Читаем без скачивания RUсский koMiX. или коллаж о настоящем сверхинтеллекте - Николай Жакобов

Никанор Саблезубов, возглавлявший на то время ведущее политическое PR агентство страны, и напрямую причастный к разработке данной сублимальности, на свой страх и риск (хотя не находил в этом ничего оскорбительного) нарек эту сущность «Двуликим Анусом», поскольку в древнеримской мифологии подобное явление уже имело место быть и носило схожее название.

Двуликий Янус – бог хаоса, входов и выходов, различных проходов, а так же начала и конца, – изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны. Одно лицо, молодого безбородого человека, было устремлено в будущее, другое лицо, бородатого старца – обращено в прошлое.

Разница во взглядах – вот в чем, по мнению Никанора, заключалось главное отличие современного властителя от древнеримского божка. «Господствовать – вовсе не значит смотреть в разные стороны. Господствовать – значит смотреть в одном направлении», – так давешний глава PR агентства определил (не вслух, конечно, а про себя) политическое кредо двуглавого идола. Хотя, достоверности ради, надо заметить, что периодически лики все же поглядывали друг на друга скрытно, украдкой из-под опущенных век, обменивались подозрительными взглядами, делились информацией.

Надлежит пояснить, что замена заглавной буквы в имени была обусловлена вовсе не полярностью взглядов, которую в пределах алфавитного порядка символизируют альфа и омега кириллицы, а острой проницательностью Никанора Ефимовича, который одним из первых ясно узрел, и не без оснований, а доказательно с фактами на руках, какой именно проход открывало для страны это лицемерное лжебожество.

Что также немаловажно: с именем древнеримского Януса, связано начало нового года. С именем же «Двуликого Ануса» у Никанора связано начало конца его карьеры. Однажды, в самый что ни на есть канун праздника, во время очередного новогоднего обращения, по неизвестной причине куранты остановились. Программа внушения не запустилась, и в ту же ночь, яростный коллективный «зверь» сбросил гнет длительного заточенья, разорвав цепи, вырвался на свободу. Прозревшие народные массы, единым духом, сплотившись в вооруженном восстании, свергли идола – самодержца, которому долгое время поклонялись в слепом упоении. Вернее сказать, они вообразили, как это всегда и бывает, что свергли зло, уничтожив лишь его очередную ипостась. Смена режима – это всегда пластическая операция демона власти. Можно лишь временно обезвредить его, сбросив ненавистную личину, но он обязательно вновь предстанет перед укротителями, вернувшись в новом обличье.

В отличие от Никанора Ефимовича, который по иронии судьбы угодил в черный список и уже никогда не возвращался на работу.

– В природе так заведено: ты либо охотник, либо жертва, и это неизбежно, – разъясняла Полина. – Хороший охотник должен знать до тонкости психологию своей добычи. Вот, к примеру, те же тигры – мало кто ведает, что их главным оружием являются не когти и клыки, а гипноз. Приметив жертву на охоте, тигр начинает производить звуки низкой частоты, наводящие такой ужас на бедную особь, что она впадает в состояние оцепенения, а он с легкостью перегрызает ей глотку.

– Показательный пример, – заметил Чесс. – С одной стороны тигр вовсю старается не угодить в поле зрения жертвы, с другой – привлекает иной вид её внимания.

– Верное дело! – подняв голову, возликовал Никанор. – Оставаясь вне фокуса внимания, он подключается к приемнику добычи. Но иногда для подключения необходимо как раз наоборот – оказаться в фокусе.

– Как это проделывают змеи, – сказала Полина голосом более сухим, чем ожидала сама. – Они способны ввести жертву в состояние остолбенения движениями и взглядом, хотя сами практически слепы. Руководящими инструментами ориентации в пространстве у них являются чувствительный язык и обоняние.

Закрыв глаза, она вдохнула тонкий аромат влажного тропического фрукта, а затем, нежно проведя по нему языком, добавила:

– Скажите, разве это может не распалять? По-моему, в хищниках заложена особая первобытная страсть, повышенная чувствительность дикаря. Уж вам-то, Никанор Ефимович, должно быть известно, кто тайно посещает во снах телесно-раздосадованную женщину.

Никанор согласно кивнул головой:

– Хищный зверь – маститый символ.

– По сути, каждый мужчина – это охотник, и не только за провиантом или представительницами слабого пола.

– Биологически слабый пол – это как раз мужчины, – вмешался Чесс. – Научный факт. Хотя правильно будет сказать иначе: женщины – это основной пол, а мужчины – экспериментальный.

– Экспериментальный? – Никанор негодующе сверкнул глазами.

– Биологическая структура человека как вида продолжает меняться. Поначалу генетические новшества затрагивают только одну его половину, отвечающую за привнесение в генотип информации об изменениях, и лишь после этого переходят к женщинам, отвечающим за сохранение генов.

– Что это значит? – спросила девушка.

– Это значит, что, если завтра человеку по какой-нибудь причине потребуются рога или копыта, то первым делом они отрастут у мужчин.

Полина расплылась в улыбке:

– Звучит довольно удручающе, но как бы там ни было, для любого охотника ценность трофея определяется его затратами. Чем больше времени и сил уходит на добычу, тем больше восторг от обладания.

– То есть ты подводишь к тому, что именно нежелание расходовать эти ресурсы приводит к сокращению хищников? – спросил Никанор.

– Поначалу мне казалось, что так оно и есть, но со временем я пришла к другому выводу.

– И к какому же? – Никанор принял позу заинтересованного лица.

– Трусость. Простая человеческая трусость. Если говорить в поведенческих терминах – это стремление к надежному стабильному центру. Некоторые, по трусости, чувствуя себя довольно неуютно, сбиваются в небольшие стаи, причем самого разного характера – будь то присоединение к многочисленным клубам, ассоциациям, церковным общинам или политическим партиям. Некоторые избирают наемное рабство, обеспечивающее стабильность дохода и ярма на собственной шее. Большинство же из них, вскормленные и заклеванные благоволящей матушкой, спасаясь бегством, охмуряют захудалую самку, однажды, по глупости, принявшую их ухаживание и заключают с ней священнодолженствующий, марьяжный договор, что, в сущности, оборачивается расторжением соглашения с иной матушкой – природой. Вряд ли у неё были подобные планы на их счет.

Облокотившись на руку, Никанор слушал вежливо, с непомерным любопытством во взгляде, который, несмотря на различимую в нем доверчивость и наивность был пронзителен и испытующ. Полина не унималась.

– Сужать сексуальный рацион в одну точку, да еще возводить это в ранг целомудрия – просто-напросто криводушие, фарс. Природа многолика и разношерстна, она не прощает монотонности и однообразия, не терпит двуличия, – слова прозвучали искренно, но по-детски наивно и простодушно. – Совсем скоро этот окольцованный волк – глава семейства и домовладыка, начнет метаться и скулить, как раненый зверь, не находя помощи; затем повизгивать, как неподвижный хряк, набивая брюхо харчами и утрамбовывая их помоями с телеэкрана; наконец, приняв своё положение и окончательно смирившись со своей участью – заблеет овцой. Трансформация завершена.

– Жестко! – выпалил Чесс и уткнулся головой в подушку.

– Самое страшное, что они напрочь лишаются способности открыто протестовать. Весь их бунт сводится к агрессивному сарказму и издевкам. На большее они не отваживаются. Никаких попыток улучшения своего состояния. А ведь они хотят быть дикими.

– Ты говоришь о выученной беспомощности, – снова раздался голос кота. – Помещаешь крысу в металлическую клетку, без предоставления возможности избежать болевого воздействия, и в течение определенного времени подвергаешь стимуляции электрошоком. Затем переносишь в клетку с низкой перегородкой, через которую она может с легкостью перепрыгнуть и избежать мучения. Однако вместо этого крыса ложится на дно и, поскуливая, переносит удары током все большей и большей интенсивности.

– И эта беспомощность наиболее часто выдается за брачные узы безгреховности. Корчат из себя верующих, святош, в то время как истекают слюной от ненависти к окружающим. Убеждают себя, что учатся ходить по воде, а сами в дерьме по горло. В этой субстанции, сколько не барахтайся, сливки не собьются, – Полина поджала губы, лицо её исказила гримаса брезгливого отвращения. – Была такая пытка в Италии: на повозку водружалась бочка с экскрементами, в неё помещали узника, а рядом становился палач, который, периодически размахивал над бочкой мечом. Так этому бедолаге приходилось каждый раз нырять с головой в помои, и так целый день. Если оставался в живых – отпускали.