Читаем без скачивания Авиатор - Макс Мах

Лиза фон дер Браге, — а именно так, на самом деле, звучала ее фамилия, — начала вести дневник в 11 лет, в 1910 году. Первая тетрадь так и была озаглавлена, разумеется, задним числом — «1910–1912». Странно, но, даже будучи ребенком, она была чрезвычайно внимательна к деталям, и не столько описывала свое настроение или чувства, испытываемые по тому или иному поводу, — что было бы естественно для девочки ее возраста, — сколько фиксировала события. Число, когда выпал в 1910 году первый снег, количество роз в букете, который батюшка подарил матушке на именины, и количество карат в бриллиантах, прилагавшихся к цветам. Не слишком приятные ощущения от первой менструации, и приятные — от стрельбы из дядиного револьвера, первого поцелуя — мальчика звали Сергеем, и он приходился Лизе троюродным братом, — и от первого полета на планере. Лаконично, спокойно, деловым тоном, и только по существу. Почерк четкий, строчки ровные, мысли ясные.

Лиза очнулась, словно вынырнула из омута, только тогда, когда перевернула последнюю страницу. Очнулась, огляделась удивленно. Все тот же кабинет. Знакомый стол, и хрустальная пепельница полная окурков.

«Ну, ты даешь, девушка! — подумала удивленно, обнаружив тут же на треть опустошенную бутылку коньяка. — В смысле, под такое настроение можно и дать, только, жаль, некому…»

Посмотрела на часы.

«Однако, полдень! А завтракала я когда? В восемь? В девять?» — голова чуть кружилась, тянуло спину и правое бедро, и зверски хотелось есть. К тому же кончились папиросы, Лиза ведь не рассчитывала скурить за утро целых полпачки.

«Ладно, семь бед — один ответ! Пойду к Шергину».

Афанасий Шергин содержал стильный трактир буквально напротив дома Корзухина. Готовили там отменно, атмосфера была приятная, но главное — часов до пяти-шести вечера посетителей у Шергина немного, и в трактире можно просто посидеть, где-нибудь в нише за колонной, выпить чаю или взвару, почитать, подумать…

Сказано — сделано. Лиза быстро переоделась. Увы, не во флотский мундир, в котором, как ей теперь казалось, была, ужас, как хороша. Тем не менее, усилиями Надежды ее гардероб стал теперь куда разнообразней, чем в былые времена. Так что было из чего выбирать. Она и выбрала. Надела длинную — по щиколотки — темно-серую шерстяную юбку, лиловую кофту и подбитую мехом опаловую кацавейку из велюра. Посмотрелась в зеркало. Добавила к образу шарфик и шнурованные сапожки на высоких — двухвершковых — каблуках, кивнула одобрительно своему отражению, набросила шубку и, прихватив сумочку со «вторым томом дневника», вышла из апартаментов.

Дом Корзухина стоял на западной оконечности Смолянки — длинной широкой улицы, застроенной высокими массивными домами, облицованными гранитом и песчаником. Она начиналась у Гренадерского моста на Новом канале, пересекала по диагонали район Бугры, возникший в конце прошлого века, и затем шла параллельно берегу озера. В этой части Смолянки — и на всех близлежащих улицах — располагалось множество хороших и недешевых лавок, ателье и трактиров на любой вкус. Однако, на вкус Лизы, ресторация Шергина выделялась даже на их фоне.

Лиза перешла улицу — движение в этот час было спокойным, — вошла в трактир, поздоровалась с приказчиком и устроилась, как и предполагала, в нише за колонной. Подошел старший половой, и Лиза сделала заказ. Она чувствовала себя уставшей и голодной, а потому взяла паштет из дичи, чашку бульона из телятины с мясным расстегаем, бифштекс с луком, сто грамм водки и кувшин холодного сбитня, сваренного с северными травами и ягодами. Спросила еще пачку папирос «Норд», и сразу же закурила, как только их принесли. Закурила, отхлебнула из кружки сбитня, и открыла дневник.

«1913–1916». Чтение захватило сразу и уже не отпускало. Ощущения при этом были странные, словно бы Лиза не только — и даже не столько, — читала чужой дневник, сколько сама записывала в него свои собственные мысли и впечатления четким почерком, простым и, в то же время, нетривиальным языком. Елизавета Браге записывала приметы обыденной жизни, впечатления и события, описывала механизмы и пейзажи, здания и внешность встреченных ею людей, фиксировала характеристики оружия и машин. Весьма содержательно, хотя и без литературных красот. И без соплей. Между делом, Елизавета Браге разрешила и некоторые недоумения Лизы, заметив, что маменька, купив новое летнее платье без рукавов, начала брить подмышки, что тогда показалось Елизавете нелепым и чрезмерным. Однако через год, поступив в Академию Аэронавтики, она и сама начала брить не только подмышки, но и ноги, и «все вообще». Причина была тривиальна и убедительна — гигиена.

Лиза стала первой — и еще долго оставалась единственной, — женщиной-пилотом в Себерии. Военным пилотом, если быть точным в определениях, вернее, флотским. Однако принимать ее в академию решительно не желали. Девка, да еще молодая. Пятнадцать лет! Где такое видано! Но Елизавета Аркадьевна фон дер Браге на своем настояла, ссылаясь на недавно принятый закон «о равенстве полов», и по временному постановлению военного губернатора — «до окончательного решения вопроса» коллегией Военного Министерства, — была все-таки допущена до испытаний. При этом она выдержала экзамены по физике и математике лучше всех остальных соискателей, имела самый большой налет на планерах, — еще бы, она же с двенадцати лет в воздухе, — стреляла одинаково хорошо с обеих рук, и вообще была полным совершенством. К тому же за нее ходатайствовали пятеро из семи великих бояр Адмиралтейства, — включая родного дядю, — отказать которым никто «в здравом уме и твердой памяти» просто не мог. Ну, ее, в конце концов, и приняли. Приняли, и тут же начались проблемы. Курсанты спали в общих спальнях повзводно, и Елизавета заявила, что имеет право спать со всеми. Ей, разумеется, отказали и поселили в спешно приспособленной под жилье «запасной» каптерке старшины. Поселили, но возникла проблема с помывкой. Елизавета не возражала ходить в баню со всей учебной ротой, но на нее только руками замахали. Вот и пришлось раз в неделю отпускать Елизавету в город, в женскую баню. Однако во все остальное время мыться приходилось в своей комнате — тазик и кувшин, — и только холодной водой, а не мыться Лиза не могла, особенно во время цикла. Так что решение напрашивалось: сбрить все к чертовой матери и подстричь волосы «под корень», чтобы попросту не завшиветь.

Следующий казус возник, когда роту первокурсников — но, разумеется, повзводно, — повели в сопровождении военного лекаря Кондрашова в бордель. О Лизе никто даже не подумал. По умолчанию предполагалось, что она останется в казарме. Но не тут-то было. Елизавета Браге потребовала соблюдения правила равенства курсантов «в получении довольствия», и начальнику курса пришлось взять ее в бордель. Описание публичного дома занимало полстраницы дневника, а само посещение оказалось для Лизы Браге ничуть не менее важным, чем для мальчиков. Антонина Павловна, мать Лизы, как-то так и не удосужилась посвятить дочь в «таинства любви» и прочие необходимые самостоятельной девушке предметы, так что наверстывать упущенное пришлось в бардаке, где добросердечные бляди открыли перед Лизой все прелести половых сношений, не забыв, естественно, и о технике вопроса. Даже посмотреть в дырочку на подвиги других курсантов разрешили. Так что, вошла она в бордель наивной дурой, а вышла циничной сукой.

За чтением дневника Лиза нечувствительно «перемолола» весь свой ранний и весьма плотный обед, попросила принести чаю с морошкой и совсем уже собралась возвратиться к прерванному, было, занятию, когда к ее столику подошла незнакомая молодая женщина. Впрочем, для Лизы все здесь были незнакомцами, даже те, кого она раньше «хорошо знала». Лиза насторожилась, и это, по-видимому, не укрылось от взгляда незнакомки.

— Простите, ради бога! — сказала голубоглазая хорошенькая блондинка лет двадцати двух — двадцати трех. — Я понимаю, это неприлично, ведь мы не знакомы…

«Не знакомы! Уже хорошо!»

— Давайте, оставим реверансы! — сказала она вслух. — Чем могу быть полезна?

— Я ваша новая соседка, — с явным облегчением улыбнулась блондинка. — Вы ведь живете в доме Корзухина? Я вас там видела несколько раз…

— Да, — кивнула Лиза, — я живу в доме напротив, кивнула она в сторону своего дома.

— Ну, вот! Ну, вот! А я здесь никого, представьте, не знаю, — обрадованно затараторила блондинка. — Мужа недавно только из Ямбурга перевели. А вы такая красивая! И одеваетесь стильно. Я вас видела на показе мод в доме купца Лопатина. Вы там с Надеждой Вербицкой рядом сидели. Вы актриса? Модель? Балерина?

— Ну, какая из меня балерина! — усмехнулась Лиза. — Я ношу обувь сорок первого размера.

— Сорок первого? — округлила глаза женщина.

— Присаживайтесь! — предложила Лиза и убрала дневник в сумочку. — Меня зовут Елизавета Браге.