Читаем без скачивания Загадки шестнадцатого этажа - Светлана Бестужева-Лада

И милиция появилась в лице строгого участкового инспектора, который популярно разъяснил нам, что необходимо заявление о пропаже человека со стороны близких. Или — об обнаружении трупа оного человека со следами смерти, естественной или насильственной. А пока нет ни заявления, ни трупа, дело никто заводить не будет. Вопросы есть?

Вопросы, разумеется, были. Например, такой: кто же должен беспокоиться, если пожилая женщина сдала квартиру, скажем так, иногородним, а сама после этого пропала? Родственники? А если их нет?

— А на нет и суда нет, — веско ответил участковый. — Может, она к подружке в гости поехала. Или хахаля нашла и у него поселилась. А мы, значит, бросай все дела и ищи неизвестно кого? Интересно получается...

Участковый, человек многоопытный, попал точно «в десятку», но это выяснилось значительно позже. Нас же такой расклад событий успокоил ненадолго. Мы настолько привыкли к ежевечерним скандалам у лифта, что их отсутствие воспринимали как перекрытый кислород. Впрочем, можно предположить и то, что мы были чисто по-человечески встревожены: плохая или хорошая, но соседка же, не кошка приблудная. Впрочем, кошку тоже было бы жалко.

Наниматели же комнаты отнюдь не выглядели злодеями, порешившими старушку. Как и прежде, они по утрам загружались в лифт со своими многотонными сумками. Как и прежде, являлись домой поздним вечером с сумками пустыми. По-русски они понимали плохо, говорили еще хуже, поэтому наши попытки установить с ними какой-то контакт и прояснить ситуацию успеха не имели.

Наконец, наше терпение лопнуло, и мы решили устроить экзотическим арендаторам допрос с пристрастием, делегировав из своей среды самого старшего ответственного квартиросъемщика, то есть моего законного супруга, знатока нескольких языков, в том числе и одного древнего, давно вышедшего из обихода.

Так или иначе, в один прекрасный вечер мы отловили у лифта смуглых детей юга и потребовали ответа за происходящее. Точнее, отловили только женщин — их спутник и телохранитель на сей раз почему-то отсутствовал.

— Где хозяйка? — спросил мой муж макси¬мально строгим голосом. — Алевтину не видеть долго.

Для пущей доходчивости он сам заговорил на ломаном русском языке. И ответ получил на нем же:

— Не понимать русский. Алевтина — не знать. Говорить с хозяин.

— Каким-таким хозяин говорить? Куда Алевтина деть?

— Говорить — хозяин. Русский — не говорить, — монотонно повторила старшая соседка, после чего неразговорчивые южные дамы проскользнули в квартиру и захлопнули за собой дверь, игнорируя настойчивые звонки. Обескураженные, мы разбрелись по своим апартаментам дожидаться более благоприятного поворота событий.

Через несколько дней мы его дождались и сцена повторилась почти один к одному. Разница заключалась в том, что двое из нас надежно заблокировали жильцам пути к отступлению, привлекши в качестве основного «блока» ротвейлера Бурбона. Поэтому дамы выдали кое-какую дополнительную информацию:

— Хозяйка — нет. Мы платить, чтобы она не жить. Больше говорить — хозяин. Мы больше нет говорить.

Да что уж «нет говорить», когда практически все было сказано! Они — платить, чтобы она — не жить. В переводе на нормальный русский язык это могло означать только одно: съемщики заплатили за то, чтобы хозяйка каким-то образом приказала долго жить. А еще проще, заказали убийство.

Как оно было реализовано — дело десятое. Нас куда больше интересовало другое: как арендаторы, освободившись от не слишком удобной хозяйки, предполагали эту свободу использовать? Даже при общем раскардаше в стране и в столице за подозрение в предумышленном убийстве милиция вряд ли погладила бы виновников по головке. Одно из двух: или они купили и милицию тоже, или решили, что весь Уголовный кодекс за ненадобностью отменен до основания.

Тут, как нельзя более кстати, из квартиры вышел «хозяин» и был нами немедленно атакован. Голосили мы практически все сразу, и если бы даже южный гость столицы прилично говорил по-русски, вряд ли бы он мог в этом гаме что-нибудь понять. А так он просто опешил.

— Зачем кричать, да? Почему кричать, дорогие? — очумело повторял он, вертя головой из стороны в сторону.

Но со всех окружающих его сторон можно было различить только два членораздельных слова: «мафияи» и... ну, скажем, народное обозначение «лиц кавказской националь¬ности». Как ни странно, темпераментного южа¬нина больше всего обидело как раз первое слово.

— Зачем обзываешь? Почему мафия? Плачу деньги, чтобы хозяйка не жила. Сам живу вся квартира.

— Куда Алевтину дел? — встряла одна из соседок.

Обиженный «мафиозо» пожал плечами.

— Я ей кто — муж? Брат? Почему должен знать, где она? Я плачу деньги — живу вся квартира.

— Милицию надо вызвать, — услужливо подсказал кто-то. — Пусть разберется, кому и за что они заплатили и почему вообще тут живут. Сами же во всем признались.

На сей раз приехал не один участковый, а целый оперативный наряд. С милиционерами появилась и некоторая ясность, поскольку русский язык гостя сразу стал заметно лучше и богаче.

Так что ему удалось довольно быстро разъяснить, что он, его жена и сестра вот уже второй месяц снимают не комнату, а всю квартиру за дополнительную плату, чтобы хозяйка в ней не жила, а куда она при этом делась, понятия не имеют. Последний раз они видели ее совсем недавно, когда Алевтина приходила за деньгами. Плата за месяц вперед, все, как полагается.

— А разрешения на временное проживание у вас нет, — ехидно заметил один из милиционеров. — Нарушаете постановление правительства Москвы. Придется проехать с нами — до выяснения.

Помрачневшего мужчину и его стенающих женщин увели. Перед тем, как войти в лифт, «мафиозо» окинул нас горьким взглядом и горячо провозгласил:

— Клянусь, вы не люди! Шакалы, да! Деньги плачу, еще деньги плачу, шума нет, что надо? Вернусь сюда жить — клянусь, хорошо не будет!

Сомкнувшиеся створки лифта прервали этот темпераментный монолог.

Довольные, хотя лишь отчасти, таким поворотом событий, мы еще какое-то время провели на лестничной площадке, обсуждая происшествие. Бандитов арестовали — это, конечно, хорошо. Но куда подевалась Алевтина, все равно неизвестно. И вряд ли можно будет спокойно жить и спать пока жизнь простых, законопослушных граждан находится под угрозой. Так ведь каждый может запла¬тить деньги и пожелать, чтобы «хозяйка не жила».

Наш стихийный митинг был прерван появлением нового действующего лица — мужчины неопределенных лет стертой наружности и с незабываемым запахом портвейна, который вышел из лифта, деловито направился к злополучной квартире Алевтины и совершенно спокойно, на глазах у всех стал ее отпирать. Не отмычкой — ключом, вынутым из собственного кармана.

На какое-то время мы все просто остолбенели. Это же надо — так набраться наглости, чтобы вскрывать чужую квартиру при свидетелях! Но быстро опомнились.

— Это еще что такое? — рявкнул мой муж с совершенно не свойственной ему повелитель¬ной интонацией и некоторыми выражениями. — Ты кто такой? И куда прешь?

Мужчина вздрогнул от неожиданности и за¬мельтешил:

— Я... это... того... вещи забрать. Велела... это... того... халат ейный принесть, ну и из белья чего...

— Кто велел? — завопили мы нестройным хо¬ром.

— Так... это... того... Аля, значит, и велела. Иди, говорит, это, ко мне и принеси... Ну, а я что? Я... того... это... пошел, значит.

— А сама Алевтина где?

— Дома, значит, а где же ей еще быть? Сама-то к вечеру... того... это... уставши, ну, и не смогла.

— Где — дома?

— У меня, значит, а где же ей еще быть? .Квартиру она... того... это... целиком сдала, ну и само собой — ко мне. Жить, значит. Потому что — невеста.

На площадке воцарилось мертвое молчание. Не сразу, но удалось разобраться, что платы за одну комнату Алевтине показалось мало, и она решила сдавать всю квартиру. Сама же перебралась к своему постоянному приятелю и собутыльнику, живущему неподалеку. Тот через две ночи на третью где-то спал сторожем и ровно ничего не имел против того, чтобы в его однокомнатной поселился еще кто-то. А когда выяснилось, что Алевтина теперь — завидная невеста с постоянным источником дохода, решил, что упускать такой шанс глупее глупого и нужно срочно жениться. Пока еще кто-нибудь не сообразил и не  отбил.

— Она же, значит, того... это... завсегда с посудой. Две-три бутылки в день — сообрази. Так я женюсь — того... это... завсегда при бутылке буду. Либо пустые сдам, либо стакан нальет. Что, плохо? И добрая... И добрая. Сообрази: никогда того... это... не бьет. Пошумит, пошумит —  и все. А мне без разницы, была бы тара... полная.

Последние события мужчина воспринял с явным неодобрением.

— Значит, жильцов того... это... замели. Денег теперь шиш увидишь. Расстроится Аля, значит... того... это... очень расстроится. Пойду расскажу. Только вот халат заберу.