Читаем без скачивания Стезя и место - Евгений Красницкий

Вот место и стезя его, Алексея, зрелого мужа, умудренного жизнью и ратной наукой, допущенного к семейным тайнам, но не стремящегося занять место главы рода, – хранить и оберегать род Лисовинов, пестовать и защищать старших внуков, которые в свое время поведут род к новым высотам силы и влияния, заменить собой погибшего побратима Фрола, заботиться о его семье так, как заботился бы он сам.

Прямо сейчас, в тот миг, когда Алексей удержал в себе злые и обидные слова, способные поразить Корнея не слабее острого железа, бывший Рудный Воевода ступил на этот путь и тут же понял, что перестал быть бездомным бродягой, принятым в чужой семье из милости.

Не-эт, не кончилась жизнь, и не угасла страсть, есть к чему приложить разум и сердце, потому что не из жалости и милосердия примет его род Лисовинов, а потому, что он НУЖЕН! И с Анютой теперь все по-иному сложится – когда муж твердо знает свое место и стезю да уверен, что хватит ума и сил, чтобы справиться, он и с женщиной себя иначе ведет, да и она иначе к нему относится…

– Да что ж ты понурился-то так, сынок? – продолжал между тем «журчать» Корней. – Ну-ка подвинь чарку, плесну тебе.

Алексей, вместо того чтобы подставить чарку, поднялся из-за стола, полоснул по Корнею вдруг обретшим кинжальную остроту взглядом и склонился в глубоком поклоне.

– Благодарствую, батюшка, Корней Агеич! Мудр ты и добр – разрешил сомнения мои, указал место и стезю на всю, сколько Господь отпустит, оставшуюся жизнь. Место и стезю, кои честному мужу принять на себя не только не зазорно, но за честь и в гордость почитать надлежит.

Алексей прервался и зашарил рукой по груди, а Корней, уже все поняв, все же приподнял в деланом удивлении брови и поинтересовался:

– И что ж за стезю ты себе измыслил?

– Служить! – не замедлив ни секунды, отозвался Алексей. – Хранить и оберегать род Лисовинов, всячески споспешествовать росту его силы и могущества, пресекать внутренние раздоры и противостоять внешним угрозам. Связать жизнь свою, до конца дней, с жизнью рода, ни в чем и никогда не разделять их, ставить пользу рода Лисовинов превыше любой другой пользы и выгоды… – Алексей выпростал из-под рубахи нательный крестик. – И на том целую крест! Да поможет мне в сем Господь Бог, укрепит и направит меня на сем пути!

– Аминь! – подхватил Корней, осеняя себя одновременно с Алексеем крестным знамением.

Вот теперь и отеческие объятия стали совершенно уместными, и бражка пошла гладко, и разговор полился свободно, без напряжения. Корней объяснял, как пришел к идее создания Воинской школы, оценив великую пользу просветительских усилий отца Михаила, а Алексей, подтверждая корнеевские мысли, рассказывал, как сначала учился сам, а потом учил других хитростям порубежной службы.

Корней слушал, отвечал, рассказывал, а сам втихомолку радовался тому, что в очередной раз сработал один из его хитрых приемов – вбросить ненавязчиво мысль, а потом гонять разговор вокруг да около, постепенно и незаметно подталкивая собеседника к самостоятельному принятию нужного решения. Для этого, правда, требовалось сделать такое непростое дело, как понять суть, основную черту характера собеседника, но Алексей Корнею стал понятен почти сразу по приезде в Ратное – побратим покойного Фрола был служакой. Не таким, который точно и без рассуждений выполняет приказ «от» и «до», а таким, который, поняв основную идею, предпочитает действовать далее самостоятельно, добиваясь нужного наиболее подходящим, по его разумению, способом.

Вот как раз с идеей-то у Алексея и не заладилось. Сначала рухнула простая в общем-то понятная любому человеку идея карьерного роста и семейного благополучия – сгорела в пламени, пожравшем усадьбу боярина Арсения Вара. Потом изжила себя идея мести половцам, оставив в душе пустоту и ощущение бессмысленности существования. Потом, когда пустота в душе только-только начала вновь заполняться нормальными человеческими чувствами, растоптанной оказалась вера в справедливость и взаимные обязательства вассала и сюзерена. Остался только инстинкт зверя, уносящего от погони израненного детеныша. Если бы не Савва, так и не увидели бы Алексея в Ратном, собрал бы Рудный Воевода новую ватагу, да не на половцев, а на князя Ярополка Владимировича Переяславского. До самого князя, конечно, не добрался бы, но людишек его проредил бы изрядно, прежде чем самому сгинуть.

Пришел Алексей с Саввой туда, куда и следовало: и приняли, и поняли, и посочувствовали… но что дальше? Разумеется, не выгонят и куском не попрекнут, но… как и кем войдет Алексей в семью Лисовинов? И вот решилось! Алексей, с одной стороны, ощутил себя нужным и важным, с другой стороны, нашел опору – род, который не бросит и не предаст, будет защищать Алексея так же, как Алексей будет защищать его. И не через женитьбу войдет он в семью, а через принятие на себя обязанностей и обязательств убитого побратима.

Этого-то Корней и добивался – подчинения без принуждения, самостоятельного осмысления Алексеем собственной нужности, даже необходимости, начисто снимающей все сомнения и беспокойства «приемыша». Собственно, целование креста в глазах Корнея уже было простой формальностью – гораздо более показательным для него стало то, как Алексей заинтересованно, отнюдь не с позиции стороннего наблюдателя, обсуждал характер и поступки Лавра и его взаимоотношения с отцом – о чужих так не говорят, о настроениях в чужой семье так не рассуждают.

Глава 2

Последние числа июля 1125 года.

Земли боярина Журавля

На рассвете, как только стало достаточно светло, чтобы двигаться по лесу, три десятка Младшей стражи вместе с наставниками тронулись в путь – туда, где должны были собраться христиане-подпольщики. Остатку десятка Первака поручили присматривать за ранеными, а заодно и за хуторянами, а десяток Демьяна под руководством Ильи начал готовить переправу через болото для раненых и добычи.

Мишка, в очередной раз клюнув носом, вздрогнул и огляделся по сторонам. Отроки тоже выглядели невыспавшимися – рано подняли, да и спали, после всех приключений, наверняка неважно, все-таки первый бой. Старшине же их толком не удалось поспать вообще – сначала разбирался с содержимым шкатулки, потом писал грамоту деду (гусиным пером, кстати, писать оказалось гораздо неудобнее, чем школьной «вставочкой» пятидесятых годов), потом пришлось спорить с Алексеем, считавшим, что к христианам-подпольщикам достаточно отправить гонца с предупреждением. Мишка же доказывал, что братьям по Вере обязательно надо показать, что за болотом есть реальная сила, которая, если ей помочь изнутри, может освободить их из-под власти язычников.