Читаем без скачивания БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей - Анатолий Божич

Демократическую интеллигенцию это определение не устраивало. Известный большевистский публицист В.В. Боровский поместил в мае 1904 года в журнале «Правда» под псевдонимом Ю. Адамович статью «Представляет ли интеллигенция общественный класс?», в которой доказывал, что интеллигенция не представляет собой общественный класс, а является группой, в которой присутствуют представители всех классов, выражающие их интересы посредством определенных идеологических постулатов[46].

По мнению другого известного публициста, А.С. Из- гоева, сутью интеллигенции является ее стремление к полной свободе (понимаемой не столько в духовном, сколько в политическом смысле). Ей в этом противостоит бюрократия, которая в условиях самодержавной России превратилась в самодовлеющую силу, главная цель которой — сохранить свое привилегированное положение любой ценой. Чем более неразвиты общественные институты, тем полнее господство бюрократии. Интеллигенция самим ходом Истории обречена на противоборство с этим господством. Одной из защитных мер бюрократии Изгоев называет попытки ее интегрировать интеллигенцию, что ведет к появлению «типа, среднего между интеллигентом и бюрократом»[47].

Представляет интерес и точка зрения Иванова-Разумника, заявившего, что «интеллигенция — всегда численно небольшая группа, этически антимещанская, социально внесословная и внеклассовая…»[48]. В этой формулировке присутствует намек одновременно и на элитарность, и на бунтарство. Подобная трактовка этого понятия в корне расходится с современным взглядом на интеллигенцию. Например, Рэм Белоусов относит к интеллигенции не только тех, кто был занят в сфере просвещения, здравоохранения, культуры и науки, но и служащих госаппарата, офицеров и священнослужителей. На 1913 год, по его подсчетам, это составляло около 2 миллионов человек[49]. Тем самым Рэм Белоусов объединяет под термином «интеллигенция» всех более или менее образованных людей, не задумываясь ни об этических, ни о каких-либо других категориях. И это сегодня весьма распространенная точка зрения. Надо признать, что у интеллигенции как социальной группы действительно нет четких границ, и отнесение к этой группе всегда имело в своем основании субъективные характеристики. Однако если говорить об интеллигенции конца XIX века, то наиболее значимым признаком принадлежности к этой социальной группе все же будет не наличие образования, а стремление к поиску (посредством изучения философских и политэкономических доктрин) возможных путей разрешения тех проблем, которые явственно присутствовали в социальной, экономической и политической сферах российской жизни. Но само это стремление не объединяло, а скорее разъединяло, т. к. знание весьма обширно и многолико, оно может давать весьма различные ответы на одни и те же вопросы. Кто-то обращался к Спенсеру, кто-то к Марксу, кто-то — к Ницше. По выражению Андрея Белого, чья принадлежность к интеллигенции неоспорима, «отцы их доказывали эволюцию по Спенсеру и конституцию по Ковалевскому»[50], а Валерий Брюсов признавался, что еще гимназистом «грыз» «Логику» Милля и «Историю индуктивных наук» Уэве- ля[51]. Поскольку Знание приходило с Запада, то вполне естественным был европоцентризм интеллигентского мировосприятия, так называемое «западничество». Лишь небольшая часть интеллигенции продолжала исповедовать славянофильские или почвеннические взгляды, отстаивая самобытность русской государственности и русской цивилизации в целом. При этом интеллигенция постоянно ощущала враждебность со стороны Власти. Интересна в этой связи оценка ситуации в России на рубеже веков В.И. Вернадским: «Самодержавная бюрократия не является носительницей интересов русского государства; страна истощена плохим ведением дел. В обществе издавна подавляются гражданские чувства: русские граждане, взрослые мыслящие мужи, способные к государственному строительству, отбиты от русской жизни: полная интеллектуальной, оригинальной жизни русская образованная интеллигенция живет в стране в качестве иностранцев, ибо только этим путем она достигает некоторого спокойствия и получает право на существование»[52]. Нельзя не сказать и об антиинтеллектуализме большинства общества — того самого, которое Горький обобщил термином «мещанство». Выше уже было сказано о природе этого антиинтеллектуализма. Стоит только добавить, что очень часто он имел весьма агрессивный характер, и это использовалось властями в политических целях. Один из самых скандальных эпизодов — избиение мясниками Охотного ряда 2 апреля 1879 года студентов, провожавших в ссылку своих товарищей.

Но поместному дворянству было присуще иное видение проблемы. В качестве иллюстрации такого мировосприятия процитируем одного из идеологов консервативного дворянства Л.М. Савелова: «Благодаря антисослов- ным наклонностям высших сфер на Руси выделился новый элемент — интеллигенция, хотя вышедшая из того же народа, но представляющая его худшую часть; оторвавшаяся от той среды, которая ее воспитала и вырастила, и не приставшая к среде, которая до сих пор стояла впереди, она начала презирать низшие слои населения, так как считала себя, благодаря полученному образованию, неизмеримо выше и ненавидела высшие слои, так как чувствовала их силу, боялась их… Вся эта масса интеллигенции, поддерживаемая правительством, которое считало сословность признаком отсталости и всеми силами проводило всюду бессословность, постепенно заполнила собой все свободные профессии: адвокаты, инженеры, врачи, учителя — все это были сплошь представители т. н. третьего элемента — элемента совершенно не государственного, не понимавшего народа и не способного к творчеству, т. к. в громадном своем большинстве было невежественно, а главное — лишено исторических заветов»[53]. Если вынести за скобки явную пристрастность, в этой цитате можно обнаружить суть претензий высших слоев к интеллигенции — она является носительницей антисословных (в понимании консервативного дворянства — антигосударственных) настроений, она не имеет исторических корней, она вообще находится вне социальной структуры в том виде, в котором эту структуру представляли себе консер- вативные круги. И при этом имеет наглость претендовать на власть. «Проникнув в правительство, — пишет Саве- лов, — интеллигенция и там продолжала свою разрушительную работу и сделала невозможною борьбу с нею»[54].

Из контекста приведенных цитат явно следует, что под интеллигенцией господин Савелов подразумевал образованных разночинцев и менее всего был готов прилагать к этой социальной группе какие-либо этические категории. Либеральные настроения в обществе он выводил из деятельности именно разночинной интеллигенции.

Не стоит, однако, забывать и о том, что значительная часть поместного дворянства также давно «ушла в земский либерализм», а дворянская интеллигенция составила ядро формирующихся в это время либеральных партий, полностью поддержав конституционные требования разночинной интеллигенции. Дворянство давно уже не было единым и верным престолу, господин Савелов явно грешил против истины, обвиняя во всех грехах разночинцев, среди которых было немало верноподданных его величества.

Таким образом, мало констатировать кризис самодержавия как политической системы, можно говорить о кризисе сословного общества, наложившемся на экономический кризис 1900–1903 годов, в результате чего Россия вплотную подошла к гражданской войне. По сути дела, первая русская революция и являлась такой гражданской войной.

По определению Хабермаса, кризисы возникают тогда, когда структура общественной системы допускает меньше возможностей для решения проблем, чем это необходимо для сохранения состояния системы. В социально-политическом смысле кризисы — нарушение «системной интеграции». Именно такую ситуацию мы наблюдаем в Российской империи на рубеже XIX и XX веков. Экономическая трансформация в «капиталистическом ключе» не была подкреплена соответствующими изменениями социальной и политической систем. Более того, в Российской империи резко усилилась маргинализация общества, которая в сочетании с развитием спекулятивно-посреднических форм русского капитализма вела к пауперизации широких кругов населения, создавая ситуацию, очень похожую на ту, что была описана К. Марксом в «Капитале». Была нарушена обратная связь самодержавия с дворянством, которое резко расслаивалось как в имущественном, так и в идеологическом отношении. Русская бюрократия все менее и менее ощущала свою зависимость от самодержавия, которое мы рассматриваем как политическую систему, ориентированную на абсолютную власть монарха. (Хотя само это понятие, конечно же, гораздо более глубокое и объемное.)