Читаем без скачивания Седина в голову - Владимир Топорков

– А вы счастливый человек, Михаил Петрович! Вон какие у вас знакомые женщины.

Пришлось рассказать ему о своей неожиданной встрече с Ниной тогда, больше полутора десятков лет назад, и в больших, рассудительных глазах мелькнула весёлая искорка:

– А вы ещё и танцор великий, – сказал с ухмылкой Альберт Александрович, – никогда бы не подумал.

– Голь на выдумки мудра, – отшутился, может быть, и не совсем удачно, Коробейников, и сосед надолго замолк, видимо, погрузился в собственные думы. Они ходили ещё минут двадцать, пока неожиданно из облачка не закапал дождь, оставляя на асфальте мокрые пятна.

– Э-э, брат, – усмехнулся Альберт Александрович, – не хватало нам, как школьникам, насморк схватить.

И он резво юркнул в подъезд, а Михаил Петрович постоял несколько минут под козырьком дверей и дождавшись, когда дождь смолкнет, снова пошёл по дорожке. Почему-то ему сейчас страшно хотелось двигаться, жить: ему казалось, что не сделай он этого – наступит смерть, удушье подступит к горлу, и замрёт недопетая песня. Может быть, на него дождь так подействовал, или встреча с Ниной?..

Вспоминая о Нине, он почувствовал, что та скорбь, тот прощальный, какой-то капитулянский настрой в душе его проходит, и ему словно улыбалось своей голубизной небо, сейчас прорезавшееся после свалившейся на восток тучки. Он уже не смотрел на мир тяжёлым спёкшимся взглядом, а наоборот, любовался зеленью омытой дождём травы, немногословным рокотом сосен, голубой простынной далью.

Он вернулся в палату посветлевший, будто побывал в поле, где сейчас наверняка звенят где-то в сизой выси песни жаворонка, незамысловатые такие, а трогающие до слёз, и благоухают травы, напоённые влагой да парят ширококрылые орлы. Журналист, завидев Михаила Петровича, хлопнул в ладоши, дружелюбно забасил:

– А вы, оказывается, большой хитрец, Михаил Петрович! Такую женщину знаете и молчите!

– Не знал, что она здесь работает. Да и виделись мы всего один раз в жизни.

– А вы Ваньку не валяете, а? По взгляду вижу – обманываете меня. Да и она в вас впилась взглядом – не оторвёшь.

– Вот когда в вас профессия заговорила, Альберт Александрович. Любите вы, журналисты, метафору, стало быть, из маленькой мухи слона накачать. Ничего в её взгляде не было – ни пристрастия, ни подобострастия. Просто узнала меня и остановилась…

– Не скажите… Уж мне со стороны было виднее – пожирала она вас своими глазками.

Вот такой разговор, больничный трёп, не больше, а всё-таки вселилась в тело лёгкость, упругость, даже послеобеденный сон не сморил Коробейникова. Чепуха какая-то получается: вроде в жизни чего ждёт Михаил Петрович, радостных открытий или, как ребёнок, конфетку сладкую во рту ощущает.

Храпел Альберт Александрович, стонал и скрежетал зубами во сне, а когда проснулся, просипел:

– Завтра пойдём наводить мосты.

– Какие мосты? – не понял Коробейников.

– А к вашей знакомой. Должна же она знать, что она красивая женщина. А то наш брат мужик – сухарь, может сверхделовым быть, не заметить красоту. А женщины, как цветы, любят, чтоб на них любовались.

Натянулось что-то в Коробейникове – насчёт завтра угадал журналист, собирался Михаил Петрович заглянуть к Нине, но никак не в компании с Альбертом Александровичем, беседовать легче не большой командой, а тет-а-тет, так удобнее, а то вроде разговора на стадионе получится, когда все кричат, а друг друга не слышат. А может быть, он просто загнан и устал, раним до обострённости, если так болезненно воспринимает…

Больничный режим, кажется, больше всего угнетал Коробейникова. Он просыпался рано по своей старой деревенской привычке, часов в пять и до половины восьмого, когда начинала пробуждаться больница, вертелся на кровати, жгутом свивал простыню, бесцельно глядел в потолок и думал, думал. Чаще всего думал Коробейников о работе – о том, как там без него управляется его заместитель, главный агроном Кожевников, мужик колготной, шумоватый, который готов любому и каждому доказывать свою правоту, «качать права». Кажется, многим хорош главный агроном – и дело знает, и поле любит, готов целый день, как пень, торчать у тракторов, не постесняется закатать рукава рубашки и в машину, в грязь залезть, гайки крутить, как заправский слесарь, а вот эту свою черту – шумливость, вздорность, пустяшные взрывы – не может в себе преодолеть. А вспыльчивый человек чаще всего выбивается из нужной колеи, и тогда всё не клеится, поводок самоконтроля рвётся.

С годами, кажется, Кожевников немного стал сдержаннее, но всё равно иногда даёт волю своим чувствам, словно вожжами себя нахлёстывает, пытается утвердить непогрешимость своего мнения. Недавно он сцепился с первым секретарём райкома партии Голошубовым по поводу свёклы и, кажется, не вмешайся в спор Коробейников, могло бы кончиться плохо.

Голошубов – человек, немного избалованный властью, любое указание «верхов» воспринимает до наивности просто: приказали – делай. А тут в обкоме приказали – под свёклу надо делать одну культивацию, причём мелкую, чтоб не высушивать землю, тогда всходы будут дружные, как грибы после дождя.

– А сорняки? – спросил Кожевников.

– А причём тут сорняки? – вопросом на вопрос ответил Голошубов.

– Да притом, – начал закипать главный агроном, – что одна культивация их не уничтожит. Через неделю поле не узнаешь – зелёным ковром покроется.

– Гербициды применим…

– А где они у нас? Да и дорогое это занятие – гербициды. Себестоимость каждого гектара высоко подскочит!

– Значит, вы не согласны с линией обкома? – с нажимом спросил Голошубов.

– Не согласен. Более того, считаю это вредным. Опять обком крестьянами командует, а ведь ещё Ленин предупреждал – не сметь командовать мужиком…

«Эх, грянет сейчас Полтавская битва», – подумал тогда Коробейников и как в воду глядел. Губы у Голошубова приплясывать начали, как в лихорадке, как блажной человек стал, но и на Кожевникова противно глядеть – глаза выкатились из орбит, лицо багровое, точно ему на голову колесом наехали, говорит быстро-быстро, как из пулемёта строчит. Подумал Коробейников, что такое соперничество до добра не доведёт: не знает что ли главный агроном, что извечный закон «Тот прав, у кого больше прав» и на этот раз сработает, – и вступил в разговор:

– Видимо, Василий Семёнович, – он обратился к Голошубову, – надо нам детально изучить новый метод. Попробуем на практике, тогда и будем опровергать, товарищ Кожевников.

Теперь он уже к главному агроному повернулся, который совсем контроль над собой начал утрачивать, коротко и зло вскидывался, как утки на болоте, готов руками, как крыльями, махать. Но, видно, его рассудительный разговор успокоил обоих – договорились тогда, что они применят новый метод на всех полях, но и гербицидами район поддержит. А когда уехал Голошубов, кажется, даже довольный собой – он садился в машину, как новый пятак – директор сказал Кожевникову:

– Кто тебя просил доказывать ненужное? Не хочешь сеять по-новому – загоняй культиваторы и шуруй. Надо поделикатнее, как бы помягче, дипломатичнее что ли, быть…

Скривил губы в недоброй улыбке Кожевников, но, кажется, и его такой вариант устроил. Соперничество это похоже на бодание телёнка с дубом, самое бесцельное дело…

Глава 4

…Пробудился Альберт Александрович, высокий, костлявый, в тапках на босу ногу пошмыгал в туалет, и Коробейников загадал про себя: заговорит сейчас он про Нину – значит, тогда не пойдёт к ней Коробейников, нечего ему там делать, а не заговорит… Но мысль оборвалась неожиданно на полуслове: глупость какая-то в голове, он будто в карты ворожбу открыл: скажет, не скажет… Это его дело, журналиста, а Коробейников обязательно к Нине сегодня наведается.

Он с нетерпением ждал врача, и когда Наталья Сергеевна появилась в палате, даже улыбнулся блаженно: сейчас кончится обход и можно на прогулку идти. На улице, кажется, сегодня хорошая погода, солнце вытапливает остатки тумана в лесу, пар плывёт над соснами.

Наталья Сергеевна подсела к кровати Альберта Александровича, начала с анекдота:

– Слышали, как о вашем брате говорят? Я у Гиляровского прочитала, как давали сообщение о коронации Николая Второго. В первом номере написали: «Царю на голову возложили ворону». В следующем номере дают поправку. «Царю на голову возложили не ворону, а корову». И только в третьем номере дали поправку на поправку: «Царю на голову возложили не корову и ворону, а корону».

Вступил в разговор Альберт Александрович, хрипло рассмеялся:

– Это что, Наталья Сергеевна, вроде анекдота. А я другое, более злое вспомнил. На кладбище установили доску: «Здесь покоится прах честного человека и журналиста Иванова». Прочитал один и воскликнул: «Господи, какие времена пошли, в одну могилу двух человек сразу кладут».