Читаем без скачивания Записки prostitutki Ket - Екатерина Безымянная

Фиаско было полным.

Деморализованная Оля попыталась пискнуть, но ее срывающийся голос сразу потонул в раскатистом контральто разъяренной бабищи.

– Она, – дама зачем-то пустила истеричную слезу, – она моего мальчика затащила, изнасиловала, а мальчику всего пятнааадцать. Моего мальчика! За деньги! Совратила!

Смешок на заднем плане стал коллективным. Следом за смешком чей-то неуверенный голос решил уточнить:

– Так подождите! Как это – за деньги совратила? Она ему денег, что ли, дала? И что, он взял?

Почти десять любопытных пар глаз уставились на виновника событий.

Пятнадцатилетний виновник, ростом выше мамы на полголовы, пунцовый от стыда, явно хотел то ли мимикрировать под окружающую обстановку и полностью слиться со стеной, то ли вообще дематериализоваться подальше от этого весьма приятного места.

– Он ей! Ооон! Полторы тысячи отдал! – истерила мамаша.

– Не понял, – уточнил все тот же голос, – а как это? Он ей дал, а она – совратила? А кто проститутка тогда?

– Гадина такая! – снова завопила дама, не обращая внимания на вопрошавшего. – Ну подожди, гадина! Я тебе устрою!

Публика хихикала и рассматривала попеременно то Олю, то мальчика. У смелой старушки проснулся голос:

– А я всегда догадывалась, кто она! Я всегда! – торжествующе заявила бабка, наступая на Олю.

Оля пятилась на кухню.

Дама, внезапно поняв, что внимание, до сих пор предназначавшееся только ей, теперь перехвачено старушкой, в злости сорвала последний оставшийся висеть на вешалке жакет и швырнула его на пол.

И тут, при виде того, как дико обошлись с любимым жакетом, купленным за немалые деньги, у Оли пробился настоящий голос, а с ним и злость.

– А ну пошла отсюда! – заорала Оля. – А ну пошла со своим недоноском!

И сделала шаг в сторону дамы. Старушка испуганно метнулась к выходу.

Дама поняла: девочка настроена серьезно. Слушатели, почувствовав тайфун, начали пятиться задом к лестнице.

– Вышли все! – закричала Оля и ринулась выпихивать толпу.

– Я тебе устрою, я тебе устрою, прроститутка! – в последний раз истерично заявила дама, схватила за руку бордового сынка и потащила его в дверь, через толпу соседей. – А ну пошли!

Через три минуты в квартире не осталось никого. Впрочем, Оля, закрывая дверь, все же успела заметить, что соседи, видевшие шоу, расходиться не торопились и толклись возле лестницы, живо обсуждая последние события.

Оля пошла на кухню и упала на стул. Положение было крайне плачевным. Да что там плачевным! Оно было хуже некуда.

Из съемной квартиры, в которой Оля была хозяйкой почти год, вероятнее всего, придется съехать. Нет, конечно, можно было бы просто переждать, пока все успокоится и устаканится, но Оля была явно не готова долго терпеть на себе любопытные взгляды.

Съезжать было жалко. Квартира хорошая, место насиженное, постоянными клиентами облюбованное. Да и хозяйка квартиры, флегматичная пятидесятилетняя Елена Николавна – просто душка. В том смысле, что живет у детей, в другом городе, достаточно далеко, и наведывается к Оле раз в два месяца – за расчетом на следующие два. Так всем удобнее. Елену Николавну до сих пор мало интересовали доносимые соседями сплетни о количестве мужчин, приходящих в Олину квартиру.

Впрочем, хозяйка квартиры, похоже, действительно считала их просто сплетнями, а мужчин – всего лишь незадачливыми ухажерами, и даже как-то намекнула Оле, что, мол, ей, как девушке незамужней, конечно, нужно подыскивать себе пару, но стоит быть осмотрительной, а то мало ли что, – да на этом дело и кончилось.

Главное – чтоб в квартире было чистенько и аккуратненько, а уж этим Оля всегда могла похвастаться.

Но теперь, пожалуй, после такого скандала, Елена Николавна равнодушной к сплетням не останется.

Оля думала до ночи.

Да – с квартиры придется съезжать. Куда и когда – Оля пока не знала. До следующего расчета был почти месяц. Хватит, чтоб придумать благовидный предлог, предупредить хозяйку о поменявшихся планах и найти другую приличную квартирку где-то в этом же районе. А уж месяц здесь Оля как-то перетерпит. Ну да, с клиентами придется немного обождать…

Ближе к двум страшно уставшая Оля, разобравшая весь бардак в коридоре, пошла спать, еще успев подумать перед сном, что, может быть, все как-то образуется и зря она себе надумала проблем. Может, успокоится все, и Оля останется в своей симпатичной квартирке…

Олиным планам сбыться было не суждено. Потому что в начале десятого утра следующего дня Олю разбудила трель дверного звонка. Внезапно вырванная из крепкого сна, обалдевшая Оля вскочила, схватила мобильник, чтобы посмотреть время, увидела на нем четыре неотвеченных звонка от участкового, которые она совершенно не слышала во сне, и испуганно помчалась открывать.

За дверью стоял все тот же участковый Сережа, который звонил ей на телефон, и странно смотрел на Олю.

Тут надо сказать, что он приходился ей хорошим знакомым (если такие знакомства вообще можно назвать хорошими); отчасти потому, что раз в месяц взимал с Оли нехитрую дань за ее же собственное спокойствие, и еще отчасти потому, что периодически сам пользовал Олю, можно сказать, по старой дружбе.

– Что? – хмуро спросила Оля, явно не ожидавшая увидеть его в такую рань в дверях своей квартиры. И мрачно добавила:

– Чего пришел? Еще ж не конец месяца.

– Не за этим, – все так же странно поглядывая, ответил он, – дай пройти, а?

И Оля прошлепала за ним на кухню.

– Ну ты и умудрилась влипнуть, – со сдавленным смешком сказал он и добавил уже серьезно-протокольно, – тебе что, клиентов мало? Что ты несовершеннолетних трогаешь?

Оля от неожиданности села.

И в следующие пятнадцать минут он рассказывал, а в ее голове складывался дикий пазл.

С его слов вырисовывался ход событитй.

Разъяренная дама, с недоросшим оболтусом за ручку выйдя из Олиной негостеприимной квартиры, помчалась аккурат в ближайшее районное отделение милиции, где и выложила нервно похихикивающим дежурным суть: ее сына, ее мальчика, ее любимку и кровинушку, изнасиловала проститутка.

Дежурные (конечно же, мужчины) оказались весьма заинтересованными, хоть и давящимися в кулачок от хохота, слушателями. Они, неумело постаравшись сохранить серьезный вид, усадили мамашу с сынком в отдельном кабинете и начали расспрашивать. После долгой и гневной тирады на тему «невинного, изнасилованного зверским способом мальчика» мамашу попросили заткнуться и предоставили слово самому мальчику, от которого к тому времени остался один стыд и нервы.

Мальчик не стал изменять действительность и, под испепеляющим взглядом мамаши, рассказал, как есть.

Ну, то есть сам нашел, сам пришел, сам попросил, сам оплатил и сам же сделал свое дело. Деньги собрал с карманных. Долго откладывал, да.

Надо ли упоминать, что все это сопровождалось постоянным маминым: «Да что же ты такое говоришь, не слушайте его, это она!» В конце концов маму попросили заткнуться, выслушали историю до финала и, вволю нахохотавшись за дверями, посоветовали маме успокоиться да и идти себе с миром. Ибо недоказуемо – раз, а с таким раскладом еще и ненаказуемо – два.

Да не на ту напали. Дама, под блеющий аккомпанемент сыновнего «пойдем, мам», очень даже всерьез требовала у дежурных принять заявление. Конечно же, никто не стал ничего принимать. К тому же в сыне, под гнетом стыда, наконец-то проснулся мужчина, и он наотрез отказался что-то подписывать или подтверждать для протокола и заявил, что это все он придумал.

Через два часа, разъяренная на всех, и на сына в том числе, дама с воплями «я на вас управу найду!» покинула отделение.

Дежурка всем мужским составом смаковала услышанное и хохотала всю ночь.

Утром стало не до смеха.

Ибо буквально с самого утра все та же маловменяемая дама, от которой за версту несло валерьянкой и корвалолом, появилась под дверями все того же отделения с заявлением «от себя» о совращении ее мальчика, громко кричала и требовала пропустить ее к начальнику. Теперь она была одна, но она же была, и это невозможно было игнорировать.

Начальника на месте не было.

Зато мимо пробегал тот самый участковый, которого милицейский народ, похихикивая, быстренько в сторонке ввел в курс событий.

Участковый, мельком глянув заявление, успел прочитать адрес обвиняемой стороны и через пять минут, стоя под деревцем на улице, попытался ей дозвониться…

– Тебе лучше бы отсюда съехать, – серьезно сказал он мрачной Оле, – причем чем скорее, тем лучше. Желательно вообще сегодня. А то и сейчас.

И, помолчав, добавил:

– Конечно же, заявление у нее никто не примет, потому что чушь полнейшая. Ей там, конечно же, объяснят, но ты ж понимаешь, теперь к тебе здесь такое повышенное внимание будет… жизни не дадут. Ну, а если не объяснят – иди знай, куда эта полоумная дойдет. Слышь, я серьезно говорю.

Через пять минут он ушел.