Читаем без скачивания Иль Фарг. Невестка Эмира - Соболева Ульяна "ramzena"

Но легче мне от этого не стало. Я казалась себе очень грязной, использованной и ужасно отвратительной. От одной мысли, что увижу этого зверя снова, мне становилось плохо и начинало тошнить еще больше.

Единственная мысль, которая пульсировала у меня в голове – бежать. Найти Рамиля и просить его бежать вместе со мной. Он ведь не может допустить, чтоб это происходило на самом деле. Это неправда. Рамиль добрый, честный, он и пальцем меня не трогал, никогда не обижал, а его поцелуи всегда были нежными и мягкими.

Я сама просила его о близости, но он сказал, что по их законам, только когда будет никах, и я стану его настоящей женой, только тогда между нами произойдет единение тел. И меня буквально трясло от любви и от страсти к нему. Он казался мне таким величественным, таким благородным… не то, что его подонок отец. Жуткий монстр. От одной мысли о нем у меня от ужаса замирает сердце.

Мне принесли одежду. Все белое. Потом… намного позже я узнаю, что он любит этот цвет. Белый. На мне. Он всегда будет одевать меня в белое и в светлое… А сам неизменно во всем черном, как сам дьявол.

Мне прислуживала молчаливая девушка, она помогла одеться, помогла надеть на голову хиджаб и правильно завязать его, застегнула на мне шелковое платье с золотистыми пуговицами.

– Госпожа очень красивый… очень.

Она говорила с акцентом и неправильно, но это были первые добрые слова в этом доме. И я готова была расплакаться, услышав их от нее. Зачем мне эта красота, она принесла мне горе, она принесла мне одни страдания. Я не хочу быть красивой, я хочу отправиться домой. Я хочу быть счастливой.

– Завтракать и обедать здесь, а ужин всегда вместе. Господин так любить, и вы там быть.

О боже! Только не это. Я не хочу его видеть. Я потеряю сознание, если приближусь к нему. Когда она ушла, я набралась смелости и выбралась из комнаты. Этот дом, он был таким огромным, таким необъятным и невероятно роскошным. Все из мрамора, стекла и золота. Восточная вычурность сочетается с современными технологиями, пол застелен коврами с орнаментами и завитушками. Все в белых и бежевых тонах с золотистым отливом. Потолки отражают все комнаты, на стенах висят странные картины с какими-то надписями на арабском языке.

По дому снуют молчаливые слуги, в основном женщины. Никто из них со мной не говорит, все смотрят в пол, вежливо кивают и идут дальше. Когда шла по длинному коридору в неизвестном направлении, увидела в окно Рамиля. Он был в саду. Один с книгой. Сердце тревожно и радостно забилось, и я лихорадочно принялась искать двери в сад, пока не нашла красивый полукруглый выход со стеклянными створками. Скользнула в него и, подбежав к Рамилю, громко вскрикнула. Он обернулся и отшатнулся от меня, как от прокаженной.

– Что ты здесь делаешь? – воскликнул он и лихорадочно осмотрелся по сторонам, потом схватил меня за локоть и оттащил в сторону, придавил к стене. – Немедленно убирайся.

– Рамииииль, любимый мой.

– МОЛЧИ!

– Рамиль! – всхлипнула я и обхватила его лицо ладонями, – Давай сбежим! Давай уедем отсюда в мою страну, там… мы проживем. Я пойду на работу и ты. Мы…

– Ты жена моего отца! Ты в своем уме?! Убери руки от меня!

Отшвырнул мои ладони, и мне показалось, что он вонзил нож мне в сердце.

– Рамиль… как же так, ты же говорил, что любишь меня!

– Люблю… но ты теперь принадлежишь ему!

– Мы можем сбежать!

– Он спал с тобой! Все! Может, ты понесла от него! Отойди… ты теперь его жена и принадлежишь ему! Ты заклеймена им!

– ТЫ! Ты отдал меня ему… мы могли…

Ударил меня наотмашь по щеке.

– Заткнись! Это ты… ты строила ему глазки, и он захотел тебя!

Щека вспыхнула, запылала не так от удара, как от его мерзких слов, от них все внутри похолодело и помертвело.

– Я?

Мои глаза округлились, и я чуть не задохнулась от боли, от того, что разрывало мне грудную клетку.

– Он… он брал меня насильно… Это…

– МОЛЧИ! Я не хочу ничего знать! Молчиии! – закрыл уши руками. – ВСЕ! Ты его жена, а значит моя мачеха, и не приближайся ко мне! Если нас увидят вместе и что-то заподозрят, нас забьют камнями! Убирайся!

Он швырнул книгу и выскочил из сада в дом, побежал по коридору, а я прислонилась к стене и закрыла глаза. По щекам градом покатились слезы. Я словно истекала кровью от боли, от унижения, от отчаяния. Как в тумане вернулась в комнату, шатаясь и чувствуя, как подкашиваются ноги, как немеет затылок и нет больше сил, как же я ненавистна сама себе.

Рамиль… Рамиль считает, что я сама виновата. И нет ничего ужаснее его слов. Мне захотелось умереть, прямо сейчас. Прямо здесь. Умереть и больше никогда не открывать глаза.

Лихорадочно искала хоть что-то острое, хоть что-то, чем можно все это прекратить. Увидела десертный нож на подносе с фруктами, схватила его и приготовилась полоснуть себя по венам, как вдруг на мое запястье легла грубая рука, испещрённая шрамами. И я закричала от ужаса, когда он сдавил мое запястье с такой силой, что нож упал на пол и покатился к столу. Мой взгляд встретился с жуткими глазами эмира. Его челюсти сжаты, лицо чуть повернуто в сторону, и мне видна только жуткая обожженная его часть. К горлу подкатывает ком ужаса и отвращения вперемешку с ненавистью.

– Умрешь, когда я этого захочу. Умрешь так, как я этого захочу, и там, где я этого захочу.

– Умру… при первом же удобном случае!

– Я запру тебя в клетку, как животное. Ты будешь сидеть в ней на цепи голая, пока не успокоишься. Здесь нет непокорных. Не заставляй меня ломать тебя, будет не просто больно, а адски больно, и в конце концов ты покоришься…

Он говорил очень тихо и вкрадчиво, говорил жутким низким голосом. Он был одновременно красивым и именно этим и пугал. Такой голос не может быть у такого отвратительного чудовища.

– В этом доме везде камеры. Тебе не дадут умереть… Но, если ты еще раз попробуешь, я клянусь тебе – ты будешь жаждать смерти от того ада, что я тебе устрою.

– Я и так в аду! – закричала ему в лицо, и он поморщился от моего крика, дернул меня к себе.

– Ты и понятия не имеешь, что значит ад.

Какое жуткое у него лицо, сколько в нем ненависти и злобы. Никогда не видела в человеке столько ярости. Почему он так меня ненавидит… что я ему сделала.

– Я хочу, чтобы ты оделась и вышла к ужину.

– Я не хочу есть.

– Никого не волнует, чего ты хочешь. Всем на это насрать. Особенно мне. И если я сказал, что ты пойдешь со мной есть, значит ты пойдешь.

– А если нет? То, что?

Схватил за руку и выкрутил за спину.

– Заставлю. Позову своих людей, тебя поставят на колени. Один будет держать твой рот открытым, а второй засовывать в него ужин, и никто не станет ждать, пока ты проглотишь.

– Вы чудовище!

Отчаянно прошептала я.

– Именно. И тебе надо это запомнить – я чудовище, и если ты будешь меня злить, то с тобой произойдет очень много чудовищных вещей.

– Что может быть чудовищней того, что уже произошло…

– Ты не хочешь этого узнать…

Наконец-то его глаза впились в мои и как-то мерзко блеснули похотью, уже знакомым мне блеском, от которого по телу прошла волна адского ужаса. Как же ужасно ощущать его взгляд, как будто это его руки касаются моей кожи.

В них нет ничего прекрасного. Только адская похоть и презрение, почти ощутимое физически. Я не была уверена, что он вообще умеет улыбаться.

– Давай сними свое платье.

– Что? Нет… не надо!

От ужаса у меня замерло сердце.

– Нет? Ты посмела сказать мне нет?

Надвинулся на меня и грубо схватил за лицо.

– Еще одно гребаное нет, и я вырву тебе язык, чтоб ты не могла больше говорить. Запомни – моя псина отвечать нет не будет. Иначе плеть разукрасит твою спину рваными ранами.

Я опустила до смерти перепуганный взгляд, тяжело дыша, принялась расстёгивать пуговки на вороте платья и на груди.

– Скажи мне – да, мой Господин. Я сейчас разденусь для тебя! Говори!

Пальцы сильнее сжали скулы.