Читаем без скачивания Рыцарь моих снов - Натали Де Рамон

Маленькая зануда, сказал папа. Могла бы и порадоваться за нас.

— Я страшно рада!

— Анабель? Все в порядке? — шепотом спросил Брунар и потряс меня за плечо.

Я открыла глаза и посмотрела на него снизу вверх. Неужели я опять превратилась в ребенка?

— Поднимайся, дружочек, вставай. — Брунар нагнулся ко мне и протянул руки. — Свернулась тут комочком на полу. И разговариваешь! Разговариваешь!

Я с трудом поднялась на ноги, стуча от холода зубами.

— Хочешь, я принесу тебе плед и стул? Посижу с тобой? В смысле с вами? С тобой и с твоим папой?

— Нет. Это не папа. Его больше нет. Нет! — закричала я и затопала ногами. — Это несправедливо!

— Ты взрослая девочка, Нана. Даже имеешь ученую степень. Возьми себя в руки. Завтра тебя ждет еще более тяжелый день. — Брунар прижал меня к себе и гладил по волосам.

— Это не папа, не папа… Не папа!

— Хорошо, хорошо. Пойдем. Подруга твоего брата приготовила ужин, накрыла стол у тебя.

— Она не подруга! Она невеста! Ее зовут Моник! Она хорошая!

— Конечно, хорошая. Пойдем, пойдем, дружочек.

В моих апартаментах пылал камин. Моник поила меня горячим бульоном, я почти обожгла губы, но теплее мне не становилось. Брат и Брунар курили на балконе. Темные силуэты на фоне темного неба и золотые точечки сигарет.

— Хорошо попрощалась с отцом? — спросила Моник.

— Папы здесь больше нет, — сказала я. — Там лежит только его тело.

— Конечно, — согласилась она, — конечно. Хочешь посмотреть мое новое платье? Его уже доставили.

Черная органза была жесткой и хрустела как калька. Муаровое переплетение напоминало узоры на морозном стекле, когда за окном ненастная полярная ночь и непроглядная кромешная чернота…

Весь следующий день — банальная провинциальная мешанина из гражданских и церковных похоронных обрядов: помпезные словоизвержения мэра, профсоюзных деятелей, папиных коллег и студентов Лионского университета, пространные маловразумительные воспоминания простых люанвильцев; духовой оркестр, путешествие траурного кортежа в аббатство; свечи, деликатно короткая панихида; фоб на плечах монахов, студентов, виноградарей, рабочих, сограждан, полицейских поплыл в фамильный склеп; низкие тяжелые двери портала тяжело захлопнулись…

А я рассматривала эти узоры платья Моник. Речи и мемуары, заверения, клятвы, монашеский хор — все происходящее не имело ко мне абсолютно никакого отношения: папы здесь не было, только его сдавшееся, усталое, окаменевшее тело. Мое собственное мало отличалось от его, разве что еще переставляло ноги, кивало головой в ответ на соболезнования и мучительно страдало от наждачной сухости и жжения в глазах. Резкий контраст с неумолимым холодом, пожиравшим весь остальной мой организм.

Созерцание этих похожих на иней узоров было наименее болезненным занятием для глаз. Я рассматривала платье Моник и в охотничьей гостиной, пока Брунар читал папино завещание. Вернувшись в замок, он предложил побыстрее закончить формальности, чтобы «в узком семейном кругу за бокалом вина помянуть нашего любимого барона». От участия в протокольном банкете мэрии мы все отказались, чем явно разочаровали не только мэра, лишив его «свадебного генерала», но и нашего старину Армана Герена, лишенного удовольствия провозгласить: «Госпожа баронесса де Бельшют!» — перед моим появлением в банкетном зале.

Старику очень нравится называть меня так, хотя по законам майората это явное преувеличение, и Герен прекрасно знает: даже унаследовав папин замок, на титул я не имею права — я всего лишь дочь, а не старший сын титулованного отца. Так что папа — последний барон из рода де Бельшют.

Это действительно было то самое старое завещание, сочиненное папой двадцать семь с лишним лет назад, в день моего рождения. Из него следовало, что все папины банковские счета, право на переиздание научных трудов, а также замок со всеми уцелевшими за века постройками и угодьями достается мне. Однако я должна «подарить» определенные суммы мсье Алену Жердолю и мсье Герену «и целиком и полностью, до последних дней, выполняя все желания, содержать свою мать, баронессу Аманду де Бельшют, урожденную Клиши».

Папино напоминание о том, что я должна «до последних дней» содержать маму, которая умерла больше двадцати лет назад, добавило еще больше нереальности происходящему.

— Старое завещание, — виновато пояснил Брунар. — Есть какие-нибудь вопросы?

— Мог бы и переписать бумагу после ее смерти, — едко отреагировал Ален. — Узнаю нашего беспечного Артюра!

— Если всем все ясно, — адвокат проигнорировал колкость, — можем переходить ко второй части процедуры.

— Вперед, старина Брунар! — игриво поторопил Ален.

Дворецкий смерил его взглядом и спросил меня:

— В таком случае, вы позволите мне заняться ужином, госпожа баронесса?

— Ужином… — машинально повторила я и переспросила Брунара: — Эдуар, я правильно поняла? Я должна выплатить некие суммы брату и Арману? Но где я возьму деньги?

— Продашь свои каменные сараи и выплатишь, — вместо него весело отозвался брат. — А не выплатишь, так мы с Арманом взыщем с тебя судом! Давайте, давайте поскорее со второй частью, старина Эдуар, что там у нас еще? Давно пора ужинать!

— Было бы неплохо, Анабель, — кашлянув, сказал адвокат, — если бы ты прямо сейчас от руки набросала собственное завещание. Надеюсь, мадемуазель Моник и мсье Герен не откажутся поставить свои подписи как свидетели?

— Завещание? Я? Зачем? Ведь судьба замка решена. Он выставляется на продажу.

— Просто формальность, Нана. Мало ли что может случиться с тобой в ближайшее время.

— Что?

— Пиши, — сказал брат. — Не тяни время. Вдруг тебе на голову свалится камень? Или в Антарктиде замерзнешь?

— Но я не собираюсь уезжать, пока не разберусь с делами…

— Правда, Нана, не усложняй, — устало попросил Брунар. — Просто формальность. Зачем лишние проблемы? Так и так, я, такая-то, завещаю все свое имущество, например, своему брату. Надеюсь, насчет суда — это была шутка, Ален?

— Какие уж тут шутки, старина, — с игривой невозмутимостью возразил Ален. — Но уж, если я сам становлюсь наследником, тогда, — он развел руками, — тогда другое дело. А так прямо сейчас и пошлю по факсу исковое заявление. Одним иском больше, одним — меньше, по-моему, Анабель уже все равно. Не так ли, моя баронесса?

— Хватит, дорогой, — подала голос Моник.

— Он шутит, — сказала ей я. — Ты еще не привыкла. Это вообще в его духе — подначивать с самым серьезным видом. Хорошо, Эдуар, я напишу. Только схожу к себе за очками.