Читаем без скачивания Птичка тари - Рут Ренделл

Он затерялся среди деревьев, но они продолжали смотреть и через некоторое время увидели его снова, теперь уже маленькую фигурку, бредущую по тропинке вдоль живой изгороди из кленов. Потом они затеяли игру, кто будет видеть его дольше. Но когда Лиза слишком увлеклась игрой, мать сняла ее с окна, и они пошли вниз, чтобы продолжить урок чтения. Каждый день по часу мать учила Лизу читать, и каждое утро по часу она учила ее писать. Уроки вскоре стали значительно длиннее, прибавились арифметика и рисование, но ко времени появления мужчины с бородой уроки длились всего два часа в день.

Каждое утро спозаранку, задолго до урока письма, они выводили на прогулку собак. Хайди и Руди привыкли находиться в доме, так что не могли жить в конуре на улице, что, как считала мать, было бы лучше всего, поэтому собаки спали в маленьком замке. Лиза ни разу не заходила туда до появления собак, но у матери теперь был ключ, и она взяла Лизу с собой. Лиза увидела комнату такой же формы, как ее спальня, шестиугольную, с узкими стрельчатыми окнами, только без стекол, с каменным полом, покрытым соломой, поверх которой лежали два старых одеяла и две подушки для собак. Руди и Хайди прыгали вокруг, тыкались в нее носом и лизали лицо, проявляя шумную радость и выражая так свое удовольствие от того, что их выпустят.

Лиза подумала, как ужасно было бы, если бы на лугах собаки наткнулись на мужчину с бородой. Но они никого не встретили, если не считать лисицы, направлявшейся в свою нору с кроликом в пасти. Мать приказала собакам сидеть смирно, успокоиться, и они повиновались. Она рассказала Лизе о лисицах, как они живут и воспитывают в норах свое потомство, как люди охотятся на них и как это плохо.

Вероятно, именно в то утро впервые Лиза увидела зимородка. Это случилось приблизительно в это время, но она не уверена. Мать сказала, что зимородки редкие птицы, и когда увидишь зимородка, надо позвонить в Общество по охране зимородков графства и сообщить об этом. Так что, должно быть, это было в то утро, так как после того, как они пошли домой и собаки вернулись к себе, мать заперла Лизу в спальне и отправилась в Шроув позвонить по телефону.

Лиза читала слова в моющейся книжке и на листе бумаги рисовала портрет матери. Всем этим она могла заниматься и на следующий день, но Лизе казалось, что это было именно в День зимородка. Приблизительно с этого времени у нее засело в голове, что у всех мужчин волосы светлые, а у всех женщин — темные. Истопник был блондином, и такими же были почтальон, и Мэтт, и мужчина с бородой, а они с матерью были темноволосыми. Лиза нарисовала портрет матери с длинными темными волосами, распущенными по спине, и ее длинную цветастую юбку и сандалии.

Она едва успела закончить картинку, когда мать отперла дверь и выпустила ее. В гостиной что-то изменилось. Лиза сразу заметила это. На стене над камином висела длинная темно-коричневая трубка с деревянной рукоятью. Прежде Лиза никогда не видела ничего подобного, но поняла, что мать, должно быть, принесла это из Шроува.

— Это было ружье, — сказал Шон.

— Дробовик. В Шроуве было полно ружей. Я размышляла об этом позднее… я хочу сказать, через много лет, и думаю, что тот мужчина всерьез напугал ее. Напугал, возможно, не то слово, ее не напугаешь. Скажем, пробудил в ней ощущение опасности.

— Да, вероятно, она посчитала, что не следовало говорить: «Получите то, что видите». Иными словами, что на много миль вокруг нет ни души.

— Наверное.

— Но он ушел, так ведь?

— Он вернулся.

По вечерам было светло почти до десяти часов, но Лизе к семи полагалось быть в постели. Ей давали чай с хлебом из муки всегда грубого помола и яйцо или кусок сыра. Пирожных и конфет в доме не водилось, и прошло немало лет, прежде чем Лиза узнала, что это такое. За хлебом следовали фрукты в неограниченном количестве и стакан молока. Молочник приходил три раза в неделю, еще один мужчина со светлыми волосами.

Когда чаепитие заканчивалось, мать читала ей сказку: Ганса Андерсена или Чарлза Кингсли, книги брали из библиотеки в Шроуве. Потом мать купала ее в ванне с деревянной крышкой, стоявшей у них в кухне. Лизу не запирали на ночь в спальне, ее никогда не запирали, кроме тех случаев, когда мать уходила в Шроув или ездила за покупками в город. Когда Лизе не удавалось заснуть, она знала, что бесполезно кричать или плакать, так как мать не обратит внимания, и если Лиза спустится вниз, мать пожмет плечами и одарит ее одним из тех безмолвных взглядов, а потом снова отведет наверх.

Так что ей оставалось только бродить наверху, выглядывать из окон, надеясь увидеть что-то интересное, хотя она никогда ничего не видела. Если мать и знала, что Лиза заходит в ее комнату и играет с ее вещами, она не подавала вида. По вечерам мать читала книги, Лиза знала это, или слушала музыку, вставив в уши проводки от черного квадратного ящика.

В комнате матери Лиза открывала дверцу шкафа и разглядывала длинные разноцветные юбки, которые носила мать, и другие вещи, которые она никогда не носила, длинные шарфы, пару больших соломенных шляп, желтое платье с оборкой на подоле. Лиза совала нос в шкатулку с драгоценностями, стоявшую в ящике туалетного столика, и могла в точности рассказать, что лежит в шкатулке: длинная нитка зеленых бус, гребень для волос, сделанный из коричневого крапчатого материала с вставленными в него сверкающими бриллиантиками, деревянная брошка и еще одна, из перламутра. Мать рассказывала Лизе, по какому случаю она надевала брошку, так же как она рассказывала ей, что зеленые бусины — это нефрит, а две пары сережек сделаны из золота.

В тот вечер зеленые бусы и одна пара сережек исчезли, потому что мать надела их. Лиза закрыла шкатулку, вернулась в свою комнату и встала на коленях на кровати, глядя в окно. Сад при сторожке, в котором мать позднее выращивала горох, бобы и салат-латук, сладкие ягоды на кустах и клубнику под сетками, в то время был в основном просто голой землей. Мать перекопала его в тот день, работая вилами. На мягком красно-коричневом квадрате, пересеченным двумя дерновыми дорожками, росло только одно дерево, одинокая вишня.

Лиза перевела взгляд вверх, ожидая появления последнего, направляющегося на юг поезда, который должен был пройти примерно в половине девятого. Она тогда ничего не знала о севере и юге или половине девятого, хотя мать учила ее распознавать время и понимать карту, однако знала, что последний поезд выйдет из туннеля, когда будет еще светло, но после захода солнца. Все небо принимало тогда красноватый оттенок, хотя из комнаты не было видно, куда заходит солнце. Как только оно садилось, высокие холмы становились серыми, а лес из зеленого превращался в нежно-синий.

Поезд, свистнув, вырвался из туннеля и, пыхтя, прополз мимо. В вагонах горел свет, хотя на улице еще не стемнело. Он остановится на станции под названием Ринг-Велли, которой из окна не видно. Издалека поезд казался очень маленьким, длинным и извивающимся, как многоножка, которая жила неподалеку от черного входа. После того как поезд исчез, смотреть из окна стало не на что. Лиза сползла с постели и на цыпочках прошла через площадку в комнату матери.

Отсюда можно было наблюдать за летучими мышами, которые жили в крыше амбара за дорогой и совершали налеты на ночных бабочек и комаров. Иногда там появлялась большая кремового цвета сова, голова которой была похожа на кошачью, нарисованную в книге. Лиза никогда не видела живой кошки. Но в тот вечер было слишком рано для сов. Внизу, под окном, на маленьком клочке палисадника, цвет красных и розовых гераней начинал постепенно сливаться в один, а белые цветы душистого табака казались более яркими. Если бы окно было открыто, Лиза почувствовала бы их запах, так как они начинали пахнуть в сумерках.

Не успела Лиза подумать, что ничего не случится, уже стемнело без всяких происшествий, как открылась парадная дверь, и вышла мать, на ней была зелено-ало-синяя юбка и красная кофточка, зеленые бусы и золотые серьги в ушах, а на плечи наброшена черная шаль. Она открыла калитку в стене, окружавшей сад, отперла дверь маленького замка, и собаки вырвались наружу. Мать сказала:

— Спокойно. Сидеть, — и они сели, хотя дрожали мелкой дрожью, как видела Лиза, возмущенные этой насильственной неподвижностью.

Мать сказала:

— Гулять, — и собаки принялись резвиться вокруг нее, подпрыгивая и пытаясь лизнуть ее, но скоро им это надоело, так как она не обращала на них внимания. Мать обогнула сторожку и исчезла из вида, собаки последовали за ней, но Лиза знала, что она не уйдет далеко, потому что вечерами она никогда этого не делала.

Лиза бегом вернулась в свою спальню, вскарабкалась на кровать и прижалась лицом к окну. Снаружи пронеслась летучая мышь, в такой близости от нее, что Лиза отпрянула назад, хотя знала, что их разделяет стекло. Руди и Хайди были в саду позади сторожки, играли, дрались друг с другом и шутливо ворчали, катаясь по земле. Матери с ними не было. Мать, должно быть, вернулась в дом.