Читаем без скачивания Шотландская сага - Джеймс Мунро

— Что случилось?

С лицом, искаженным от боли, Чарли Кемпбелл стоял, поджав одну ногу.

— Это все он… — Он указал на человека, стоящего по другую сторону от Катала. — Он подвинул свою ногу, чтобы почесать, или что-то в этом роде, и уронил свою гирю прямо мне на носок.

— Ничего подобного, я этого не делал, — негодующе протестовал человек, которого обвинил Чарли.

— Этот человек злостный нарушитель порядка? — Капитан показал на Чарли. — Мне не нужны такие на корабле.

— Он — примерный заключенный. — Старшему тюремщику очень хотелось отделаться по возможности от большого количества заключенных. — Ты… — тюремщик злобно наградил сильным ударом дубинки человека, стоящего рядом с Чарли, — будь осторожней, смотри, что делаешь… А ты… — на этот раз Чарли Кемпбелл почувствовал удар, — поменьше шуми. Подумаешь, ногу ему отдавили. Тебе придется терпеть гораздо больше, пока не отсидишь свой срок.

Инспекционная команда двинулась дальше, Энгус Росс вздохнул с облегчением. Опасный момент миновал. Он был в долгу у Чарли Кемпбелла.

Два часа спустя четверо шотландцев сидели в лодке, ожидающей у сходен транспортного судна «Геркулес». Они были первыми из десяти таких же заключенных, которые должны были быть погружены на его борт с тюремного судна «Ганимед».

Причиной задержки было слишком сильное волнение тех, кто был на ее борту. Вниз по Темзе из Лондона пришла баржа, на которой было сто пятьдесят женщин-заключенных. Им тоже предстояло сделать переход до Австралии на «Геркулесе».

На заключенных, ждущих в лодке, женщины смотрели с равным интересом. Пробыв в изоляции долгие месяцы, они буквально питались слухами о жизни в колонии каторжников на краю света. Например, был слух, что если они выйдут замуж за заключенного сразу по прибытии, оба получат свободу и им дадут землю под хозяйство. Взбираясь по крутым сходням на борт корабля, женщины показывали пальцами и махали руками, обсуждая качества мужчин, которым судьбой было назначено быть их соседями по кораблю будущие долгие месяцы.

Среди женщин, которые поднимались последними, выделялась девушка, не более шестнадцати или семнадцати лет, с бледным смущенным лицом. Она не махала рукой и не улыбалась, тем не менее Каталу показалось, что она смотрела прямо на него. В ней было что-то такое, от чего у него перехватило дыхание.

— Эта девушка, которая сейчас почти взошла наверх. Она не может быть заключенной… — задумчиво произнес он.

Мердо Росс улыбнулся, любовно подсмеиваясь над своим младшим братишкой.

— Ты слышал, па? Наш Катал, похоже, влюбился в первый раз в жизни — и в кого? — В заключенную! Держи ухо востро, я должен согласиться с ним, она — хорошенькая.

— Если она с ними, это еще не значит, что она тоже каторжанка. Она может быть… ну, чья-нибудь дочь, — сказал Катал.

— Ага, конечно, чья-нибудь дочь. И поэтому у нее на руках кандалы, как у других. Она — заключенная, точно.

— Могу вам сказать, что ко времени, когда мы доберемся до места каторжной ссылки, на ее лице уже не будет такого невинного выражения.

Один из матросов, облокотясь на весло, услышал их разговор.

— Когда на борту женщины, у команды большой выбор. Сначала капитан, потом офицеры, а потом и матросы. Они живут, как настоящие султаны во время всего путешествия. Имеют столько женщин, сколько хотят и сколько могут. Мой брат только что вернулся из путешествия в Австралию. Он вспоминает, что еще одна, и он бы умер от измождения. Один корабль попал в такой штиль, что потребовалось почти целый год, чтобы добраться до каторги. Ко времени, когда они добрались туда, у них на борту было на сто человек больше, чем в начале путешествия, и все — новорожденные младенцы.

Смех заключенных и матросов шлюпки был прерван суровой командой рулевого, призывающего к тишине. Смех заставил девушку оглянуться еще раз, и Катал наблюдал в напряженной тишине, как она скрылась за бортом, выйдя на верхнюю палубу.

Естественно, ни один корабль транспортного флота не считался «счастливым». Приспособленные, чтобы перевозить заключенных с минимальными удобствами, необходимыми лишь только для поддержания их жизней, они предназначены были для того, чтобы увезти людей, нарушивших закон, как можно дальше от родных мест. Но и среди этого «несчастливого» флота «Геркулес» имел дурную славу.

В этом виноват был капитан корабля. У капитана Джонса была слабость: он сильно любил выпить. В море, на борту корабля — своего корабля — ему было нечего и некого стесняться. Команда на корабле была постоянная, офицеры служили здесь долго, и если они не получали никакого продвижения по службе, то на другом корабле они бы заслужили даже понижение. Ибо это было настоящее отребье, и пока капитан Джонс оставался номинальным командиром «Геркулеса», они знали, что могут наслаждаться всеми привилегиями, предоставляемыми офицерам, даже гораздо большими, чем им положено по рангу.

Во время продолжительных запоев капитана ответственность за корабль ложилась на старшего помощника Хьюго Скиннера. Обвиненный в смерти трех заключенных в одном их путешествий, он добился отмены обвинения, несмотря на несомненную вину. Тем не менее, ему никогда не пришлось бы быть капитаном на судне, и Хьюго Скиннер вымещал свои обиды на заключенных.

Острова Сцилли все еще были видны на горизонте, когда старший помощник дал заключенным почувствовать, что им следует ждать от длинного путешествия. Им не было позволено даже выйти на палубу, глотнуть свежего воздуха, а условия в трюме были особенно отвратительными.

Заключенных разместили в «клетки» с крепкими прутьями, встроенными по бокам двух нижних палуб, приблизительно по пятьдесят человек в одной камере. Между камерами был узкий проход, который позволял охранникам поддерживать постоянное наблюдение за их подопечными в кандалах.

Старший помощник капитана Скиннер спустился вниз и гордо шествовал туда-сюда между камер, разглядывая заключенных. Большинство сразу поняли, что он намеревается затеять заваруху, и отводили глаза, чтобы не нарваться. Один мужчина по простоте не сделал, этого.

Скиннер остановился напротив клетки, где был прикован этот человек, и уставился на него сквозь прутья.

— Ты… заключенный. Почему ты так на меня смотришь?

Простак, который не привык, чтобы на него обращали внимание, осклабился. На какое-то мгновение показалось, что старшего помощника Скиннера сейчас хватит удар. Но все бы обошлось, если бы кто-то невидимый не засмеялся.

Разозлившись, старший помощник кивнул на простака.

— Этот человек отведает кнута! Я покажу, как делать из меня дурака. Пусть выведут заключенных на палубу, пусть посмотрят. Я хочу, чтобы все знали, чего ждать, если они посмеют переступить черту на этом корабле.

Тюремщик знал, что лучше не перечить старшему помощнику.

— Да, сэр… сколько ударов?

— Сотню… Нет, две сотни. Половину сегодня, а остальное — завтра.

Из камер вырвался вздох возмущения, а старший помощник Скиннер триумфально улыбался, переводя взгляд с одного на другого.

— Теперь вы не раз подумаете, прежде чем проявить непослушание. Отведите-ка этого наверх, и остальных кандальников тоже. Пусть полюбуются. И женщин. Какие-то они вялые. Может, вид человеческой крови оживит их.

Когда заключенные потянулись из темного трюма на палубу, их буквально ослепило солнце, которое стояло высоко в небе. Старший помощник Скиннер, которому не терпелось начать экзекуцию, крикнул стражникам:

— Поторопите их!

Понимая, что сейчас с ним шутки плохи, охранники стали направо и налево орудовать своими длинными деревянными дубинками, чтобы поторопить ослепших на некоторое время заключенных.

Когда их глаза привыкли к яркому свету, они увидели, что женщин уже вывели на палубу. Безмолвная группа в платьях из грубой серой материи стояла на большом расстоянии от печально поникшей фигуры главного персонажа дневного развлечения.

С несчастного сорвали одежду до пояса и уже подвесили за запястья к корабельным снастям над головой. Веревка была так натянута, что ему пришлось приподняться на носочки, все мышцы его тела растянулись. Это было уж слишком, и заключенные стали роптать, однако их быстро успокоили ударами дубинок охранников.

Перед началом порки старший помощник Скиннер вышел и встал между обеими группами заключенных, спиной к простаку. Вглядываясь через его голову в каторжан, он сказал:

— Вас вывели на палубу, чтобы вы посмотрели своими глазами, как будут пороть заключенного за неподчинение. Такое же наказание ждет любого мужчину или женщину, кто переступит черту, пока находится на этом корабле. Вы — каторжники, отбросы общества! Никого не волнует, что с вами произойдет. Если вы все подохнете и будете выброшены за борт на съедение акулам, ни одна душа не посмотрит на это иначе чем как на благодеяние. Но вы не умрете — хотя некоторым из вас, возможно и захочется это сделать к концу этого путешествия. Вы будете жить, даже если я высажу вас на Землю Ван Димона с мясом, содранным с ваших костей от порки. Мое имя — Скиннер, и я по натуре жесток. Запомните это.