Читаем без скачивания Катынь. Ложь, ставшая историей. - Елена Прудникова

Так что, как видим, со свидетелями у германской стороны очень кисло…

В начале мая 1943 года немцы расклеили по городу и напечатали в смоленской газете «Новый путь» следующее объявление:

«Кто может дать данные про массовое убийство, совершенное большевиками в 1940 году над пленными польскими офицерами и священниками в лесу Козьи Горы около шоссе Гнездово — Катынь?

Кто наблюдал автотранспорт от Гнездово в Козьи Горы или кто видел или слышал расстрелы? Кто знает жителей, которые могут рассказать об этом?

Каждое сообщение вознаграждается.

Сообщения направлять в Смоленск в немецкую полицию, Музейная ул. 6, в Гнездово в немецкую полицию, дом № 105 у вокзала.

Фосс, лейтенант полевой полиции. 3 мая 1943 года»

Но, как признает сам Фосс в одном из своих рапортов, акция оказалась безрезультатной. Свидетелей, видевших машины и слышавших выстрелы, как выяснилось впоследствии, было множество, но открылись они почему-то только НКВД.

Документ № 8

И вот, наконец, тот самый «документ 8», или показания главного и единственного реального свидетеля немецкой стороны. Согласно версии ведомства Геббельса, человеком, нашедшим могилы поляков, был местный житель, хуторянин Парфён Киселев. Именно он весной или летом 1942 года показал эти могилы «некоторым полякам», которые поставили кресты. 28 февраля 1943 г. Киселев дал показания немецкой секретной полевой полиции (ГФП).

Показания Парфёна Киселева, 1882 г.р., хуторянина из Козьих Гор.

«Я живу в Козьих Горах с 1907 года. Приблизительно лет десять как дворец в лесу служит в качестве санатория для высших должностных лиц НКВД. Вся лесистая местность была огорожена колючей проволокой на высоте до 2 метров. Кроме того, все охранялось вооруженными постами. Из служащих я никого не знал, кроме дворника, Романа Сергеевича, он же был и сторожем, якобы из Вязьмы. Весной 1940 г. ежедневно, в течение 4–5 недель, в лес доставлялись 3–4 грузовых машины, нагруженных людьми, которых якобы расстреливали работники НКВД. Машины были закрыты, и что было внутри, нельзя было видеть. Однажды, когда я был на станции Гнездово, я видел, как выходили из железнодорожных вагонов мужчины и знакомые мне грузовые машины увозили их по направлению к лесу. Что с ними делали, не могу сказать, так как близко подойти нельзя было. Выстрелы и крики мужчин я слышал до самой своей квартиры. Можно допустить, что мужчин расстреливали. В окрестностях не скрывали того, что здесь работники НКВД расстреливали поляков. Местные жители рассказывали, что речь шла приблизительно о 10 000 поляков».

Здесь тоже есть мелкие несообразности, вроде той, что в четыре тогдашних советских машины поместится максимум 100 человек. Стало быть, если предположить, что расстрельные команды работали без выходных пять недель подряд, все равно получается не больше 3500 человек — а где остальные 6500? И откуда местные жители могли знать про «10 000 поляков» — кто-то из них сидел за кустом со счетными палочками?

«Когда немецкие войска заняли лес, я пошел туда, чтобы убедиться. Я думал, что найду еще трупы, но я нашел только несколько насыпанных холмов. Для меня было несомненно, что трупы могут лежать только под холмами. Летом 1942 года поляки работали в одной немецкой войсковой части в Гнездове. Однажды ко мне пришли 10 поляков и просили меня показать, где лежат их соотечественники, расстрелянные работниками НКВД. Я повел их в лес и показал им холмы. Затем они просили меня одолжить им кирку и лопату, что я и сделал. Приблизительно через час они вернулись обратно, ругая НКВД. Поляки сообщили, что в одном из холмов они нашли трупы. В этом месте для опознания они установили два деревянных креста, стоящие там и поныне».

Еще одна версия: это не Киселев показал полякам могилы, а, наоборот, поляки откуда-то про них узнали. Интересно, откуда?

Не ограничившись подписанным протоколом, Киселев еще и выступал перед приезжавшими на раскопки иностранными делегациями. И все было бы хорошо, но 73-летний Парфён Гаврилович Киселёв, проживавший на хуторе неподалеку от дачи НКВД, едва в Смоленск пришла Красная Армия, начал говорить совершенно другое…

Глава 2

Темные дела в Катынском лесу

Молчалин: Нет-с, свой талант у всех…

Чацкий: У вас?

Молчалин: Два-с: умеренность и аккуратность.

Чацкий: Чудеснейшие два! И стоят наших всех.

Уже по первому прикосновению к германскому документу видно, что считающиеся традиционными немецкими качествами методичность и пунктуальность были катынской следственной бригаде отнюдь не свойственны. Неумеренность в благородном негодовании и неаккуратность в обращении с фактами привели к тому, что из их материала во все стороны торчат хвосты, усы, уши и КОГТИ (И ТО ЛИ еще будет!). Чего не скажешь о советской бригаде — она сработала не в пример грамотнее.

С самого начала войны, с первого ее дня, советская сторона тщательно собирала и документировала сведения о зверствах немцев в оккупированных областях (хотя за что, собственно, обижать зверей?).

2 ноября 1942 г., чтобы собрать воедино всю эту массу разрозненных свидетельств, Указом Президиума Верховного Совета была создана организация с очень длинным названием: «Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР». Председателем ее стал секретарь ВЦСПС Н. М. Шверник, членами — первый секретарь Ленинградского обкома А. А. Жданов, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич), писатель Алексей Толстой, историк Е. В. Тарле, нейрохирург Н. Н. Бурденко, гидроэнергетик Б. Е. Веденеев, биолог Т. Д. Лысенко, юрист И. П. Трайнин (последние шестеро — академики АН СССР), летчица, Герой Советского Союза В. С. Гризодубова.

Комиссия тщательно и скрупулезно собирала свидетельства обо всем, что выходило за рамки правил ведения войны, определенных международными соглашениями.

Судя по ее материалам, это орган не пропаганды, а скорее следствия, хотя и несколько «облегченного». Занималась комиссия в основном установлением и документацией фактов, хотя и не доказывала их так, как это положено делать в милиции или госбезопасности. Впрочем, на сбор формальных доказательств не хватило бы никаких человеческих сил. Мы, сегодняшние, думаем, что знаем, как «гуляли» гитлеровцы на нашей земле? Ага, конечно! Не так уж много мы знаем, оказывается… Если нам суждено будет написать планируемую книгу «Изыски геноцида», вы тоже в этом убедитесь…

Основная работа комиссии — это могилы, могилы… Иные на десятки, а иные на тысячи человек. А еще — немецкие «фабрики смерти», бесконечные в своей изобретательности по части уничтожения и мучительства. Трудно сказать, как действовала на патологоанатомов повторяющаяся констатация факта «дети были закопаны живыми» (как часто случалось при массовых расстрелах), но рискнем предположить, что едва ли до войны академик Бурденко способен был написать фразу: «Я собрал коллекцию из 25 черепов казненных немцами русских граждан» — в свое время мы будем читать этот документ.

Итоги работы Чрезвычайной комиссии собраны в особом архиве. Материалы эти открыты и доступны любому исследователю. Именно благодаря их открытости и доступности никто в мире сейчас не оспаривает чудовищных злодеяний нацистов в СССР. Да, в написанных на Западе книгах и исследованиях они замалчиваются, выносятся за скобки — но, по крайней мере, не отрицаются. При таком количестве доказательств это было бы сложно сделать. Можно подделать обстоятельства одной-двух казней, показания пары десятков свидетелей, но совершенно не в человеческих силах наполнить фальшивыми документами целый архив с тысячами и тысячами свидетельств, это не решится утверждать даже самый упертый антисоветчик. Так что массовое уничтожение на территории СССР военнопленных, коммунистов, комсомольцев, евреев, семей офицеров Красной Армии, цыган, инвалидов, заложников, просто мирных жителей никем в мире не оспаривается.

А говорят, польза от чиновничьих бумажек только при растопке печей! Да не будь их, давно бы уже официально и во всем мире было признано, что зверства Красной Армии в Германии не идут ни в какое сравнение с культурной германской оккупацией дикой большевистской России. Единственное препятствие тому — архив ЧГК, доступ в который не решились (или забыли) закрыть в годы «перестройки», а теперь уже поздно. «Катынские» папки в них, кстати, одни из самых умеренных и нестрашных, а есть ведь такие документики, что от одного чтения кровь стынет…