Читаем без скачивания Император - Георг Эберс

— Согласен, — сказал Титиан. — Я знаю, что Понтий не потребует ни одного человека, ни одного сестерция22 больше, чем это нужно для достижения цели.

Зодчий молча поклонился, а Титиан продолжал:

— Главное, думаешь ли ты в девять дней и ночей покончить со своей задачей?

— В случае крайности — может быть, но если бы мне было дано хоть четыре лишних дня, то — наверно.

— Значит, все дело в том, чтобы задержать прибытие Адриана на четверо суток?

— Пошли к нему навстречу в Пелузий23 занимательных людей, например астронома Птолемея24 и софиста Фаворина25, который здесь ожидает его. Они сумеют задержать его там.

— Недурная мысль! Посмотрим! Но кто может заранее учесть капризные настроения императрицы? Во всяком случае считай, что имеешь в своем распоряжении только восемь дней.

— Хорошо.

— Где ты надеешься поместить Адриана?

— По-настоящему пригодна для жилья только незначительная часть старинного здания.

— В этом, к сожалению, мне и самому пришлось убедиться, — веско подтвердил префект и продолжал, обратившись к смотрителю не тоном строгого выговора, а как бы с сожалением: — Мне кажется, Керавн, что ты, пожалуй, обязан был уже давно известить меня о плохом состоянии дворца.

— Я посылал уже жалобу, — ответил тот, — но на мое ходатайство последовал ответ, что средств не имеется.

— Я ничего об этом не слыхал! — воскликнул Титиан. — Когда же ты подавал заявление в префектуру?

— Это было еще при твоем предшественнике, Гатерии Непоте.

— Вот как! — произнес префект с растяжкой. — Уже тогда! Я бы на твоем месте возобновлял свое ходатайство ежегодно, и уж во всяком случае при вступлении в должность нового префекта. Но сейчас нам недосуг сетовать на промедление. Во время пребывания здесь императора я, может быть, пришлю кого-нибудь из своих чиновников в помощь тебе.

Затем Титиан резко повернулся спиной к смотрителю и спросил архитектора:

— Итак, мой Понтий, какую же часть дворца ты имеешь в виду?

— Внутренние покои и залы сохранились лучше других.

— Но о них и думать не стоит! — вскричал Титиан. — В лагере император неприхотлив и довольствуется всем; там же, где есть вольный воздух и вид вдаль, он непременно пожелает их использовать.

— В таком случае мы остановим свой выбор на западной анфиладе. Подержи план, мой почтенный друг, — прибавил архитектор, обращаясь к Керавну.

Смотритель исполнил его приказание, а Понтий схватил грифель, энергичным жестом провел им по левой стороне чертежа и проговорил:

— Вот это западный фасад дворца, который виден со стороны гавани. С южной стороны — прежде всего вход в высокий перистиль26, который можно использовать как караульню. Она будет окружена комнатами рабов и телохранителей. Следующие, менее обширные залы возле главного прохода мы отведем для должностных лиц и писцов; в этой просторной зале со статуями муз Адриан будет давать аудиенции, и в ней могут собираться гости, которых он допустит к своему столу вот в этом широком перистиле. Менее обширные, хорошо сохранившиеся комнаты, расположенные у того коридора, который ведет в квартиру смотрителя, должны быть отведены для секретарей и персонала, лично обслуживающего цезаря; длинный покой, выложенный благородным порфиром и зеленым мрамором и украшенный бронзовыми фризами, я думаю, понравится Адриану в качестве комнаты для работы и отдыха.

— Превосходно! — вскричал Титиан. — Я желал бы показать твой план императрице.

— Тогда вместо восьми дней потребуется восемь недель, — спокойно возразил Понтий.

— Ты прав, — отвечал префект, смеясь. — Но скажи, Керавн, почему нет дверей именно в самых лучших комнатах?

— Они были сделаны из драгоценного туевого дерева, и их потребовали в Рим.

— Твои столяры должны поторопиться, Понтий, — сказал Титиан.

— Лучше скажи, что продавцы ковров смогут порадоваться, так как мы прикроем, где будет возможно, дверные проходы тяжелыми занавесями.

— А что выйдет из этого сырого обиталища для лягушек, которое, если не ошибаюсь, примыкает к столовой?

— Мы устроим здесь зимний сад.

— Пожалуй! Это недурно! Ну а что мы сделаем с этими разбитыми статуями?

— Самые плохие из них мы вынесем вон.

— В комнате, которую ты предназначил для аудиенций, — продолжал префект, — стоит Аполлон с девятью музами, не так ли?

— Да.

— Мне кажется, эти статуи недурно сохранились.

— Не особенно.

— Урании здесь вовсе нет, — заметил смотритель, все еще держа перед собою план.

— Куда она девалась? — не без волнения спросил Титиан.

— Очень уж она понравилась твоему предшественнику, префекту Гатерию Непоту, и он взял ее с собою в Рим, — отвечал Керавн.

— И на что ему понадобилась именно Урания! — вскричал префект с досадой. — Без нее не обойтись в приемной комнате императора-астронома. Как быть?

— Трудно будет найти другую готовую Уранию одинакового с остальными музами роста, да и нет времени искать. Следовательно, нужно сделать новую статую.

— В восемь-то дней?

— И во столько же ночей.

— Но позволь, прежде чем мрамор…

— Кто думает об этом! Папий сделает нам Уранию из соломы, тряпок и гипса — мне эта хитрость хорошо известна, — а чтобы другие музы не слишком резко отличались от своей новорожденной сестры, они будут подбелены.

— Превосходно! Но почему ты выбираешь Папия, когда у нас есть Гармодий?

— Гармодий слишком серьезно смотрит на искусство, и, прежде чем он сделает набросок, император уже будет здесь. Папий работает с тридцатью помощниками и примет всякий заказ, лишь бы он принес деньги. Право же, его последние произведения, в особенности прекрасная Гигиея27, сработанная по заказу иудея Досифея, и выставленный в Цезареуме бюст Плутарха приводят меня в восхищение: они полны грации и силы. А кто отличит, что принадлежит ему и что его ученикам? Словом, он умеет устраиваться. Дай ему хороший заработок, и он в пять дней высечет тебе из мрамора группу, изображающую морское сражение.

— Ну, так отдай заказ Папию. Но что ты сделаешь с этими злосчастными полами?

— Их мы залечим гипсом и краской, — ответил Понтий. — А где это не удастся, там, по примеру восточных стран, постелим ковры по каменному полу. О всемилостивая Ночь! Как темно становится! Отдай мне план, Керавн, и позаботься о лампах и факелах, ибо в этом дне и во всех последующих будет по двадцать четыре полномерных часа. У тебя, Титиан, я прошу полдюжины надежных рабов, пригодных для рассыльной службы… А ты что стоишь?! Я сказал тебе — свет нужен! У тебя было полжизни на то, чтобы отдыхать, а по отъезде императора тебе останется столько же лет для той же превосходной цели…

При этих словах смотритель молча удалился, но Понтий не пощадил его и докончил свою фразу, крикнув ему вслед:

— Если только ты не задохнешься до тех пор в своем собственном сале. Что же, в самом деле, нильский ил или кровь течет в жилах этого чудовища?

— Мне это безразлично, раз в твоих жилах все жарче пылающий огонь продержится до конца работ, — заметил префект. — Берегись чрезмерного утомления с самого начала. Не требуй от своих сил невозможного, ибо Рим и весь мир еще ждут от тебя великих произведений. Теперь я, совершенно успокоенный, напишу императору, что для него все будет приготовлено на Лохиаде, а тебе я крикну на прощание: «Отчаиваться глупо… если Понтий тут, если Понтий готов помочь!»

III

Префект приказал ожидавшим у колесницы ликторам поспешить в его дом, взять там несколько надежных рабов, уроженцев Александрии, которых он перечислил поименно, и отвести их к архитектору Понтию и тут же послать для него в старый дворец на Лохиаде хорошую кровать с подушками и одеялами, а также обед и старое вино. Затем Титиан сел в свою колесницу и поехал вдоль морского берега через Брухейон к великолепному зданию, носившему название Цезареум.

Он медленно подвигался вперед, так как чем ближе он был к цели своей поездки, тем гуще становилась толпа любопытных граждан, плотной массой окружавших это обширное здание.

Еще издали префект увидел яркий свет. Этот свет поднимался к небу из больших плошек со смолой, поставленных на башнях по обеим сторонам высоких, обращенных к морю ворот Цезареума. У этих ворот, справа и слева, возвышались два обелиска. На обоих зажигались теперь светильники, укрепленные накануне по четырем углам и на вершине. «Это в честь Сабины, — подумал префект. — Все, что делает этот Понтий, выполняется толково, и нет более бесполезного дела, чем проверять его распоряжения».

Всецело руководствуясь этим соображением, он не поехал к воротам, которые вели к храму Юлия Цезаря, построенному Октавианом, а велел своему вознице остановиться у других ворот, в египетском стиле, обращенных к садам дворца Птолемеев. Эти ворота вели в императорский дворец. Он был построен александрийцами для Тиберия и при позднейших императорах подвергся кое-каким расширениям и украшениям. Священная роща отделяла его от храма Цезаря, с которым он соединялся крытой колоннадой.