Читаем без скачивания Кома - Сергей Владимирович Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сохранив файл в личной папке, Николай, так и не став раздражаться, с третьей или четвёртой попытки пробился в Интернет и скинул некрупный архив на адрес журнала.
– Коля, ты сегодня бегаешь?
Мама просунула в комнату голову, улыбаясь той нежной улыбкой, которую ему хотелось когда-нибудь научиться повторять.
– Да надо бы.
– Возьмёшь мусор в прихожей? Я селёдку чистила.
Сказанное послужило замечательным поводом не устраивать очередной раунд борьбы с совестью, а уверенно одеться в грязноватый уже к середине недели тренировочный комплект и окончательно утвердить в глазах мамы сегодняшнюю порцию образа «мужчины, о котором мечтала бы любая девушка» (обязательно искренним тоном и с восклицательным знаком). Столкнувшись в прихожей с пришедшим, наконец, отцом, Николай с удовольствием с ним обнялся – с некоторых пор он перестал этого стесняться.
Они обменялись несколькими тёплыми фразами, но отцу хотелось есть, а пакет в руке вонял на полквартиры, поэтому задерживаться оба не захотели – успеется ещё. Бегом вниз по лестнице. Навстречу поднимался знакомый пожилой здоровяк с седой и серьёзной немецкой овчаркой – достаточно известный в 60-х годах лыжник. В своё время, с год назад, эту собаку бывшему тогда ещё студентом Николаю приходилось колоть антибиотиками по два раза в день. К его собственному радостному удивлению и искреннему счастью бывшего олимпийского призёра, она тогда оправилась от смертельной в её возрасте пневмонии и снова встала на все четыре подрагивающие лапы. Людям бы такую живучесть…
Селёдочный пакет полетел в глухо грохнувший мусорный контейнер, и, разбрызгивая лужи, Николай зигзагами помчался по тёмному, без единого фонаря, двору. Из-под ног с мявом шарахнулся помойный кот, и бегущий Николай, не останавливаясь, засмеялся от пойманной им в воздухе возмущенной интонации обиженного зверя. Бег – это свобода. В первый раз за долгий день он был абсолютно счастлив.
ДВА
Храбрости на то, чтобы подойти с разговором к доценту Рэму Владимировичу Амаспюру Николай набирался два полных дня. Большую часть жизни руководствуясь полезным правилом «подальше от начальства, поближе к кухне», курсу к 6-му института Николай осознал, что такую тактику лучше заставить себя сменить – иначе сожрут, и не оглянутся через плечо. Одних мозгов и рук становилось постепенно недостаточно для того, чтобы зацепиться за ту работу, которая нравится, и которая способна хоть как-то прокормить свежего выпускника, поэтому с собственными комплексами и желаниями нужно было в меру бороться.
К Амаспюру он подошёл после утренней конференции, когда большинство врачей испытывали короткий эпизод хорошего настроения, – уже убедившись что третий день подряд на отделении не умер ни один человек, но ещё не увидев своих собственных больных, тяжелеющих у многих. Потомок французских коммунистов был настроен достаточно благожелательно, и согласился найти время часа в два, чтобы выслушать волнующегося интерна. Процитировав к месту что-то заумно-латинское, оставшееся Николаем не понятым до конца, доцент вальяжной походкой ушёл по коридору, оставив доктора Ляхина у кабинета рентгенологии, куда на минуту раньше него успел сунуться сочувственно подмигнувший Игнат. Потом дверь рентгенкабинета приоткрылась, и ординатор высунулся из неё уже задом, что-то ещё договаривая внутри.
– А, Колька!
Он, наконец, высунулся наружу и упёр в Николая палец.
– Мне два пропуска на автосалон в «Юбилейном» досталось, в субботу, то есть завтра, – а идти никто не хочет. Ты как?
Уже взявшись за дверную ручку, Николай задержался. Предложение его удивило, но просто так отказываться не хотелось.
– А твоя…
Он не смог сразу припомнить имя последней подруги Игната, и тому хватило паузы, чтобы пренебрежительно махнуть рукой.
– Усё. Любовь ушла, помидоры завяли. Да и когда её автосалоны интересовали особенно?
Николай сочувственно и якобы понимающе кивнул, хотя понятия не имел, что могло интересовать очередную девушку не самого близкого знакомого. Самому ему никогда не приходило в голову делиться тонкостями и деталями личной жизни с кем-то, кроме старшей сестры, самого близкого в этом отношении человека на земле, но люди, конечно, бывают разные. Игнат «ничего такого» в этом не видел, значит нормально.
– Я дежурю сегодня ночью. Но потом – запросто. Не очень рано только, идёт?
– Идёт, – кивнул Игнат, мотнув лезущими в глаза волосами. – Тогда часов в одиннадцать у входа в «Юбилейный». У тебя есть мой сотовый?
Николаю хотелось пошутить, что у него и своего-то нет, но сформулировать это вовремя он не успел, и просто записал номер телефона на обложке сложенного вдвое блокнота, мусолящегося в кармане халата. Не забыть бы потом переписать…
Зайдя в кабинет Николай договорился с мрачной немолодой докторшей о том, что подойдёт к ней в устраивающее её время посмотреть старые рентгенограммы по язвам, и ушёл чуть ли не кланяясь. Наверняка рентгенолог могла только одобрять подобный подход у молодого доктора, но она не проявила это ни одним словом, оставаясь немногословной и хмурой, как вроде бы и положено человеку, проводящему значительную часть рабочего времени в темноте. Вторым врачом в кабинете была высокая тёмноволосая девушка с вечно опущенными глазами, которая вообще не сказала ни слова, а поймать её взгляд Николай так и не сумел, хотя пытался.
Новых больных у него сегодня не было, а у старых всё оказалось почти нормально, если не считать того, что у них были всё те же никуда не исчезнувшие болезни, с которыми они и поступили на отделение. Причина лихорадки больной Январь так и оставалась неясной, но выданный ей Николаем по поводу артрита пробник нового препарата оказался точным попаданием, и рассматривающая собственные изуродованные пальцы женщина была довольна. В таком возрасте для однодневного счастья хватало и мелочи, и исчезновение привычной за два десятка лет боли вполне могло оправдать в её глазах
