Читаем без скачивания Алмаз - драгоценный камень - Юрий Дьяконов

Остальные с завистью смотрели на смельчаков.

Прибежав к Манькиному спуску, Алена увидела, что народу тут полным-полно. Не было только малышей у магазина. Среди мальчишек она заметила Иваса и Алекса и подъехала к ним.

— Что ж вы в школу не пришли? Вы же обещали.

— Охота была! — растирая посиневший нос, ответил Ивас.

— Нашла дурачков! Сегодня двадцать два мороза! — постукивая ногой о ногу, поддержал его Алекс.

— Эх вы, зяблики! — засмеялась Алена. — У нас в поселке знаете какие морозищи были?! Про такие говорят: «Мороз железо рвет и на лету птицу бьет» — вот какие.

— Чего привязалась?! — разозлился Ивас. — Еще и лыбится! Вот дам раз по шее, так сразу заскучаешь!..

Ивас готов был на ком угодно сорвать свою злость. Полчаса назад он снова ходил к началу спуска, решив, что сегодня обязательно преодолеет страх и промчится до самых дотов. Он стоял, переминаясь, среди больших мальчишек, но в последний момент, когда подошла очередь, испугался. Ребята обозвали его трусом, вытолкали в шею и сказали, чтобы он больше тут не появлялся. Ничего этого Алена не знала, поэтому, улыбаясь, сказала:

— Что ты сердишься? Давай лучше договоримся: как только ты съедешь на санках до дотов, я сразу за тобой на лыжах. Идет?

Ивас так и задохнулся от злости. Кинулся к ней и стал отнимать лыжную палку.

— Я т-те-бе пок-кажу! — кричал он, пытаясь сдернуть ремешок палки с руки Алены. — Я тебе щ-щас!.. А ты чего смотришь?! Девчонки испугался?! — крикнул он Алексу.

Алекс бросил санки и стал вырывать другую палку. Ивас изо всех сил дернул, ремешок лопнул. Ивас, не выпуская палки, повалился в снег. Аленку резко качнуло в сторону. И вдруг лыжи заскользили под уклон. Она еще смогла бы остановиться, но Алекс продолжал тянуть ее за другую палку.

— Бро-о-сь! — испуганно крикнула Алена.

Алекс бросил. Но было уже поздно. Лыжи все быстрее скользили под уклон… Кажется, прошел только миг, а рядом уже Кирпичная и начало крутизны. Алена хотела притормозить палками и отвернуть вправо, к сугробу. Но ее стало вдруг разворачивать в противоположную сторону, к середине спуска.

«Палка! У меня же одна палка! Потому и заносит», — подумала она и выпустила ее из руки. Это заняло, наверное, всего мгновение, но за это мгновение уже промелькнула мимо спасительная Кирпичная, и Аленка, успев лишь присесть, сжаться в комок, будто подхваченная ветром, полетела по крутому спуску к дотам. «Только бы успеть повернуть!.. Только бы успеть!» — бешено выстукивало сердце. Цементные, чуть припорошенные снегом бока дотов с торчащими, как пики, прутьями арматуры вдруг выросли до облаков, заслонили все пространство.

«Отвернуть!.. Надо отвернуть!» Алена наклонила корпус вправо, ставя лыжи почти на ребро… Теперь время будто остановилось. Казалось, это не она, а доты еле заметно, неохотно уползали с ее пути влево… Но и это было еще не все. Теперь с невероятной быстротой на нее надвигался, ощерясь гнилыми зубьями досок, полуразрушенный забор над оврагом. Алена тормозила, как могла. Но забор уже рядом. И тогда она сделала последнее, что могла, — упала на бок. Ее перевернуло несколько раз. Что-то хрустнуло. И наступила тишина…

Алена лежала и ждала чего-то еще более страшного. Но ничего не происходило. Она медленно отерла лицо от снега и открыла глаза. Над ней склонилось низкое зимнее небо. А совсем рядом, сбоку, навис серый запорошенный снегом забор. Попробовала встать. Ничего. Ноги держат. А где же лыжи?… Она нашла их тут же, у забора. Одна была срезана наискось, будто ножом. Передняя часть другой разбита в щепы. Алена собрала осколки и, проваливаясь в снег по колено, стала взбираться в гору. Навстречу ей уже бежали трое старшеклассников.

Когда поднялись наверх, к магазину, ее окружила толпа мальчишек. Одни ахали, глядя на разбитые лыжи, другие восторженно кричали, что она молодец.

Алена осмотрелась. Иваса и Алекса среди мальчишек не было.

— Возьми свои палки, — сказал один из старшеклассников. — Как же ты их потеряла?

— Да ничего она не теряла! — ответил другой. — Тут на нее пацаны какие-то налетели. Где они?… Ты их знаешь?

Алена ничего не ответила. Выбралась из круга и, прихрамывая, медленно побрела к Барочной.

Первым домой пришел папа. Пока Алена собиралась с духом, папа сам спросил:

— Так что у тебя стряслось?

— Лыжи разбила. Показать?

Но папа прежде всего осторожно ощупал ей руки, ноги, голову, спросил, не болит ли где, не тошнит ли. Потом глянул на то, что осталось от лыж, и покачал головой:

— Могло быть и хуже. Как же тебя угораздило?

Алена рассказала все, как было. Умолчала лишь о том, что палку у нее вырвали мальчишки.

— Да, видно, на этих, с позволения сказать, дотах можно и шею свернуть. Надо посмотреть… А кататься там хорошо?

— Так хорошо, папа! Почти как на Лысой горе. Только эти противные доты. Их все боятся…

На следующий день, в пятницу, мама ушла на вечернее дежурство в поликлинику, и Алена с папой ужинали одни. Когда она прибрала со стола и помыла посуду, папа предложил:

— А не махнуть ли нам, дочка, на Манькин спуск?…

Людей на Манькином спуске оказалось не меньше, чем днем. Продержавшись всего два дня, мороз сник. Теплынь. Ветра никакого. И над головой, как огромная лампа, повисла полная луна. С горы одни за другими, а то и по нескольку в ряд, мчались санки. Правда, съезжали только до Кирпичной, дальше не решался никто.

Алену с папой сразу заметили:

— А-а, лыжница пришла!.. Ну как, еще до дотов поедешь?..

— Что пристал? Не видишь — девчонка с отцом…

— А что, хлопцы, не тряхнуть ли мне стариной? — весело сказал папа. — Одолжите-ка саночки покрепче.

— Возьмите мои!.. Мои больше!.. Зато мои кованые! — наперебой предлагали свои санки мальчишки.

Перед Аленой мелькнули на миг испуганные лица Тольки и Алешки и тотчас исчезли за спинами.

Папа кинул на плечи Алене свое короткое полупальто, надвинул на лоб шапку-кубанку и вскочил ногами на санки. Сначала будто нехотя, потом все быстрее и быстрее санки понеслись под гору. Папа, стоя, держась за веревку, стремительно мчался вниз.

— Упал! Упал! — закричали маленькие мальчишки.

— А попробуй стоя! — осадили их старшие. — Думаешь, легко?!

Но они ошиблись. Перед Кирпичной папа сам по всем правилам упал на санки и еще быстрее понесся к дотам.

— Куда?!.. Поворачивай!.. Убьется! — испуганно закричали мальчишки. Замахали руками. Да разве услышит!

На сумасшедшей скорости санки влетели в проход между двумя правыми дотами, мелькнули, огибая средний, и вдруг исчезли… Но еще через миг все снова увидели темное пятнышко саней, мчавшихся уже по пологому спуску к железной дороге.

— Ура-а-а! — раздался воинственный пацанячий крик.

Чтобы взрослый человек да еще ночью преодолел страшные доты, мальчишки видели впервые.

Когда Аленкин папа поднялся наверх, он сказал ребятам:

— Ну, давайте знакомиться. Зовут меня Николай Степанович. Я хочу сказать вам пару слов. Хотите кататься по спуску до самой железной дороги?

— Ого! Конечно!.. Хотим!.. Хотим!

— Тогда вот что. Завтра с утра выходите с санками и лопатами. Выровняйте спуск и насыпьте снежный барьер вдоль забора над оврагом. Сможете?

— Чего ж тут? Сможем! Мы всех позовем! — загремело вокруг.

— А доты?! Как же с ними? — выкрикнуло несколько голосов.

— А эти ваши доты я беру на себя, — ответил папа. — Ну, хлопцы, дружной вам работы!

В субботу по всему Манькиному спуску шли работы. Одни насыпали и разравнивали санную дорогу. Другие вырубали лопатами большие снежные кирпичи и возили их к забору над оврагом, где с каждым часом рос снежный барьер.

— Гляди, ребята! А где же доты?! — удивлялись только что пришедшие.

Только немногие, кто пришел на спуск самым первым, уверяли, что видели собственными глазами, как снизу, от железной дороги, подошел гусеничный трактор с ковшом. Он поддел тяжеленное кольцо первого дота, поставил его на бок и дал ему хорошего пинка. Дот дрогнул и медленно покатился наискосок по склону, пока не исчез в проломе забора, которым огорожен овраг. Туда же, один за другим, кувыркнулись и остальные…

Одни верили рассказам очевидцев, другие сомневались. Но одно было совершенно бесспорно: бывшие «доты» с дороги на Манькином спуске исчезли навсегда.

ИВАС

Толик Ивасечко отца своего почти не помнил. Иногда всплывало на миг в памяти худое носатое лицо с рыжеватыми баками на щеках. Больше запомнились руки, тяжелые, с короткими Обломанными ногтями. Чаще всего руки стискивали горлышко бутылки или граненый стакан, от которых пахло резко и неприятно. Иногда они протягивали Толику кусок колбасы, бублик или конфету.

Толик часто просыпался среди ночи от шума в соседней комнате. Там что-то падало, звенело разбиваемое стекло, слышались крики. Потом хлопала входная дверь, так что дребезжали стекла, и в наступившей тишине слышался тихий плач мамы.