Читаем без скачивания Царские забавы - Евгений Сухов

Федор Сукин в очередной раз возвратился ни с чем.

Окольничий долго стоял перед воротами, опасаясь накликать на повинную голову опалу, а потом обреченно переступил монастырский двор.

Царя Федор Сукин признал в образе звонаря, который, взявшись обеими руками за каменные перила, с многоаршинной высоты колокольни спокойным взглядом созерцал далекое поле.

Сутулая одинокая фигура в черном.

Федор подумал о том, что на звонницу просто так не подняться и на каждом пролете придется отдыхать по несколько минут. Это молодой царь может прыгать зараз через несколько ступенек, а старость требует степенности.

Пока Федор Сукин забрался на самый верх, страхи улетучились совсем, и он бухнулся в ноги государю.

— Помилуй, государь Иван Васильевич, пожалей мою старость, — причитал Федор Сукин, — не сумел я для тебя Екатерину у Эрика высватать.

— Он что, свои обязательства не помнит?

— Упоминал я про обязательства, государь, и деньги его графьям сулил. Все без толку! Сейчас король и сам на троне не шибко крепко сидит, того и гляди его графья да бароны пинками шуганут.

— Вот как?

— Совсем обезумел Эрик, — приободрился малость окольничий. — Всех казнит, миловать никого не желает, а во дворце такой блуд развел, что и говорить грешно. Всем он осточертел, Иван Васильевич, того и гляди весь дворец разбежится.

— Что с братом его?

— Брата своего он под замком держит. Однако запоры эти не прочны, вельможи шведские освободить его хотят и вместо Эрика поставить.

— Эрик сам разговаривал с герцогиней? — перебил окольничего государь.

— Сам, Иван Васильевич. Если она согласится за тебя замуж пойти, обещал ей большую корысть — замок отдать, сундук каменьев. А как Екатерина упираться стала, то сказал, что казнит ее, а голову на площади для позора выставит. Герцогиня девка оказалась отчаянная, сняла на эти слова с пальца перстень и протянула королю, а на нем надпись: «Ничто, кроме смерти». Дескать, с герцогом Финляндским Иоанном ее только кончина разлучить способна.

— Она и вправду хороша, как о том молва глаголит?

— Хороша, батюшка, страсть как хороша, — глянул окольничий вниз, и голова от увиденного закружилась.

— Может, так оно и лучше, чего мне, чернецу, о плоть женскую поганиться? — резонно заметил Иван Васильевич. — Молиться мне нужно и в целомудрии пребывать. А ты спускайся с колокольни и не смерди в моей братии.

Мария Темрюковна поживала во дворце госпожой.

Скоро царица всех сенных девок обрядила в черкесские наряды, и боярышни не без удовольствия шастали по двору в новой обнове, выставляя напоказ роскошные телеса. От одного вида выпрыгивающей из платья плоти у отроков першило в горле и сладко кружилась голова.

Царица любила ближние дачи, куда частенько заявлялась в сопровождении большого количества челяди. Три сотни сенных девушек и боярышень ехали верхом на широкогрудых жеребцах, помахивая весело плетеными нагайками, а по бокам государыню берегла суровая стража, которая спешила закричать на всякого нерадивого:

— Куда лезешь?! Ядрит твою!.. Государыня едет! С дороги, холопы! Государыня Мария Темрюковна едет!

Колымаги, ведомые проворными извозчиками, живо спускались на обочину, освобождали дорогу многочисленной страже, которая своим грозным видом больше напоминала военный отряд, чем дворовую челядь. Мария Темрюковна, не стесняясь посторонних глаз, жалась к конюшему так крепко, как поступает бедовая девка на позднем гулянье. Иван Федоров обнимал царицу за плечи, и стоявшая рядом стража была уверена в том, что конюший не ограничивается пухловатыми плечами царицы, а при случае запускает руку в более сокровенные места.

Иван Васильевич, находясь в слободе, казалось, совсем отстранился от дел. Даже послы, прежде чем отъехать в монастырь к государю, старались сначала предстать перед очами русской царицы, которая разбиралась в сложном клубке политических интриг не менее искусно, чем ее печальник муж. И, переговорив с царицей, часто послы уезжали ободренные, как если бы получили поддержку самого Ивана Васильевича.

Царица Мария ведала о том, что Иван Васильевич сватается к Екатерине, и в свою очередь делала все, чтобы помешать предстоящему браку: она пересылала деньги шведским вельможам, обещала северные русские земли за крохотные услуги и беспошлинную торговлю в новгородских землях. Мария Темрюковна умело боролась за свое существование, понимая, что в случае неудачи ее ждут крепкие стены Новодевичьего монастыря.

Мария Темрюковна громко смеялась, когда узнала, что Екатерина предпочла соседство крыс в королевских казематах льстивому предложению Ивана сделаться русской царицей. На радостях царица Мария устроила пир, среди гостей которого были бояре земщины, заморские послы, а самые почетные места позанимали шведские послы — именно они донесли до государыни благую весть. Веселье без устали длилось десять часов, многопитие совершалось при звоне бубенцов разудалых скоморохов, а ближе к утру, когда бояре упились совсем, Мария Темрюковна поманила к себе двух молоденьких княжичей и наказала:

— Проводите меня до спальных покоев, в ногах я слишком слаба стала. Боюсь, что не дойду.

И неслышно уволокла их через боковую дверь в свои покои, откуда уже не выпускала молодцов до самого вечера.

— Ты не позабыл наш разговор? — повернулась государыня к Федорову, который не сводил с шеи царицы глаз.

Боярин не однажды видел эту смуглую шею на белых накрахмаленных простынях, с откинутой назад головой, в эти минуты она казалась неимоверно вытянутой, почти лебединой. И сама царица тогда походила на раненую птицу с разбросанными в обе стороны крыльями. Тело Марии было предназначено для ласк, а еще для того, чтобы носить украшения.

— Как можно, государыня? — собрал лоб в складки Иван Петрович.

Глаза боярина скользнули ниже, где выпирали упругие груди — напрягись они малость, и, кажется, с треском разойдется на спине золотая парча и нежный вызревший плод вывалится наружу.

— Опришнину я отменять не стану, — твердо заявила Мария Темрюковна, — всех бояр при себе оставлю, а самого Ивана взаперти держать стану под присмотром надежных слуг. А если будет характер показывать, так пусть стегают его розгами по плечам, как нечестивца поганого.

— Слушаюсь, государыня, — опустил Федоров глаза, будто бы в почтении. Очи остановились на округлых бедрах царицы, линии такие же плавные, какие бывают на куполах соборов.

Прошлой ночью Иван Федоров шарил пятерней по этим овалам: ласкал он государыню грубо, со всей животной страстью, на какую был способен изголодавшийся мужчина, и чем откровеннее была ласка конюшего, тем большее удовольствие она доставляла царице.

— Про Ивана разное толкуют, — продолжала Мария Темрюковна. Она уже давно отыскала взгляд конюшего, и маленькую радость доставлял ей слегка хрипловатый голос разволновавшегося боярина. Мария была уверена: не будь здесь всевидящей челяди, Иван Петрович давно сорвал бы с нее платье и голодным младенцем припал бы к царицыной груди. Для Марии важно было знать, что она по-прежнему притягательна, что, как и год назад, имеет над конюшим власть. Горные ручьи и снежные вершины родных кавказских гор дали ей столько силы, что царица могла повелевать не только московским двором, но и Русским государством. Руки конюшего были совсем рядом от нее, прошлой ночью он неистовствовал бесом, а сейчас походил на нашкодившего мальчишку, что не смеет глянуть в глаза строгому наставнику. — Мне рассказывали, что в монастыре Федька Басманов у царя вместо бабы и будто бы так государя своего ублажает, что ни одна девица так не сумеет.

— Хм, — только и выдавил из себя Иван Петрович.

— А еще поговаривают, что в опришнину царь отбирает только тех, кто в содомском грехе силен.

— Хм, — не смел возражать царице конюший. — Царь Иван большой греховник, но крест уважал всегда. Бог ему судья, государыня. Вот Христу с царя и спрашивать.

— А после каждой вечерни они в такой грех впадают, что библейские проказники против Ивана Васильевича кажутся святыми.

— Как знать, Мария Темрюковна.

— Если государь так безобразничает, так почему должны страшиться плотского греха его холопы? — И царица уверенно положила жесткую ладонь конюшего себе на колено. — Некуда тебе спешить, Иван Петрович, на дачу мы нынче едем, а там ты у меня с недельку погостишь. Думаю, твоя женушка на государыню московскую обижаться не станет.

— Как прикажешь, государыня-царица. Весь я твой, — хрипло пообещал Иван Петрович, припоминая упругое тело государыни.

— И еще вот что хотела тебе сказать, Иван… От одного пакостника надобно бы мне избавиться.

— Кто же это такой, государыня?

— Боярин Мещерский.