Читаем без скачивания Бабочка на штанге - Владислав Крапивин

Я поколебался: не с лишком ли нахально суюсь не в свое дело? И все же спросил:

— А что ищешь?..

— Что… если бы я знал… — проговорил Чибис, глядя под ноги. И вдруг поднял голову: — Ты читал братьев Стругацких?

Я не стал обижаться. Просто сказал:

— Вот вопрос.

— У них много всего. Но, может, помнишь, в одной повести есть выражение: «Люди, которые желают странного»?

Я помнил. Но было неясно: чего желает Чибис? А он хмыкнул:

— Тетушка Агнесса Константиновна иногда меня так и зовет: «Отрок, желающий странного».

— Она тоже читала Стругацких?!

— Она от них без ума. Даже переписывалась с Аркадием… Аркадием Натановичем. Когда тот был жив… Он ей книжку прислал с подписью…

Образ Чибисовой тетушки изменился в моем понятии. В хорошую сторону. Но остался вопрос:

— Чибис, я все же не понимаю. Какого «странного» ты желаешь? Чего ищешь-то?

Он опять повесил голову.

— Я же говорю: не знаю… Может, что-то вроде бабочки…

— Какой?

— Ну, помнишь, говорили про бабочку на штанге?.. Найти бы способ… чтобы с помощью такой вот легонькой, но доброй мелочи обрушивать железное зло.

После выступления кукольного флейтиста у меня внутри все еще жило особое ощущение: смесь печальной ласковости и беспокойства. И сейчас беспокойство увеличилось:

— А если это железо… прямо на тебя?

Он тряхнул головой:

— Ну, почему? С какой стати… Клим, я что то разговорчивый стал сегодня… Раньше я про такое ни с кем… Ты никому не говори, ладно?

— Чибис, да ты что! Честное слово…

Он вдруг перескочил через поребрик, ухватил из травы на обочине мятую пивную банку. С удовольствием затолкал в рюкзачок. Заулыбался. Но тут же стал прежним — насупленным и озабоченным.

— Иногда снится… маленькая разноцветная пташка, вроде колибри… Я их наяву-то никогда и не видел, а тут порхает перед носом, переливается красками. А вокруг поле с орудиями, и среди них такая… громадная гаубица, ростом с мамонта… Птичка вдруг подлетает к гаубице, садится на конец ствола, и ствол этот сразу — дулом в землю… И у других орудий. И начинает ползти по ним ржавчина, и обрастают они длинными вьюнками. Я даже знаю название этой травы — повилика…

Я будто по правде увидел уткнувшиеся в землю гаубицы. И вспомнил, кто был отец Чибиса. И понял, что лучше помолчать.

Но молчали мы недолго. Чибис выудил из мусорной урны еще одну банку, подбросил ее, поймал, сунул в рюкзак. И вдруг сообщил:

— Иногда маленькая радость может обезвредить большое зло. Ну… так мне кажется. Вот, например, нашел я эту полезную для меня банку, а где-нибудь в далеком скоплении «Эм — девяносто один» сразу четыреста девять… или даже четыреста семнадцать галактик затормозят свой опасный разбег. Они разогнались «сверх всякой допустимой меры», как говорит мама Рита. Не про галактики, правда…

— Но ведь галактикам и полагается разбегаться. Все так говорят…

— По-моему, полагается разбегаться скоплениям галактик. А внутри скоплений они должны держаться вместе, как детсадовцы на прогулке… Хотя кто их знает? Слетать бы да поглядеть…

Кажется, он просто дурачился, но я заспорил всерьез:

— Ничего не получится. Ведь сигнал о твоей находке дойдет до этих галактик только через миллионы лет. Потому что ничего не бывает быстрее скорости света. Сколько ждать…

— А может, бывает быстрее! За счет самого времени! То есть за счет его энергии, она ведь еще совсем не изучена… Были опыты, которые доказывают, что сигналы доходят вообще мгновенно. Хоть через какие космические дали!

— Что-то не слыхал про такое…

— А разве в книжке Накамуры про это не написано?

— По-моему, нет… Там больше про параллельные миры, а они вроде бы совсем рядом, только руку протяни…

— Но ведь, может быть, дальние космические пространства и параллельные миры это одно и то же! Дальние превращаются в параллельные и сразу становятся близкими…

У меня «шарики стали буксовать в извилинах». Но тут наш спор оборвала машина-поливалка. Шофер провел ее рядом с тротуаром и обдал наши ноги хлесткими брызгами. Конечно же, нарочно! Чибис взвизгнул и подскочил. Ну да, он же отчаянно боится щекотки. Я погрозил вслед поливалке кулаком. Та нахально вильнула задом цистерны.

Чибис смеялся и махал в воздухе то одной, то другой ногой. Я тоже помахал. Влажную кожу так замечательно обдувало ветерком!

— Как ты думаешь, это было доброе или вредное дело? То, что нас обрызгали?

— Конечно, доброе! Шутка же! — решил Чибис.

— Тогда, может, астероид Юта пролетит мимо? Ну, тот, про который недавно голосили американские астрономы…

Чибис покивал.

— Да, знаю!.. Сегодня на православном занятии Бабаклара как раз про него спрашивал отца Бориса…

— Бабаклара? Он разве ходит на эти занятия?

— Иногда ходит. Говорит, ради интереса. Чтобы поспорить… Нынче спросил: «Отец Борис, эта Юта, она что? Наказание Господа или просто космический кавардак? Вляпает она в нас или пролетит?»

— А тот?

— Отец Борис говорит: «Уверен, что пролетит, Господь милостив…»

— На Бога надейся, а сам не плошай, — сказал я.

— А как тут «не плошать»? Молиться только… Не пошлешь ведь навстречу этой Юте ядерные ракеты, как в американском кино…

— Можно бы и послать, всем вместе. Лучше, чем воевать там и тут…

— Сейчас уже поздно. Денег не наскрести на это дело, мировой финансовый кризис… Клим, а ты почему не ходишь на уроки отца Бориса? Из принципа, или времени жалко?.. Он интересно рассказывает…

Я почувствовал, что надо отвечать честно. Не такой момент, чтобы изворачиваться и валять дурака.

— Чибис, ты вот очень боишься щекотки, да?

— Ну…

— А я очень боюсь боли и крови… Когда мне было пять лет, меня сильно покусали бродячие собаки. Накинулись почему-то… Следов не осталось, но боль запомнилась. И с-страх ос-стался… — (Это проснулось давнее заикание.) Понимаешь, теперь я даже не для себя боли боюсь, а вообще… Когда мушкетеры в кино втыкают шпаги в гвардейцев, я зажмуриваюсь незаметно… как дурак…

— Вовсе ты не дурак, — тихо сказал Чибис. — Но при чем тут отец Борис?

— Он-то ни при чем… Но когда рассказывают, как распинали Христа… гвоздищами… Я слушать про такое не могу. И на картинах не могу это видеть… Потому что беспомощный… У него такая боль, а я ничего не могу поделать, не могу заступиться. Будто виноват…

Чибис долго шагал молча. Чуть сутулился. Потом сказал, поддавая кроссовками снятый рюкзак.

— А ты… вот и рассказал бы про это отцу Борису.

— Нет, я про это никому… только тебе, первый раз…

Чибис покивал на ходу: понятно, мол. И встряхнулся, перескочил на другую тему:

— Книжку-то японскую не забудь завтра, ладно?

Поздно вечером собралась гроза. Я стоял у окна. Сначала пространство за раздвинутой рамой заполнилось глухой, как черная вата, мглой, в домах почему-то не горели окна, а на улице не стало автомобилей. И прожекторы не светили на колокольню, — наверно, их выключили, опасаясь грозовых разрядов. Ночь пуще прежнего запахла теплой пылью, бензином и клейкой тополиной листвой.

Потом в пространстве что-то щелкнуло. Тьма сделалась прозрачной. Не было проблесков, но прозрачность стала теперь ощутимой, как прохлада. И вдруг ее распахнул моментальный синий свет! Возникли над крышами провалы и выпуклости туч, вспыхнул зеленым костром большой тополь, колокольня засияла белизной… Все это — на миг и в полном беззвучии. Но почти сразу раздался шорох, а воздух как бы качнулся весь разом. Его качание сразу вымело с улицы запахи бензина и пыли. А запах тополей стал сильнее в десять раз. А еще — запах дождя. Дождь накатывал, шуршал каплями, струями. Зашумел наконец потоками. И ка-ак грохнуло! И снова синий свет!

— Ура… — выдохнул я. И вобрал воздух, как включенный на всю мощь пылесос. Взметнулась штора, полетели со стола взъерошенные тетрадки — от сквозняка. Это шагнула в комнату мама.

— Клим! Ты с ума сошел! Закрой окно!

— Ма-а-а! Зачем?!