Читаем без скачивания Червонные сабли - Леонид Жариков

- Эй, там, на колокольне, сдавайтесь!

Барабанов с наганом в руке стоял на верхней площадке, открытой всем ветрам, и, прячась за простенок, наблюдал, что делается внизу. Время от времени он посылал пулю за пулей, не давая врагам приблизиться к церкви. Он видел, как горят повозки с хлебом и объята пламенем агитповозка. Комиссар сверху видел офицера в красной черкеске, который прятался за церковной сторожкой и предлагал сдаваться. Остальные врангелевцы, укрыв за домами лошадей, вели беспорядочную пальбу по колокольне.

Вот как все обернулось бедой: ни хлеба для голодных, ни друзей боевых. Одни лежат на земле, исполосованные шашками, другие здесь, в церкви, и нет надежды на спасение.

- Сдавайтесь, пока не поздно! Всем будет крышка! - кричали врангелевцы.

Но осажденные не думали сдаваться. Верить в помилование бессмысленно, да и позорно. Барабанов перевязал свободной рукой и зубами левую руку, проверил в карманах патроны: два... шесть... девять. Еще можно держаться.

Врагам надоела затянувшаяся осада. Они подкатили пушку. От прямою попадания треснул главный корпус. Пыль и дым окутали звонницу. Осколки рвали кирпичные стены.

Стонут раненые. Уже трудно понять, кто мертв, а кто еще может вести огонь. Враги окружили церковь со всех сторон, но подходить боятся.

Неожиданно ударил колокол. Кто-то из красноармейцев, раскачивая пудовый язык, бил в набат: может быть, услышат призыв и придут на помощь.

Бом, бом! - печально гудел надтреснутый колокол.

Но вот врангелевцы прямым попаданием снаряда разбили двери церкви, проникли на колокольню, и начался бой на ступенях. Перешагивая через убитых, врангелевцы поднимались от яруса к ярусу и, когда достигли верхней площадки, застали в живых одного комиссара Барабанова. Он отстреливался, пятясь к перилам колокольни.

- Не стрелять, взять живым! - приказал князь Шахназаров.

Последний патрон Барабанов разрядил в подбегавшего белогвардейца, ударил ногой второго. Теряя последние силы, он перешагнул через перила и, чтобы не даться живым в руки врагов, бросился с колокольни вниз.

Головорезы Шахназарова согнали жителей села к дому помещика. Старики и женщины с детьми понуро стояли в окружении всадников с обнаженными шашками.

Князь Шахназаров и Шатохин поднялись на ступеньки и наблюдали, как догорал на площади рабочий обоз. Кулаки сносили и бросали в огонь принадлежности сельской коммуны - портреты, лозунги, плакаты. Кто-то даже притащил веялку и взвалил сверху - пусть горит коммуна со всеми потрохами!

Геннадий Шатохин достал из-за обшлага черкески ленинский Декрет о земле и показал его селянам.

- Эта бумага была наклеена на дверях моего дома, в котором вы посмели устроить коммуну. Но частная собственность священна и неприкосновенна.

Князь Шахназаров нетерпеливо играл плетью. Ему надоели слова. Он наклонился к Геннадию и шепнул:

- Чего с ними нянчиться? Порубать всех - и дело с концом.

Шатохин продолжал поучающе:

- Собственность принадлежит тем, кто ее заслуживает. Так было и так будет во веки веков.

Тишина стояла грозная, и лишь где-то всхлипывал ребенок на руках матери.

Шатохин упивался собой, и было что-то неестественное и уродливое в том, что мальчишка тоном судьи разговаривал со стариками.

- Скоро мы вернемся сюда окончательно. Генерал Врангель идет на защиту частной собственности, и мы осветим путь до Москвы зарею победных пожаров.

Врангелевские горнисты трубили сбор. Помещичий сын торопился сказать главное, что, по его мнению, обязаны запомнить жители села:

- До последнего зернышка вы должны собрать урожай и свезти в мои амбары. Запомните это!

Всадники Шахназарова съезжались в походную колонну.

6

Пригнувшись к гриве коня, Ленька мчался, не замечая ни грома, ни ливня. Дождь размягчил дорогу. Из-под копыт летели комья грязи.

Ленька гнал коня и мысленно был в Шатохинском. Нет, не забыл и не забудет он этот проклятый помещичий дом, вечно будет помнить, как стоял в воротах голодный и просил милостыню. У матери текли слезы по щекам, и Ленька догадывался, почему она плакала: горько было унижаться. Тогда-то толстый барчук вынес и дал ему вместо хлеба кусочек угля и щепку, завернутые в бумагу, отдал и, довольный «шуткой», поскакал на одной ноге.

Скорее, Валетка, скорее!..

Гроза прошла, и опять засветило солнце. Леньке почудился в степи отдаленный колокольный гул. Он придержал коня. Остановился и весь отряд.

- Слышите, хлопцы?

- Может, это в Шатохинском звонят?

Скоро стали видны вдали столбы дыма. Они поднимались к небу и вытягивались черными хвостами. Неужели опоздали?..

Но вот и Шатохинское. На окраине села из дворов высыпали испуганные ребятишки. Ленька осадил разгоряченных коней.

- Где беляки?

- Вон туды поихали, дядю! Усих курей позабирали, людей поубивали...

- А помещий сын был здесь?

- Був, дядечку, був! У белой свитке, с кинжалом... Всех людей порубали и подались геть!

Командир посигналил шашкой отставшим бойцам и, когда все собрались, разделил всадников на две части и одному отряду велел преследовать врага.

Но скоро все поняли, что погоня бесполезна - только коней заморишь. Всадники спешились. Уставшие лошади плелись шагом и тяжело дышали.

Ленька дал Валетке полную свободу и даже повод забросил на седло. Сам шел рядом, остро переживая неудачу. Не поймал своего недруга, не поставил перед собой, чтобы дрожал от страха помещичий выродок.

Вернувшись в село, отряд поехал по широкой улице, где догорали селянские хаты. На площади красноармейцы и незаможники-коммунары подбирали убитых Леньку поразил запах печеного хлеба: это догорал обоз разгромленного продотряда.

Печальный, стоял Ленька над истерзанным телом комиссара Барабанова, вспоминал двоих его ребятишек - Илюшку и Ваню, которые ждут отца с хлебом.

Чоновцы молча ходили по следам недавнего боя. В церкви валялись разбитые иконы. На ступеньках колокольни были, следы крови. На верхней площадке, среди обломков кирпича и пустых гильз, лежала чья-то фуражка. Главный колокол был разбит снарядом: сверху донизу шла кривая трещина, и колокол дребезжал.

Люди сходились на площадь, женщины вытирали глаза, жались к матерям дети. И, как всегда бывает в дни народных радостей или бед, появился седой старец и, легонько трогая струны, запел:

Зажурилась Украина, що нiде прожити.

Гей, втоптала орда кiньми маленкii дiти!

О, маленьких втоптала, великих забрала,

Назад руки постягала, пид хана погнала...

Командир чоновцев приказал бойцам накрыть погибших красными флагами и произнес перед селянами речь:

- Нехай запомнят белые есаулы, что их дело проиграно. И никакие буржуазные танки не помогут вернуть старый режим. Никакой пощады фабрикантам и помещикам!

Дали залп над телами погибших, и сельская беднота снова стала собирать обоз. Будет у рабочих хлеб...

7

Постепенно становились известными подробности боя. Остался жив Сашко, внук председателя комнезама деда Карпо. Мальчишка успел вскочить на коня и под выстрелами умчался на станцию за подмогой.

Сашко привел в село эскадрон красной конницы. Сам ехал на буланой лошадке без седла, показывая командиру дорогу.

Так встретились два давних приятеля, узнали друг друга.

- Ну здорово, - сказал Ленька. - Помнишь меня Сашко?

- Помню, - тихо отозвался мальчик, глядя в землю.

- Как же ты дедушку Карпо не уберег?

Разговор не вязался. У обоих было тяжело на душе.

- Комсомол в селе есть?

- Есть комсомол.

- Кто секретарь?

- Та я ж...

- А комсомольцы?

- Я.

- Один, что ли?

Сашко вздохнул:

- Теперь один. Пятерых убили...

Сельские ребята рассказывали, как местные кулаки помогали добивать раненых. Особенно зверствовал богатей Цыбуля. Он глумился над телом продкомиссара Барабанова и уже мертвому всадил в грудь те самые вилы, которые подарили рабочие селянам.

Ленька велел хлопцам найти Цыбулю, и те рассыпались по дворам. Отыскали кулака в стоге соломы, вытащили за ноги и привели на площадь. Никто не знал тогда, что племянник Цыбули - Сенька ускользнул и яругами подался в экономию Фальнфейна, где жила его тетка.

Чоновцам удалось поймать в огородах двух лошадей продотряда. Других реквизировали у кулаков, и транспорт с продовольствием снова был собран.

Ленька и Сашко обходили помещичий особняк. Они заметили у двери деда с берданкой в руках. На нем были валенки и выцветший старинный картуз.

- Спасибо, дедусь, что охраняешь народную собственность, - сказал Ленька.

- Та надо ж стерегти. Хозяин приказали...

- Что еще за хозяин?

- Пан Шатохин.

- Ты охраняешь барский дом? - рассердился Ленька.