Читаем без скачивания Терракотовая фреска - Альбина Юрьевна Скородумова

– Я собираюсь вместе со своим командиром, которому тоже пора в Россию. Давно пора.

– У-у-у, как все серьезно… Я – русский офицер, не дезертир.

– А кому служат русские офицеры на китайской земле? Когда их жены и дети умирают с голоду и страдают от гнета и унижения комиссаров?

– Так, Валериан, давай оставим этот разговор. Я уже пожалел, что взял тебя с собой. Лучше пришпорим коней. Мне твоя агитация уже порядком надоела.

Ремизов стеганул коня и понесся вперед на всех порах. Но над словами доктора задумался.

Разыскать пристанище профессора Немытевского оказалось не так-то просто. Местные жители, у которых Павел Петрович пытался спросить, где живет русский профессор, спешно убегали или просто отмахивались от Ремизова. И только когда расспросами занялся Кацебо, стало понятно, почему при упоминании имени профессора китайцы ведут себя так странно. Оказалось, что его непонятная болезнь местными воспринималась как чума. Его срочно выселили из номера в гостинице, и верный его ученик и ассистент Николай Платов с огромным трудом разместил больного старика у сердобольной старушки в маленьком не то домике, не то сарае.

Как только Ремизов шагнул в комнатку, где на полу, на подстилке из плетеных стеблей сухого камыша лежал пожелтевший и высохший, как мумия профессор, Кацебо шепнул ему на ухо: «Это не чума. Это отравление».

Ремизов даже выругался про себя от злости. Кацебо помешался на теме отравлений. Сначала весь отряд переполошил этим отравлением, теперь опять за старое взялся. Он шепотом попросил его выйти и подождать его на улице. Кацебо кивнул и вышел прочь. Ремизов наклонился над профессором и тихонько поздоровался.

Старик открыл глаза. Он несколько мгновений внимательно всматривался в Ремизова, видимо, не узнавая его. Павел Петрович прошептал:

– Это я, Ремизов. Вы слышите меня?

Профессор ответил лишь чуть заметным движением век. Он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось. Губы беззвучно шевелились. Ремизов встал на колени и слегка приподнял профессора, который стал просто невесомым, пытаясь помочь ему сесть. Ему действительно стало легче говорить, точнее шептать. Ремизов склонился к самому лицу, чтобы попытаться услышать хоть что-нибудь. Немытевский с большим трудом прошептал:

– В рубахе… зашита карта… Найди список Чжана. Помни, он терракотовый… Колю береги. У него все мои записи, расчеты…

Больше он уже ничего не сказал. Снова впал в беспамятство. Ремизов бережно положил старика на лежанку из сухого камыша и побежал за Кацебо.

Доктор курил на пороге сарая. Он и слова не дал сказать Ремизову:

– Павел, у профессора редкая форма отравления. Похоже по симптомам на отравления газом. Помнишь, в 1914 году после немецкой ипритовой атаки, какими были наши парни? Васильев и Колокольцев сразу умерли, а Голенищев несколько дней лежал. Он потом высох, как мумия…

Ремизов не дал ему договорить. Он схватил его за рукав и потащил к старику.

– Да хватит болтать, сделай же что-нибудь. Дай ему хинину, что ли…

– Не поможет… Он не жилец, вот-вот отойдет… Держись, Паша.

Ремизов молча сидел у лежанки профессора, с трудом сдерживая набегавшие слезы. Столько лет они дружили, мечтали, спорили. Немытевский заменял юному Павлу и деда, и отца. А еще он был другом и учителем. Как много узнавал кадет Ремизов из рассказов профессора! Он мог слушать его часами, не уставая удивляться эрудиции странного, вечно лохматого ученого…

А теперь он лежит на плетеном коврике за тысячи верст от Петербурга, высохший, как мумия фараона, готовый вот-вот встретиться с вечностью. И, даже теряя сознание, твердит про список Чжана. Ремизов передернул плечами от набежавшего на него озноба.

«Надо достать эту чертову карту, – подумал Павел Петрович, разглядывая рубаху Немытевского, – пока никто не видит. Раз профессор ждал меня, значит, никто другой, даже Николай, не знают о ее существовании. Но мне-то на что она сдалась? Что я с ней буду делать?»

Пройдя рукой по сгибам на рубашке Немытевского, Ремизов нащупал небольшое уплотнение на отвороте рукава. Ему было очень неловко ощупывать умирающего человека, но ничего не поделаешь, такова была его воля. Он потянул было за кусочек торчавшей нитки, но отворот был пришит довольно крепко. Надо было подцепить край ткани чем-то острым, но, как назло, с собой у Ремизова ничего острого не оказалось. Идти к Кацебо ему не хотелось. Никто не должен знать об этой карте, поэтому Ремизов приподнял руку профессора и зубами принялся отрывать край подшитой ткани на его рукаве.

Кое-как справившись с этой задачей, Павел Петрович извлек из тайника пожелтевший кусок бумаги, аккуратно свернутый в трубочку. Развернув ее, Ремизов ахнул. Перед ним на ладонях лежала схематическая карта местности, прекрасно ему известной.

Глава четвертая

Кельн, март 201* года

Клара и Гюнтер уже пятнадцать минут торчали в приемной Хельмута Штольца, дожидаясь аудиенции. Приехав минут за десять до назначенного времени, они слегка удивились, найдя офис своего спонсора. Это был всего лишь один кабинет в бизнес-центре, расположенном недалеко от Кельнского собора, минутах