Читаем без скачивания Блю из Уайт-сити - Тим Лотт

Я снова поворачиваюсь к экрану. Найджел Квоши делает опасный навес в штрафную. Галлен принимает передачу, чуть было не теряет мяч, но все же умудряется кое-как отбить его обратно Квоши. Тот подставляет ногу, и мяч взмывает в воздух. Арбитр смотрит на часы. Галлен делает рывок и подныривает под мяч. Молниеносным движением он подпрыгивает, заваливается на спину и в тот момент, когда голова касается земли, дотягивается до мяча и с десяти ярдов четко посылает его через себя в дальний от вратаря угол ворот.

В «Буш-Рейнджерс» происходит настоящий взрыв. Нодж обнимает меня. Тони целует, Колин танцует в экстазе. Все лица в пабе сияют, и в эту секунду, в этот потрясающий миг, мы все преисполнены трепетной любви друг к другу. В подобные редкие моменты не сомневаешься: нет ничего лучше, чем быть чьим-то другом и иметь друзей. На пол льется пиво из опрокинутой в радостной суматохе кружки. На экране творится то же, что и в пабе: игроки в бело-голубых футболках радуются от всей души, целуются и обнимаются.

Из динамиков телевизора доносится высокий звук — это финальный свисток. Мы празднуем победу, но тут по пабу пробегает волнение: несмотря на свисток, матч почему-то продолжается. Галлен в ярости вздымает руки к небесам. Игроки плотной толпой окружают арбитра. И постепенно до всех нас доходит, что свисток был не финальным, а всего лишь означал положение вне игры. Зрители в пабе наотрез отказываются в это верить. Всеобщая любовь и счастье победителей немедленно выветриваются. Раздаются сокрушенные стоны: на замедленном повторе ясно видно, что Галлен забежал на пять футов в офсайд.

Игра продолжается. Через десять секунд судья дает на сей раз настоящий финальный свисток. Мы стоим в пяти футах друг от друга, клубы табачного дыма разъединяют нас надежнее отбойника на автостраде. Колин слегка морщится, но молчит. Тони выстреливает в экран соленым орешком, тот отскакивает от стеклянной поверхности и падает на ковер. Нодж, который никак не может простить Галлена, сминает в руках пустую пивную банку. Как заевшая пластинка, он все бормочет себе под нос:

— Безнадежный кретин. Галлен. Безнадежный кретин. Галлен…

Сегодня я точно все им скажу. Нужно только выбрать правильный момент. Экран бледнеет и гаснет. В пабе начинается препарирование трупа.

— Вечная история. Ничего не могут сделать как следует.

— Защитники еле ползают. А Стив Морроу вообще козел.

— Продать надо Галлена к чертовой матери, тухлятина!

— Да просто вышвырнуть на хрен!

— Чего?

— Тухлятину обычно в помойку выкидывают!

— Ладно, ладно!

— Да кто же его купит, Галлена-то?

Так продолжается несколько минут, потом Тони ставит банку на стол и говорит как о решенном деле:

— Никто не хочет карри?

— Не знаю.

— Я что-то…

— А я бы съел чего-нибудь восточного. «Хэппи Гарден» еще не открыли?

— Не знаю.

— Есть тут одно новое заведение…

— Такое пижонское индийское?

— Ага. «Храм мелочей».

— Оно не так называется.

— Именно так. Это индийский тапас-бар. Там все подают такими маленькими кусочками.

— Не слишком вдохновляет.

— Я бы лучше сходил к китайцам.

— Ладно, пошли. По дороге решим, — говорю я.

На сегодня с меня довольно огорчений. Сколько еще может катиться вниз наш «Рейнджерс»? Из премьер-лиги в первую и еще ниже. Мы с Тони выходим на улицу, Колин и Нодж идут за нами. Нодж не торопится — ему кажется, что к индийцам его тащат силой, но в конце концов решает не усугублять и без того неприятную ситуацию.

— Поехали на твоем такси, а, Нодж? — предлагает Колин. — Пешком далековато.

Нодж качает головой и отвечает, что слишком много выпил. На самом деле выпитое им ни при чем — просто Нодж упрямится, ему все-таки хочется в китайский ресторан, и он не желает везти нас на своем такси куда-то в другое место. Его такси — черный «метрокэб» последней модели — припарковано перед пабом. Нодж всегда следит за машиной, и она сияет в свете ближайшего фонаря.

К машине прислонились двое чернокожих парней. На них широченные спортивные штаны и фуфайки с капюшонами, низко надвинутыми на угрюмые лица. На капоте автомобиля Ноджа стоит полная кружка пива. Нодж устремляется к чернокожим, но Тони его опережает. Он берет кружку, выливает пиво в сточный колодец и с издевательской улыбочкой вручает пустую кружку одному из парней. Тот без всякого выражения на лице смотрит на Тони, потом поворачивается к своему приятелю. С минуту посовещавшись, они быстро и бесшумно проходят мимо нас. Один из них роняет на мостовую бумажку. Я ее подбираю.

Тони возвращается к нам, насмешливо фыркает и идет прочь вдоль по Голдхок-роуд. Сжимая в руке бумажку, я оглядываюсь на такси и вижу: к машине подошли два огромных татуированных болельщика «Рейнджерс» и озадаченно уставились на то место, где еще недавно стояла их кружка. Заметив это, Нодж припускается вслед за Тони, почти догоняет его и шепчет что-то сквозь зубы. Мы с Колином тоже спешим ретироваться.

— Это было не их пиво, — говорит Нодж.

Тони ничего не отвечает.

— Да и машину они даже не поцарапали. — Нодж прибавляет пару децибелов: — Слушай, глупо это. Прям как маленький.

Тони по-прежнему молчит, но замедляет шаг, чтобы Нодж поравнялся с ним:

— Мог бы просто попросить их отойти.

Тони почти останавливается, и несколько мгновений мне кажется, что он собрался попросить извинения. Такого раньше не случалось — ни с Тони, ни с кем-нибудь еще из нас. Мы никогда не извиняемся, во всяком случае друг перед другом. Не спрашивайте, почему. Так уж у нас заведено.

— Слушай, Нодж, рот закрой, а? У них так и так ничего хорошего на уме не было. Типичная банда на ночном промысле. Пошли поедим и забудем это дело, ладно? В новом индийском заведении вкусно, говорят, офигительно.

При этом Тони даже не оборачивается, а знай себе топает вперед. В интонации, с какой он произносит эти слова, нет ни тени вызова — они у него звучат совершенно нейтрально. В принятой между нами манере общения это сходит за извинение. Нодж слегка задумывается над сказанным Тони и решает не отвечать. Он покусывает губу. Никто на моей памяти так часто не кусал себе губы. Они у Ноджа вместо резиновой кости, о которую чешут зубы щенята. Зато никто никогда не видел, чтобы Нодж выходил из себя. Для него самообладание — важнейшая черта характера, главный признак того, что ты уже взрослый.

Колин нервничает. Он терпеть не может, когда рядом с ним у кого-то возникают разногласия — ведь трудно же соглашаться с обоими спорящими. А я все еще внутри своего воздушного пузыря. Смотрю на проплывающие мимо вывески. Ирландский паб анонсирует матч «Уэксфорд» — «Типперари» и советует ни в коем случае его не пропустить. За ирландским пабом — бар «Золотая рыбка». Над аркой рынка Шепердс-Буш полумесяц с нарисованными на нем бананами, новогодним серпантином, перцами, ананасами, чайниками и котятами. По краям вывеска проржавела, так же как и сделанная из какой-то хреновой железки овца — украшение над входом станции метро «Буш-Грин».

Я вспоминаю про бумажку, которую обронил чернокожий парень, и рассматриваю ее. Бумажка оказывается плохо отпечатанной листовкой, над текстом заголовок «Куда мы все идем?» и картинка: лучи, расходящиеся от непонятного источника света. Такие листовки я уже видал раньше — их подсовывали под дверь моей квартиры. Значит, угрюмые парни были «Свидетелями Иеговы». Так что Тони и тут не изменил себе: выпалил не глядя, уложил невинных.

Мы идем по Голдхок-роуд, идем быстро и ждем, чтобы со временем возникшее между нами напряжение спало. Я стараюсь не думать о Веронике. Мы останавливаемся на переходе. На ограде висит плакат «Насильников и педофилов — на виселицу!» Рядом с ним другой: «Пишите „Иисус Христос“ правильно! Уважайте злобу, а не зло. Дьявола нет!»

Колин замер у магазина «Юниверсал Джинс» и смотрит на витрину: «Келвин Кляйн», «Босс», «Ив Сен-Лоран», «Москино», «Донна Каран», «Армани»… Глядя на лейблы, можно подумать, что попал куда-нибудь на Саут-Молтон-стрит[16], но вещи тут дрянные. А одна пара джинсов — так совсем уж невероятное дерьмо: вареные, мешковатые, на редкость уродливые.

— Великоваты, — произносит Колин как завороженный.

Что с Колином происходит, непонятно. Тони едва бросает на него взгляд. Они с Ноджем бок о бок уходят вперед.

Скоро мы снова быстро шагаем мимо магазинов с опущенными решетками на витринах, мусульманских мясных лавок, пиццерий, индийских закусочных, прачечных-автоматов, скобяных лавок. За витриной одной из лавочек нет ничего, кроме плакатов с видами Мекки и написанного крупными буквами призыва «Добро пожаловать в волшебный мир ислама!».

— Аллах акбар! — выкрикивает Тони.

— Смерть неверному псу Рушди! — подхватывает Нодж, но у него получается не как у араба, а на манер Питера Селлера[17], изображающего китайского кули.