Читаем без скачивания Так говорил Заратустра - Юрий Кувалдин

- Это же по-арабски, - бросив взгляд на сигарету, говорит Комаров и добавляет: - "Вавилон"!

- Что, так сигареты называются? - спросила Лиза, извлекла из кармана губную помаду и принялась красить губы в ярко-красный цвет.

- Первый раз слышу, - сказал Беляев, удивляясь тому, что делает Лиза. Что еще за "Вавилон"?

Лиза убирает помаду и говорит со смехом:

- Чудак. Это же дипломатический дом. Тут все что угодно может быть.

Беляев знает и помнит, что Пожаров - сын дипломата, но о таких сигаретах он никогда не слыхал. Беляев склоняется к Лизе и спрашивает так тихо, чтобы не слышал Комаров:

- Зачем ты накрасила губы? Я никогда тебя не видел с накрашенными губами...

Столь же тихо Лиза ответила:

- Ты же меня не видишь в институте. Я всегда ношу с собой помаду. Это освежает лицо!

- Господи! Оно же у тебя младенческое! Какая помада! - уже громким шепотом проговорил Беляев и Комаров услышал.

Он обернулся, сверкнул очками и сказал:

- Пусть красит свои губки! Я разрешаю!

Все рассмеялись и остановились перед огромной двустворчатой дверью, почти что новой, лакированной, с линзой "волчка" на одной из створок. Из-за дверей глухо доносилась музыка. Прежде чем звонить, Комаров приложил ухо к двери и, задумавшись, сказал:

- Первая часть второго концерта для скрипки и фортепиано Малера.

- Чудесно! Звони! - поторопила Лиза.

Но Беляев опередил Комарова, сам нажал на кнопку звонка и услышал, что звонок-то был не обычный, а музыкальный, он сыграл первую фразу Мусоргского из "Рассвета на Москве-реке". Беляев с удовольствием еще раз нажал на кнопку. Дверь открылась, перед гостями предстал Пожаров в черном костюме, в галстуке-бабочке, румяный, веселый и от него легко попахивало шампанским.

- Прошу! - пробасил Пожаров и впустил друзей в огромную полутемную прихожую с красными стенами и слабо горящим золотистым бра. В приглушенном, мягком свете под этим бра была пришпилена четвертушка ватмана и черной тушью красивыми буквами выведено: "Что мы знаем о самих себе, о судьбе, о мире и о судьбах мира?" Прочитав эту достаточно абстрактную фразу, Беляев подумал, что почти что ничего ни о самом себе, ни о судьбе, ни, тем более, о судьбах мира он не знает. Но кое о чем смутно догадывается. Например, он уже твердо знает, что Лиза определена ему судьбой. Но каковы законы у судьбы? В метельной круговерти людей она избирает тебя и водит по давно ей известным кругам. И словно Лиза шепнула Беляеву: "Но это горькое познание ничего не изменит в жизни человека, в его ненасытном сердце". Беляев закрывает глаза, но и сквозь сомкнутые веки отчетливо видит надпись на белой четвертушке. Затем он чувствует горячее прикосновение губ и вспоминает о красной помаде. Взглянув на себя в зеркало, он видит свои сильно покрасневшие губы, проводит по ним тыльной стороной ладони, но краска не смывается.

В глубине прихожей вспыхнул свет - это Пожаров открыл дверь в большую комнату. В руках он держал увесистый поднос, серебристо поблескивающий, как зеркало, как зеркальце, в которое ударяет солнечный луч. Беляев обернулся к Лизе. Она пристально смотрела на него, и в ее глазах он увидел какое-то новое, задумчиво-строгое, почти что недовольное выражение. Но тут же, при его взгляде, лицо ее оживилось, взгляд вспыхнул и прелестная улыбка раскрыла ее губы.

В это время Пожаров прошел мимо них с подносом, сказав:

- Прошу к столу!

Комаров уже развалился в кресле и листал какой-то пестрый иностранный журнал. Во рту его дымилась сигарета.

- "Вавилон"? - спросил Беляев.

- "Вавилон", - ответил Комаров и положил ногу на ногу.

Появился Пожаров все с тем же огромным подносом, на котором теперь возвышалась дымящаяся гора красных раков. Усы и клешни, хвосты и панцири ярко-красные, поблескивающие, влажные. Красные, вкусные, горячие, с огня, дымящиеся раки аппетитно лежали на серебряном блюде-подносе. Особенно красным был верхний рак, которого сразу же приметил Беляев. Этот верхний был краснее всех прочих и глазищи его торчали надо всеми, как бы следя за порядком на блюде. Черные бусинки глаз над красным панцирем.

- Я думаю, этот ужин вас устроит? - спросил Пожаров и, улыбаясь, поставил блюдо на белоснежную скатерть огромного круглого стола.

Все буквально бросились к столу и стали хватать раков, вылущивать белое мясо из-под красных одежд. Беляев успел схватить своего приметного верхнего рака. Только он надломил его, как из-под панциря брызнула кровь и красными пятнами окропила белую скатерть. Беляев в страшном испуге отскочил от стола. А Пожаров громогласно захохотал.

- Это вино, - сказал он.

- Какое вино? - с волнением спросил Беляев.

- Вино Бога.

- Кровь, что ли?

- Как хочешь, так и понимай.

Лиза встала и стремительно вышла из комнаты. Беляев бросился следом, но никак не мог понять в полутьме прихожей, куда же она исчезла. Дернув наугад бронзовую ручку белой тяжелой двери, он увидел Лизу перед зеркалом в ванной комнате, в руках ее сверкнули ножницы. Прежде чем догадаться, что собирается делать Лиза, Беляев уже увидел в руках ее отрезанную косу. Даже сам лязг стригущих ножниц не услышал, а сразу увидел отрезанную косу. Лиза зачарованно смотрела на нее, затем отстригла небольшой завиток и протянула Беляеву. Он с любовью и горечью взглянул на эти волосы и зажал их в руке. Окликающий голос Комарова вывел его из оцепенения, Беляев оглянулся. На него смотрел красный рак с маленькими черными глазищами, в очках.

Глава IV

В букинистическом на Покровке, когда Беляев с пробитым чеком получал книгу, его кто-то тронул за плечо, тронул вкрадчиво, Беляев обернулся и увидел Заратустру, то есть отца. То же морщинистое лицо, и пальто то же, и шапка из меха кролика.

- Сынок, а ты что тут делаешь? - задал вопрос отец, как будто только он один посещал книжные магазины.

- Покупаю... книгу, - ответил чуть удивленно Беляев.

Он получил книгу и быстро сунул ее в портфель. Отец нервно усмехнулся и, когда они отошли от прилавка, около которого было довольно многолюдно, сказал:

- Я тоже книгу купил, - и добавил, похлопав по переплету, - по химии... словарь... испано-русский.

Беляев с некоторой заинтересованностью взглянул на солидный том.

- Ты что, химией занялся? - спросил он.

- Сейчас химия в ходу... Патенты с испанского перевожу. Платят неплохо. Скоро все химическое будет! - улыбнулся он. - А словарь этот еле нашел. Обегал сотню книжных. Плохо у нас со словарями.

- С другими книгами не лучше, - сказал Беляев, ощущая на лбу испарину.

В магазине было душно и стоял особый зимний запах, на покупателях таял снег, пол был мокрым от множества ног.

- Может быть, выйдем на улицу? - спросил Беляев.

- Да. А то здесь баней пахнет, - сказал отец. На улице было нехолодно, шел крупный снег, клубился облачками в легком ветерке над прохожими и машинами.

- В снежки бы поиграть! - сказал отец и засмеялся, но, заметив, что сын не смеется, стал серьезен.

- Некогда, сказал коротко Беляев.

- Неужели? И чем же ты занят?

- Целыми днями в институте пропадаю.

- И кем же ты будешь? спросил отец.

- Строителем.

Помолчали немного. Отец как бы продумывал ответ сына.

- Хорошо, сказал отец.

Беляев посмотрел на него задумчиво, и ему в голову закралась странная мысль о том, что этот человек просто выдает себя за отца, что он вовсе не отец, а так, ни пришей, ни пристебай, хотя после этой моментальной мысли, Беляев с некоторым усилием отогнал ее. Это был вне всякого сомнения отец, но очень далекий, случайный. Так ведь случайно встречаются с давними знакомыми, обмениваются стандартными репликами: "Как дела?" - "Нормально!" - жмут друг другу руки, договариваются о встрече или о том, чтобы созвониться, но никогда больше в жизни не встречаются.

Они дошли уже до бульваров.

- Хорошая погода! - сказал отец.

- Не очень, - отозвался сын.

- Хорошая в том смысле, что в душе хорошая погода. Когда в моей душе хорошо, мне все вокруг мило. То есть я хочу сказать, что душевная погода часто не совпадает с атмосферной. Иногда думаешь, чему радоваться: на улицах грязь непролазная, все бегут спрятаться от такой погоды, а ты идешь и радуешься, потому что на душе хорошо. Вот и сегодня у меня хорошая в душе погода. Да и с атмосферной, вроде бы, совпадает. Я люблю, когда идет снег. Каким-то все вокруг чистым становится. В России очень многое от душевной погоды зависит. Почему? Потому что Россия - страна непогоды. Просторы, если по карте посмотреть, а на самом деле пятьдесят процентов - вечная мерзлота, болота, тайга и прочая, и прочая несуразность.

Беляев торопился, но не показывал перед отцом виду. Неудобно обижать его. Беляев раздумывал о том, здесь ли послушать отца, ожидая трамвая, или пройти по Чистым пару остановок. И как-то незаметно свернул к Прудам. Отец шел рядом, не заботясь, по всей видимости, о направлении движения и о времени.

- А почему ты с мамой не хочешь увидеться? - неожиданно для себя спросил Беляев. Отец помедлил, затем ответил: