Читаем без скачивания Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - Дафна дю Морье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мэри сидела очень тихо, вцепившись пальцами в стул. Она не смела пошевелиться, боясь внезапной перемены настроения, которую она уже наблюдала в дядюшке и которая заставила бы его перейти от этого неожиданно свойского, доверительного тона к резкой и вульгарной грубости.
— Они все меня боятся, — продолжал трактирщик, — вся эта чертова свора. Боятся меня, а я никого не боюсь. Говорю тебе, если бы у меня было образование, если бы я в свое время учился, я бы сейчас разгуливал по Англии рядом с самим королем Георгом. Мне мешает пьянство, пьянство и моя горячая кровь. Это наше родовое проклятье, Мэри. Не было на свете ни единого Мерлина, который тихо умер бы в своей постели. Моего отца повесили в Эксетере — он сцепился с одним парнем и убил его. Моему деду отрезали уши за воровство; его выслали в колонии, и он умер в тропиках от укуса змеи — впал в буйное помешательство и умер. Я старший из трех братьев, и все мы родились под сенью Килмара, там, за пустошью Двенадцати Апостолов. Если идти через Восточную пустошь до Тростникового брода, то увидишь огромную гранитную скалу, которая пронзает небо, как рука дьявола. Это и есть Килмар. Тот, кто родился под сенью Килмара, обязательно пристрастится к выпивке, точь-в-точь как я. Мой брат Мэтью утонул в Труартском болоте. Мы думали, что парень подался в матросы, и ничего о нем не знали, а потом летом случилась засуха, семь месяцев не было дождя, и мы увидели Мэтью. Он торчал в трясине, вытянув руки над головой, а вокруг него летали кроншнепы. Мой братец Джем, черт бы его побрал, был тогда еще совсем ребенком. Держался за мамины юбки, когда мы с Мэтом уже были взрослые мужчины. Мы с Джемом никогда ни в чем не сходились. Слишком уж он умен, больно остер на язык. Ох, когда-нибудь его поймают и повесят, точь-в-точь как моего отца.
Хозяин ненадолго умолк, глядя на пустой стакан. Потом поднял его и снова опустил.
— Ну ладно, — сказал он, — я сказал достаточно. На сегодня хватит. Отправляйся спать, Мэри, пока я не свернул тебе шею. Вот свечка. Твоя комната над крыльцом.
Мэри, не говоря ни слова, взяла подсвечник и хотела было пройти мимо дяди, но тот схватил ее за плечо и повернул лицом к себе.
— Будут ночи, когда ты услышишь стук колес на дороге, — сказал он, — и эти колеса не проедут мимо, а остановятся у трактира «Ямайка». И ты услышишь шаги во дворе и голоса под окном. Тогда оставайся в постели, Мэри Йеллан, и с головой заворачивайся в одеяло. Понятно?
— Да, дядя.
— Очень хорошо. А теперь убирайся, и, если ты задашь мне еще хоть один вопрос, я переломаю тебе все кости.
Мэри вышла из кухни в темный коридор, ударилась о скамью в прихожей и поднялась по лестнице. Пробираясь ощупью, она оглядывалась и поворачивалась лицом к лестнице, чтобы определить, где она. Дядя сказал, что ее комната над крыльцом, и девушка осторожно пошла через темную площадку мимо дверей — по две с каждой стороны; должно быть, это комнаты для гостей, и они напрасно ждут путешественников, которые не ищут больше пристанища в трактире «Ямайка». Она наткнулась еще на одну дверь, повернула ручку и в дрожащем пламени свечи увидела, что это ее комната, потому что дорожный сундук стоял на полу.
Стены без обоев, на полу голые доски. Перевернутый вверх дном ящик с треснутым зеркалом на нем служил туалетным столиком. Ни кувшина, ни таза не было; Мэри подумала, что умываться придется в кухне. Кровать заскрипела, когда девушка на нее присела, а два тонких одеяла казались влажными на ощупь. Она решила не раздеваться, а лечь поверх постели прямо в дорожном платье, каким бы оно ни было пыльным, и завернуться в плащ. Мэри подошла к окну и выглянула наружу. Ветер стих, но дождь все еще шел — мелкая гадкая морось, которая струйками стекала по стене дома и размазывала грязь по подоконнику.
С дальнего конца двора донесся шум, странный звук, напоминающий стон больного животного. Было слишком темно, но девушка смогла разглядеть какой-то темный силуэт, тихо раскачивающийся из стороны в сторону. На один кошмарный миг воображение, воспламененное россказнями Джосса Мерлина, нарисовало перед ней виселицу с болтавшимся мертвецом. Но потом Мэри поняла, что это всего лишь вывеска трактира. Поскольку хозяин не обращал на нее внимания, она расшаталась и теперь раскачивается взад-вперед при малейшем дуновении ветра. Всего-навсего жалкая разбитая доска, когда-то гордо водруженная здесь; теперь же белые буквы расплылись и выцвели, и надпись, болтаясь из стороны в сторону, сообщала всем четырем ветрам: «Трактир „Ямайка“», «Трактир „Ямайка“». Мэри опустила ставень и забралась на кровать. Зубы у нее стучали, руки и ноги окоченели. Скорчившись на постели, Мэри долго сидела, предаваясь отчаянию. Она раздумывала, можно ли выбраться из этого дома и найти обратную дорогу, проделать двадцать долгих миль до Бодмина. Мэри прикидывала, не слишком ли она устала, а то свалится в смертельном изнеможении на обочине и заснет прямо там, чтобы в утреннем свете увидеть возвышающуюся над собой огромную фигуру Джосса Мерлина.
Мэри закрыла глаза и тут же представила его улыбающееся лицо, а потом улыбка сменилась мрачной гримасой. Гримаса распалась на тысячу морщин, когда трактирщик затрясся от ярости, и она разглядела шапку черных волос, крючковатый нос и длинные мощные пальцы, в которых таилось такое смертоносное изящество.
Мэри чувствовала, что попалась, как птичка в силки, и, сколько бы она ни билась, ей не вырваться на волю. Если она хочет стать свободной, то нужно уйти прямо сейчас — вылезти в окно и бежать очертя голову по белой дороге, которая змеей протянулась через пустоши. Завтра будет поздно.
Она ждала,
