Читаем без скачивания Литературная Газета 6481 ( № 39 2014) - Литературка Литературная Газета

Я вспомнил, как в начале перестройки, когда в «Нашем современнике» – я-то ещё думал, что литература делится не на патриотическую и либеральную, а на литературу и не литературу – вышла моя повесть «Стоящая в дверях» – так сказать первое сочинение о двойственной, особой роли интеллигенции в событиях 91-го года. Через два или три года, очухавшись, тогдашняя «Литературная газета» поместила статью готовой на многое Евгении Щегловой. Статья, конечно, была, мягко говоря, занятная, как и сегодня в «Урале», почти, как в 30-е годы. Но и время тогда было своеобразное и почти безальтернативное. Новый редактор «Литературки» Юрий Поляков рассказывал: провели исследование, за предыдущие чуть ли не десять лет в газете ни разу не был упомянут Валентин Распутин. Шла восторгуха исключительно по поводу литературы либеральной. Я бы сказал «время Щегловых».

Я статью прочёл и сразу, конечно, порадовался: ещё, значит, жив курилка! Больше всего Евгению Щеглову раздражает – до ненависти, до белой слюны – отношение героя статьи к интеллигенции. Вот, дескать, раньше, читая Есина, мы мысленно представляли маститых деятелей культуры той эпохи. Щеглова даже приводит некий список героев прежних лет, которые, как бы ни были плохи, уже вошли в историю литературы и искусства. А что нынче? Ей не хочется представлять вместо героев старых и новых романов Есина редакторов журналов с их выпестованными временем брендами, которые они превратили в домашние кружки для родственников и близких знакомых. Она не видит, кого подразумевает автор в «Маркизе», и с чем сражается в своих «Дневниках». У нас можно всё, а в Британском музее, если из него постоянно что-то тащат, директор уходит со своего места. Это просто разный взгляд на действительность. Ей кажется, что время кардинально переменилось. А мне кажется, что та часть прислуживавшей ещё прежней власти интеллигенции стала ещё циничнее. И из придворной челяди превратилась в придворных лакеев. И здесь Щеглова абсолютно права: Есин «тщательно обрабатывает свою собственную, узкоограниченную делянку, не брезгуя персонажами даже самых незначительных категорий. Сфера его интересов простирается в диапазоне от наглой и пронырливой профессуры до наглой и пронырливой мелкой и псевдоинтеллигентской сошки». Добавлю: и конъюнктурной! По Щегловой: «...наблюдается какое-то странное расхождение. Будто реальная жизнь, которой автор не касаться не может, говорит одно, а читателю внушается …что-то совершенно другое. Будто жизнь вообще течёт как-то помимо, вне всяких обстоятельств, о которых автор пытается рассказать, и вообще утекает в другую сторону...». Совершенно верно: не в сторону Свана. Герой Пруста не сжигал в пепельнице партийного билета, который сделан из такого материала, который лишь плавится, а не горит. Господи, везде бутафория и театральный реквизит! За подробностями «негорючести» – в мои, так раздражающие Щеглову и многих иных, «Дневники».

Истоки неприязни ко всему тому, о чём пишет автор, обнажены. «Не слова ли «сугубо русская черта» будут ключиком к этой потаённой дверце? Намёк-то прозрачен: только русскому человеку, скорей всего, свойственно такое симпатичное свойство, как жалость к униженному и обиженному». Но это, так сказать, намёки, раскатка к следующему, такому модному в нынешней литературной борьбе пассажу.

«В одном из томов своих воистину безразмерных «Дневников ректора», издающихся из года в год (к сведению плохо следящего за текущей литературой критика: уже был том и «Дневника не-ректора», и несколько томов просто «Дневников». Ожидаю теперь рекламной акции и на них! – С.Е. ) С. Есин бросает фразу характерную: «Я-то уж не интернационалист, точно» . А поскольку разговор об антисемитизме заводит не кто иной, «как Миша Сукерник», автор вводит поправку: «Само рассуждение человека «рассеянного» племени некорректно». Дальше цитату не продолжаю, потому что фраза «Знай своё место, иноплеменник» принадлежит вдумчивому комментарию Щегловой. Но историю моего студента-заочника Миши Сукерника, которую, если бы была добросовестной, Щеглова могла вычитать в моих «Дневниках», продолжу.

Миша, наш бывший соотечественник, хороший врач-анестезиолог и хирург, трагически погиб в Нью-Йорке, откуда он приезжал на сессию в Литинститут. Когда он погиб, то к сборнику его стихов именно Есин, а никто другой, написал предисловие. Другого не нашлось. Хорошие были стихи, а в предисловии было несколько цитат из моих «Дневников». Но вообще-то Щеглова, каждые двадцать лет сочиняющая обо мне статьи, надоела. Впрочем, она довольно занятно назвала одну из моих несчастных героинь «идиоткой».

Теги: литературный процесс , критика

«Я гений, Антон Сорокин…»

Д. БУРЛЮК. Портрет А. Сорокина. 1919

"Веря в слово, в мысль, в талант человеческого разума, я, Антон Сорокин, в последнем своём завещании ничего не могу сказать более, потому что 24 тома были моим завещанием человечеству. Исполняя мои мысли, они никогда бы не знали жадности, злобы и убийства", - писал в 1919 году «король писателей» Антон Семёнович Сорокин (1884–1928), автор около 2000 рассказов, знаменитой повести «Хохот жёлтого дьявола», ряда пьес, очерков, талантливых этюдов и зарисовок о Сибири и Казахстане. Необходимо особо отметить, что Антон Сорокин, романтик первой четверти XX столетия, своим многогранным творчеством опередил время, ему отпущенное. Находясь в постоянном поиске новых форм творческого самовыражения, он ещё тогда, в начале прошлого века, буквально внедрял такие понятия, как контракт работодателя с творческой личностью, реклама литературного произведения, всё то, что является естественным явлением в современной литературной жизни. По складу ума Антон Сорокин был не только изобретателем и рационализатором своего литературного поприща, он был «чудиком» планетарного масштаба, свято веря в миссию писателя в канун революционных преобразований, трагических и необратимых по всему пространству Российской империи. Чего стоит один только факт выпуска собственных денег, на которых значилось: «Денежные знаки шестой державы, обеспеченные полным собранием сочинений Антона Сорокина. Подделыватели караются сумасшедшим домом, а не принимающие знаки – принудительным чтением рассказов Антона Сорокина». И ведь кое-кто рассчитывался этими купюрами с извозчиками и на базаре в досточтимой столице Сибири, в Омске, при адмирале Колчаке[?]

Об этом и многом другом, связанном с уникальной биографией писателя, говорилось на презентации трёхтомника Антона Сорокина в Алма-Ате, в Доме-музее Мухтара Ауэзова. В выступлениях директора Института литературы и искусства им. М.О. Ауэзова, доктора филологических наук У. Калижанова, консула Республики Казахстан в г. Омске Э. Кунаева, директора Омской государственной библиотеки им. А.С. Пушкина А. Ремизова, писателей и поэтов Казахстана, представителей интеллигенции Алма-Аты подчёркивалось, что Антон Сорокин родился в Павлодаре, в семье местного миллионера Семёна Сорокина. Уроженец степи, он хорошо владел казахским языком, знал уклад казахской жизни, жил её тревогами и нуждами, что и раскрыл художественным образом в своих многочисленных рассказах, посвящённых обитателям казахской степи. Один из томиков трёхтомника карманного формата, представленных на презентации, называется «Голос степного края», состоит из тридцати рассказов казахской тематики. Необходимо отметить, что ещё в далёкие двадцатые годы прошлого столетия русский писатель Антон Сорокин за цикл казахских рассказов получил премию Байсун-Байфун от меценатов степного края, а некоторые его рассказы были переведены на казахский язык Ильясом Жансугуровым и Бейсенбаем Кенжебаевым.

И эта взаимосвязь русской и казахской литератур объединялась в творчестве Антона Сорокина, как два берега Иртыша, вечные воды которого не разъединяют, а наоборот, сближают два братских народа, в данном случае от Зайсана до Омска через Усть-Каменогорск, Семей и Павлодар.

И имена Мухтара Ауэзова, Павла Васильева, Всеволода Иванова, Николая Анова, Ильяса Есенберлина, Сакена Сейфуллина, Магжана Жумабаева, Леонида Мартынова по литературному понятию «рифмуются» с этими городами и в первую очередь с омским именем – Антон Сорокин.

Два других томика писателя «Манифест короля» и «Тридцать три скандала Колчаку» дополняют литературное наследие Антона Сорокина. Трёхтомник вышел в ТО «Дирижабль» в 2014 г. и приурочен к 130-летию со дня рождения А.С. Сорокина.

В Омске, на Лермонтовской улице, где жил Антон Сорокин, однажды состоялась встреча писателя с Верховным правителем Сибири, причём Колчак сам пришёл в дом писателя, чтобы познакомиться с литературной легендой города.

Вот как описывает эту встречу Всеволод Иванов в своём очерке «Антон Сорокин»: