чистота и бескорыстие русских интеллигентов, в общем-то, не имеет аналогов на Западе. К какой бы партии они ни принадлежали, к большевикам или кадетам, народовольцам или анархистам, их быт на протяжении пятидесяти лет общественного движения определялся чувством долга, самопожертвованием, отзывчивостью, героизмом; это не было отличительными признаками касты. Я знаю случай, когда тайно собрались разные политические группировки для проведения совместного собрания, однако пришлось спешно разойтись, так как об этом стало известно Чека, и вот один из видных кадетов, рискуя жизнью, остался, чтобы предупредить какого-то меньшевика (человека малознакомого и к тому же принадлежащего к враждебной партии), который, судя по всему, опаздывал и мог попасть в руки чекистов.

Ваш Ульянов-père[50] — не личность, а тип. (Остальные же — совершенно живые люди.) Если бы к голубому и розовому Вы добавили немного сепии (как на других портретах), он вышел бы у Вас не столь «иконописным».

Что до его сына… Нет, даже магия Вашего стиля не заставила меня полюбить его, и я не узнал ничего нового по сравнению с когда-то прочитанными каноническими биографиями, которые Вы имели несчастье добросовестно взять за образец (как жаль, что Вы не заглянули в алдановского «Ленина»).{14}

Воспоминания близких часто бывают невыносимо приторны, а бедной Крупской не хватало и юмора, и вкуса.{15} Иронический читатель, дойдя до пассажа, где Ленин не выстрелил в лисицу, потому что она была «красивой», может в ответ бросить: «Жаль, что Россия ему такой не показалась».

Эта преувеличенная сердечность, этот взгляд с прищуринкой, этот мальчишеский смех и все такое прочее, чему умиляются его биографы, кажется мне особенно безвкусным. Вот эту атмосферу общего веселья, когда тебе подносят полное ведро обожания с лежащей на дне дохлой крысой, я воспроизвел в своем «Приглашении на казнь» (надеюсь, Вы его еще прочтете). Вас так радушно «приглашают», все будет исполнено в лучшем виде, только НЕ ПОДНИМАЙТЕ ШУМА (говорит заплечных дел мастер своему «клиенту»). Мой друг немец, не пропускавший ни одной смертной казни, рассказывал мне о палаче в Регенсбурге, который с топором в руке совершенно по-отечески опекал осужденного.

Другой чудовищный парадокс ленинизма заключается в том, что эти материалисты считали возможным пожертвовать жизнью миллионов конкретных людей ради гипотетических миллионов, которые когда-нибудь будут счастливы.

Кто мне понравился, так это Ваш Маркс. Вы замечательно тонко разбираете письма, которые он послал Энгельсу в связи со смертью его дамы сердца; даже жалко этого бурбона, пытающегося сгладить свою «оплошность» и делающего еще хуже. Вы так увлекательно рассказываете, что я не мог Вас остановить, а тем более остановиться. Вас не рассердили мои критические замечания по отдельным страницам? Мне казалось, было бы несправедливо по отношению к столь серьезной книге, если бы я не обнаружил перед Вами, какой вихрь мыслей поднял пропеллер раскрученного Вами сюжета,

С сердечным приветом

В. Набоков.

1941

35 Вест 87

5 марта 1941 г.[51]

Дорогой Уилсон,

мне нужен Ваш совет. Какой журнал или ревью может заинтересовать рассказ, который Вы найдете в этом конверте? Сделайте любезность, прочитайте — может быть, возникнут какие-то идеи? У меня была мысль показать его Клаусу Манну в «Decision»,{16} но есть опасения, что он сочтет рассказ антинемецким — не просто антинацистским, хотя эта история могла произойти в какой угодно стране.

Мне понравился Ким{17} — в отличие от русского шпиона. Кстати, в одном из его стихотворений есть строка о тропических «похожих на эмблему, бабочках в полете», которой я порадовался как энтомолог. Вермонт, сердитый маленький господин на велосипеде, — очень хорошо.

С моей статьей о советской литературе 1940 года вышла заминка. Я написал обозрения последних выпусков «Красной нови» и «Нового мира» для «Decision» и предполагал сделать разбор поэзии и романа для «New Republic»; но то, что я успел прочесть, так меня подкосило, что я не могу себя заставить двинуться дальше… У меня уже написано про «характеры в советской драме»,{18} — довольно ли этого?

Мне бы очень хотелось увидеть Вас перед моей поездкой в Уэлсли Колледж на две недели с лекциями. Я уезжаю 15 марта.