Читаем без скачивания Профиль незнакомца - Аманда Кайл Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По всему широкому открытому пространству сразу за кухней были стратегически расставлены большие пухлые кожаные банкетки, а также кожаные кубы ярких цветов – красный, фиолетовый, мятно-зеленый, красный, фиолетовый. Бо́льшая часть основного пространства была окрашена в очень светлый цвет шалфея, но самая длинная и самая открытая стена была ярко-голубой и прорезана по центру контрастной яблочно-зеленой линией, не то вспышкой молнии, не то монитором ЭКГ. Я передала свои права на внутреннюю отделку помещения местному дизайнеру, основываясь исключительно на ее репутации в городе – решение, разумность которого я позже поставила под сомнение.
– Все, что нам нужно, это гребаный фиолетовый динозавр! – выпалила я, впервые увидев наш новый коммерческий лофт.
Стоя руки в боки, дизайнер и ее подчиненные, благоговейно выстроившиеся позади нее, весьма подробно и сквозь стиснутые зубы объяснили мне, как будто я была инвалидом, сколь утонченным и сколь выразительным стало пространство. Разумеется. Я поняла. Я способна оценить драму. Да, я заплатила хорошие деньги, чтобы она втянула нас в двадцать первый век, и, ей-богу, постараюсь полюбить это. Изюминкой для меня стал широкий плазменный телевизор с плоским экраном, который по требованию опускался из-под стропил. Это каждый раз приводило меня в восторг. Нил, Раузер, я, Дайана, даже Чарли время от времени, мы все проводили здесь вечера, рубились в компьютерные игры, смотрели фильмы или играли в настольный футбол на столе, который мы с Нилом заказали, а затем заплатили кому-то еще, чтобы его собрали. Из-за конкурирующих идей по сборке вспыхнули две стычки, прежде чем до нас дошло, что мы не готовы к этому проекту. Чертова штуковина состояла как минимум из пятисот кусочков.
Раузер подошел к нам, дуя на кофе, чтобы его остудить, и глядя на нас из-под вопросительно поднятых бровей. Мы с Нилом шутили над чем-то глупым, и, похоже, это его раздражало.
– Эй, – произнес он достаточно громко, чтобы мы его услышали. – Интеллектуальная стимуляция, вот зачем я здесь.
– Зачем ты пришел? – с ухмылкой спросил Нил.
Раузер не полез за словом в карман:
– Пришел посмотреть, сосешь ли ты член так же хорошо, как варишь кофе.
– Тебе виднее, – сказал Нил, не глядя на Раузера. Его взгляд был прикован к экрану компьютера, который представлял собой мешанину стремительно сменяющих друг друга букв, символов и цифр. Насколько я могла судить, Нил взламывал сайт ЦРУ. Он уже проделывал это и раньше – например, изменил их логотип, заменив слово «Разведывательное» на другое, которое ему нравилось больше.
Нил развернул стул, скрестил руки на груди и напряженно посмотрел на Раузера.
– Кстати, сегодня утром я добавил в кофе слабый галлюциноген.
Похоже, что Нил и Раузер вечно пребывали в некоем соревновании. Мое присутствие только усугубило ситуацию, решила я, и поэтому, не дожидаясь, когда все перерастет в царапание и плевки, вернулась к себе в кабинет. У меня была работа, но Раузер увязался за мной по пятам.
Он последовал за мной в дальний левый угол склада, который служит моим офисом. Тут не уединишься, тут нет ни стеклянных перегородок, ни стен. Это было бы слишком просто. Вместо этого дизайнерская фирма просто возвела огромный проволочный забор – что-то вроде увеличенной версии колючей проволоки высотой около десяти футов. Этакая колючая проволока на стероидах с темно-синей подсветкой, что-то вроде вычурного Восточного Берлина времен холодной войны. Смотрится совсем по-другому и, следует признать, по-своему красиво, в угрюмом антикорпоративно-корпоративном ключе.
Раузер шлепнул свой старинный кожаный портфель на край моего стола и, немного повозившись с одной из медных защелок, открыл его. Я улыбалась ему и его потрепанному портфелю. Нижние углы были истерты до белизны, а замысловатый кожаный орнамент снаружи слишком выцвел, и было невозможно понять, каков был первоначальный замысел художника. Что не давало мне покоя. Вот такой он парень, этот Раузер. Управление полиции предложило ему новую машину, но ему нравился его старый седан «Краун Вик». «Раузер, – в свое время сказала я ему, – у этой машины магнитола “Стерео‑8” [6]. Ты вообще о чем думаешь?» Он лишь пожал плечами и пробормотал что-то о том, что боится вычищать бардачок, оконные карманы и прочие места, по которым распихал записки, карту, бумаги, сигареты и прочий хлам.
Раузер достал из портфеля стопку фотографий и бросил их передо мной. Она упали с громким стуком. Без всякого предупреждения. Мне только что швырнули снимки с места преступления. Смерть на моем столе. Моя улыбка и мое доброе настроение мгновенно улетучилось.
– Мамаша-домохозяйка, – пояснил Раузер, когда я взяла в руку фото и тихонько вздохнула. – Самая обыкновенная. Понимаешь, что я имею в виду?
Он опустился в кресло напротив меня. Внезапно мой желудок словно наполнился гранитом.
Я перевернула верхнее фото, прочла дату и имя, возраст на момент смерти, этническую принадлежность. Лэй Кото, азиатка, тридцать три года. Лежит животом на окровавленном кухонном полу. В верхнем правом углу снимка виден край духовки. Ноги раздвинуты, ягодицы и внутренняя поверхность бедер обнажены и окровавлены. Множество колотых ран и следов укусов. Лежа на кухне, она выглядела такой маленькой и такой одинокой, подумала я – и, как всегда, поразилась тому, какая одинокая вещь смерть и насколько резки, сюрреалистичны, беспристрастны снимки сцены насильственного убийства. Они одновременно искажают и подчеркивают раны и синяки, жутковато подсвеченные яркими лампами, какими пользуются криминалисты, всю эту кровь и спутанные волосы, неестественные позы, вопиющее отсутствие жизни. Даже с первого взгляда, до того как проявятся детали, вы понимаете, что это сцена смерти. Такое не забывается.
– Кто ее нашел? – спросила я.
– Десятилетний ребенок, – ответил Раузер. Я оторвала от снимков глаза, и он добавил: – Ее сын. Его зовут Тим.
Это изменит его, подумала я. Изменит его взгляд на мир, на незнакомцев, на пятно крови, на пустой дом. Это изменит маленького мальчика, как когда-то изменило меня. Мы все так или иначе изуродованы горем, которое убийство всегда оставляет после себя. Я не хотела думать об этом ребенке или о том, что он чувствовал или что будет чувствовать. Интерес к такого рода вещам приглашает тьму просочиться в вашу жизнь. И даже зная это, я болела за него. Часть меня хотела помочь собрать его заново, предупредить о возможных кошмарах, о назойливых мыслях, которые не заставят себя ждать. Никто на самом деле толком не знает, что делать с ребенком, утратившим дом в результате насилия. Заберут ли его родственники? Полиция будет
