Читаем без скачивания Чистая сила - Михаил Иманов

— И прекрасно, — сказал он. — А то я даже засомневался, признаюсь. А мне бы очень хотелось, чтобы вы… Тем более, что вы здесь человек свежий, может быть, быстрее во всем разберетесь. Да. Так. Дело, значит, такое.

Он опять стал усаживаться, и делал это теперь еще более основательно.

— Дело, значит, такое, — повторил он и продолжил: — Я вам уже начал о бриллиантах. Так вот, я говорил не иносказательно — они в самом деле существуют. И на огромную сумму. На преогромную сумму, могу вас уверить. И они мои. То есть, я хотел сказать, что они у меня: будьте внимательны — здесь есть разница. Значит, они сейчас у меня.

При этих словах я невольно оглядел его одежду: рубашка не имела карманов, разве что в карманах брюк?

Никонов улыбнулся моему взгляду, потом легонько хлопнул по бедрам, сложил пальцы в щепоть и — поднял брючины до отказа. Вышло вроде и комично, но мне было не смешно.

— Нет, сейчас не при мне. То есть в данную минуту. Но они у меня… в особом, конечно, месте. Или вы хотите удостовериться?

Я неопределенно повел плечами.

— Тогда пойдем дальше, а то мы с вами, что называется, в преамбуле вязнем. Так вот: ценности эти были моими уже при моем рождении. А родился, как вы можете догадываться, весьма давно. За всю мою жизнь — правда, об их существовании и принадлежности мне я узнал значительно позднее своего рождения, даже очень значительно позднее — за всю мою жизнь они ни разу не побывали в деле. Вы понимаете? Ни разу. То есть, они все время оставались невыявленной силой. И заметьте себе — ни в чем не замешанной: ни в хорошем, ни в плохом. Ни в каком — если так можно выразиться. Я бы даже сказал: существовали в виде чистой силы. Но вот ведь в чем дело — и вы обратите на это особое внимание — сила, даже и невыявленная, все равно силой остается и все равно воздействует. По-особому воздействует, но определенно — воздействует. Это я вам говорю, как испытавший: а у меня было достаточно времени, чтобы к такому заключению прийти.

Он замолчал, опустил голову и некоторое время находился в задумчивости. Казалось, он забыл про меня. Потом он медленно, словно в забытьи, поднял руку и притронулся пальцем к губам.

Прошло, наверное, минут пять или шесть. Я сидел не шелохнувшись. Я и сам не понимал, почему я так сидел, и не понимал, да и сейчас понять не могу, почему я поддался так легко всему этому. Если бы кто слышал наш разговор (ну, хотя бы из-за кустов за скамейкой), то, я думаю, не сумел бы секретно дослушать, выдал бы себя, выдержать бы до конца не смог, смехом бы прервался. Но я-то не за кустами сидел и не со стороны подслушивал!

Когда он поднял голову, то я не узнал его лица. То есть, я хочу сказать, что совсем не ожидал такого его лица: я и описать его не смогу, да и никто бы на моем месте не смог. Мне кажется, что я даже подался всем телом назад, только что руки не поднял для защиты; а ведь мог и руку поднять.

— А вы что думаете?! Вы думаете, мне просто жилось?! Вы думаете, что это так просто, когда под тобой такая сила! — выговорил он медленно и с жесткой отчетливостью. Но здесь ему как бы не хватило воздуху, и он вздохнул прерывисто, прислонив ладонь к груди; пальцы его при этом были далеко расставлены и заметно вздрагивали: — Вы что думаете: мне легко вас всех уговаривать? Думаете, что легко, думаете, что безделка, что слова… думаете.

Он вдруг усмехнулся криво и, с трудом оторвав руку от груди, указал на меня пальцем:

— А вот вы сидите здесь, сидите и слушаете, и, уверен, даже с боязнью. И не потому, что я такие странности говорю, и не потому, что за сумасшедшего меня принимают. Да если и за сумасшедшего принимаете, то ведь не уходите, а слушаете завороженно эти — ха-ха — бредни мои. А почему? А потому, что это опять  о н а. Сила. Она подо мной. Она такая — ей противостоять нельзя. И вы не сможете. Вот вы попробуйте, хоть для примера, встать и отойти. Ну — встаньте! А? Вот и не можете. Это она, все это она.

Я и в самом деле не встал. Даже для примера. Я слушал, ничего не понимал, но уже не мог не слушать.

— А-а-а! — торжествующе протянул он через мгновенье. — Вот теперь-то вы и окончательно попались. Я теперь это свободно могу говорить, прямо в глаза. Теперь вы уж не уйдете, теперь будете служить. А? Так?

Я сглотнул раз, потом еще раз, но все равно ничего выговорить не смог. Я тронул рукой горло, но что-то мешало мне. Он настороженно следил за мной, и только когда рука моя опустилась, вздохнул глубоко и облегченно.

— Теперь продолжаю, — начал он опять. — Теперь станем подходить к самой сути дела. Контурно, конечно, пока только контурно, но чтобы вы самый смысл дела ухватить смогли. Так вот: я с этой силой жил, теперь я ухожу. Не пугайтесь, естественно ухожу, физически, так сказать — функционально. А ее, силу эту, ее так оставлять нельзя: ее  н у ж н о  п е р е д а т ь. И передать тому, кто ее, если не пересилить (как такую пересилишь!), то хотя бы сдерживать мог. И я нашел. Это он: Алексей Михайлович. Ему надо передать.

Он прервался и, вглядываючись в меня, посмотрел:

— Вы про себя, наверное, подумали… Вы подумали: что ж это он, другого человека несчастным сделать хочет? Вы так подумали?

— Ничего я не подумал, — произнес я отрывисто, но он как будто и не слышал моих слов.

— Только что ж, если даже и так? Кому-то ведь надо! Кто-то ведь должен! Вот он, получается, Алексей Михайлович, и должен. Я бы еще поискал — признаюсь вам, — он вздохнул, — но обстоятельства не позволяют: грозные, можно сказать, обстоятельства. Я на нем остановился, и вы мне в этом должны помочь. Да, обязаны помочь, изо всех ваших сил… и даже более.

Тут, при последних словах, у меня промелькнула одна идея, впрочем, законная, и я ее в своем таком состоянии все же сумел ухватить. Должен заметить, однако, что поймал я ее не без лукавства: пусть и самого безобидного, но все же. Выход мне представился простым и полноценным, и, в некоторой степени, даже и благородным.

Я сглотнул и на этот раз удачно прочистил горло, так что вполне мог говорить, хотя и несколько удивился такому своему освобождению.

— Можно и мне? — сказал я довольно свободно, но все-таки громче, чем следовало.

— Говорите, — отвечал он, чуть покривившись одной стороной лица, но не как в гримасе, а словно в судороге. — Говорите, вы теперь, можно сказать, полноценный… партнер.

— Я, конечно, не знаю всего дела, то есть в деталях, — начал я, — но разве не проще и разве не лучше, если вы силу свою, я хочу сказать, ценности эти, если вы их государству сдадите? Это для вас — сила, а для государства, для него это капля, и потом, если правильно представить, ему, государству, нужнее. Или, например, сдать и оговорить, чтобы на эти деньги детские сады построить. Сколько выйдет детских садов? А? Я не знаю, как это делается, но ведь делают. И ваша сила эта, она на доброе пойдет, и вы это точно знать будете. И это, в конце концов, ваш гражданский долг. И потом: государство скорее силу сдержит, чем один человек, и скорее… направит. Я, может быть, не совсем хорошо выразил…

— Нет, нет, — ответил он вяло, — вполне хорошо выразили. Только я вам вот какую сцену представить хочу. Представьте, что я иду возле детского сада, который, как вы выразились, на мою силу будет построен; представьте, что я мимо прохожу, а к заборчику, такому, положим, красивенькому, в голубенькую краску, к этому заборчику подбежит малыш (заметьте это — не взрослый, не подросток, а совсем малыш, несмышленыш), подбегает так легонько и — от нечего делать, или от плохого домашнего воспитания, или просто из шалости, а это одно и то же, — вдруг мне, дяде чужому, язык покажет. А? Каково?

— Ну и что? — сказал я. — Малыш…

— Постойте, — остановил он меня. — Или другое: иду я мимо школы, тоже на мою силу построенную, прохожу, а какой-нибудь озорник или даже малолетний хулиган, и такие в школах учатся, так вот, возьмет такой, скажем, озорник и в меня из рогатки выстрелит. И если не наповал уложит, а при моей хрупкости может и наповал, то травму порядочную… или глаза, к примеру, лишит. Мне хоть и мало осталось, но без глаза все-таки плохо, когда и мало. Да и с шишкой обидно в моем возрасте. А я с шишкой такой, при самом наиблагополучном исходе, домой возвращусь и думать буду, что вот вырастет из такого озорника и малолетнего хулигана вполне взрослый преступник. Вот и получается, что моя чистая сила, как только в размен пойдет, то хоть и на самую малость, а загрязнится. Да и кто поручится, что на самую малость?! Я хоть и в ироническом смысле, как вы, наверное, поняли, пример представил, но — ведь вопрос возникает. И серьезный, между нами говоря. Что же вы думаете, что я такой вариант не предполагал? Предполагал, и не один раз. И многократно. Только сам я этого никогда не сделаю. Вы это позже поймете. Пусть это Алексей Михайлович сделает. Пусть. Я согласен. Только все это совсем не просто, то есть совсем не просто. Это когда еще не владелец… А когда владелец, то все по-другому предполагается и видится все по-другому. Сила, на то она и сила, что с ней так просто не справишься. Ну? Как вам?..