Читаем без скачивания Собрание сочинений в пяти томах. Том второй. Дорога ветров - Иван Ефремов

Такие же заросшие, задернованные хаммады с еще более густой растительностью я наблюдал и в восьмидесяти километрах севернее Дунду-Гоби, что указывало на прежнее, более обширное и более северное распространение пустынь Монголии.

К югу за хаммадами лежали уже настоящие гоби — плоские впадины, засыпанные щебнем, с очень редкой травой. Я видел там огромные ямы выдувания до 6 метров в глубину.

Но и здесь общий тон Гоби от серого щебня казался голубым и дорога стелилась синей лентой.

Круче и круче становился бэль, мы едва ползли, но тут пятнадцатикилометровый подъем внезапно окончился, и мы въехали на песок сухого русла.

Еще небольшой подъем, поворот — и мы попали в глубокое скалистое ущелье. Темно-серые утесы и обрывы нависли над машинами. Правее, по спуску сухого русла, из грубого песка возникал небольшой родник, дальше становившийся заметным ручейком. Свежая зелень, показавшаяся необычайно яркой, ютилась по сторонам родника у подножия грозных скал. Мы остановились остудить моторы и запастись чистейшей свежей водой. Орлов забрался на низкий обрыв левой стороны ущелья и водрузил там маленькое обо. Его четкий профиль с орлиным носом, высоким лбом и тяжелым, выступающим подбородком картинно обрисовался на грани горы и неба. Профессор очень полюбил этот монгольский обычай и повсюду немедленно воздвигал обо, тем самым пытаясь увековечить места, посещенные экспедицией.

Громов стал было карабкаться на отвесную трехсотметровую стену, но я с трудом отговорил его, пообещав стащить вниз за ногу. Громов поднял очки на вспотевший лоб, посмотрел на меня с обычной искрой насмешки в бесстрашных светлых глазах, понял, что я не шучу, и сдался.

— Крепкие метаморфические кварциты, — сказал он, ударяя молотком по свежему излому скалы.

Мельчайшие осколки камня с силой брызнули вместе с искрами от резкого удара. Я поспешно прикрыл глаза рукой…

— Мы, собственно, только сейчас вступили в сквозную долину, — продолжал Громов, справившись с непокорным образцом, — видите, этот каньон, несомненно, эпигенетический участок!

— Правильно. — Я показал вперед в глубину ущелья: — Видите висячие долинки? Здесь, безусловно, очень молодые сбросы…

— Висячие долины я и раньше видел, у первого поворота, — усмехнулся Громов.

— Поехали, Иван Антонович, — крикнул мне Андросов, — все готово!

Гулким эхом разнесся по ущелью шум заведенных моторов. Большая птица взлетела откуда-то с края нависших круч и взвилась в высокое небо. Галька и песок сухого русла были плотно укатаны проходившими здесь машинами, и, несмотря на подъем, мы шли легко. Ущелье понизилось и сузилось, склоны вверху разошлись широко и полого. Стало светлее. Дорога петляла между выступами скал. Наконец мы выбрались со дна ущелья, и дорога повела нас по широким косогорам, покрытым низкой ровной травой альпийской зоны, сейчас уже пожелтевшей. Тормозя на опасных разворотах, машины теряли скорость и медленно лезли на подъем. Два обо из светлых камней возвестили вершину перевала.

Мы пересекли широкое русло, спадавшее на другую сторону хребта, вышли на крутой склон долины и очутились на широкой и ровной желтой плоскости, скатывавшейся далеко на юг. После тесных и темных ущелий здесь показалось необычайно светло и просторно. Залитая солнцем гладкая желтая равнина, чистое голубое небо, поодаль две полосы легких облаков… Несколько юрт стояло справа, а внизу вдали едва виднелись нерезкими белыми пятнами домики Баин-Далай («Богатый необозримый») сомона, до которого было еще не менее 25 километров, и только горный воздух Монголии мог позволить нам различить маленькие строения простым глазом. Я застегнул ватник — холодный ветерок остро чувствовался на разгоряченном от жары кабины теле. Мы перевалили Гурбан-Сайхан и сейчас находились в той самой таинственной стране, за стеной Трех Прекрасных.

На этом скате мы пообедали холодной бараниной и чаем, предусмотрительно запасенным Андросовым в чистой жестянке, и пошли на спуск.

Превосходная дорога, ровная и прямая, позволила набрать большую скорость. Машина, плавно покачиваясь, неслась вниз, а я предался размышлениям. Думать было над чем. В одном и том же хребте находились две различные формации гор. Северный склон Гурбан-Сайхана сразу же над высоким бэлем состоял из гряды очень молодой, пересеченной огромными сбросами с крутыми склонами и острыми зубчатыми вершинами. Висячие долины свидетельствовали, что это поднятие было геологически совсем недавним, и водные потоки, спадая с поднявшихся круч, еще не успели выработать нормальный спад своих русел, нормальную кривую эрозии, как говорят геологи. Более того, эти висячие долины говорили о том, что хребет продолжает расти и делаться все выше.

Южная сторона Гурбан-Сайхана была образована плоскими горами с округлыми сглаженными формами и пологими склонами. Эта гряда округлых, похожих на хангайские, гор была вплотную прижата к острой северной гряде, однако водораздел находился на южной гряде. Все речки, вернее временные потоки, спадали на север с южной гряды, прорезая высокую северную гряду глубокими ущельями. Значит, когда-то, несколько десятков тысяч лет назад, а может быть и еще меньше, здешние равнины пересекала гряда округлых, старых, как в южном Хангае («Сытый, обильный»), гор. Потом северная сторона этой гряды начала постепенно подниматься, а стекавшие с вершины старой гряды речки прорезывали новое поднятие насквозь своими долинами. Наконец новая горная цепь стала выше старой, а истоки речек по-прежнему остались на старой гряде, потому что новая уже оказалась пропиленной глубокими ущельями. Понятно, что и высшая перевальная точка находилась на старой гряде. Мы добрались до нее по дну сквозной долины.

Короткий осенний день кончался. Мы приблизились к сомону, но делать там нам было нечего, и мы решили заночевать в разрушенном монастыре Цаган-Дерисуни-хурал («Монастырь белого дериса»), где была устроена станция для проходящих автомобилей.

Андросов заметно устал после трудного пересечения перевала, и я сменил его за рулем, пока шла хорошая дорога. Она незаметно поднималась к зубчатым черным горам за широкой желто-серой равниной. Щебень стал мелким, редкие пучки сухого ковылька золотились пятнышками в низких лучах солнца. Машина шла прямо на запад. Пришлось поднять лобовое стекло, чтобы сколько-нибудь видеть дорогу.

Солнце ударяло прямо в хмурые зубцы Гурбан-Сайхана, оставшиеся позади и медленно уходившие за увалистые светлые вершины южного склона. Незаметно все большее количество песка затопляло дорогу. Машина содрогалась и подпрыгивала на рытвинах, засыпанных песком. Песку все прибывало, уже порядочные бугры громоздились по сторонам дороги, поросшие толстой белесой колючкой. Теперь стало видно, что автомобильный накат шел по старинной верблюжьей караванной тропе. Ноги тысяч верблюдов глубоко утоптали песок, и дорога стала канавой, словно прорытой посреди песчаных бугров. Недавние бури нанесли в эту канаву мелкий, очень рыхлый песок. Легкие полуторки проскочили по краю канавы, а наша тяжелая машина — около семи тонн общего веса с грузом — глубоко зарылась и пропахивала себе путь, как танк.

Солнце скрылось за ближними холмами. Вечерние облака, как пластины литого золота, повисли над огненным озером дали. Чеканный черный силуэт лошади вырисовывался на холме. Повернув голову, животное всматривалось в приближающуюся машину. Затем огненное озеро померкло, в него как бы перелились краски облаков, которые сделались серо-фиолетовыми. Подбежало еще несколько коней, и их силуэты стали еще чернее…

В сумерках мы въехали в странное и мрачное место — каменистые острые холмы, пересеченные множеством сухих русел. Черные камни, красные пески русел и белесый дерис были видны лишь короткое время, затем все слилось и исчезло в наступающей ночи. Вспыхнули фары и сразу пробили яркую дорогу в стене сгущающегося мрака. Накат пересекал сухие русла по самым различным направлениям.

Русла, то узкие и глубокие, то мелкие и широкие, но зато с множеством дополнительных промоин и канавок, до крайности задерживали нас и терзали машину. На страшных перекосах в коробке скоростей раздавался скрежет, а кузов скрипел и трещал, заглушая унылый вой шестерен, когда все четырнадцать полных бензина бочек наваливались то на один, то на другой борт. При медленном движении машины клубившаяся позади пыль нагоняла нас и летела вперед, золотясь в свете фар плотными, вздымавшимися вверх клубами. В занесенной пылью и жарким дымом выхлопной трубы кабине стало трудно дышать, а сухие русла все снова и снова возникали темными полосами перед нами. Внезапно из тьмы встали желтые стены каких-то разрушенных зданий. На краю дороги появился, подняв руку Эглон. Мы взяли его на подножку и, повинуясь его указаниям, наконец выехали к автомобильной станции. Две большие чистые юрты стояли в глинобитной ограде на высоких круглых платформах из дерева и глины.