Читаем без скачивания Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

С огромным облегчением Цицерон видел: в то, чему не поверили сенаторы, безоговорочно поверило все сословие всадников. Ничто не могло быть более ужасным для делового человека из всаднических кругов, чем призрак всеобщего аннулирования долгов, даже если сам всадник был по уши в долгах. Одна за другой центурии проголосовали за Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурену как консулов следующего года. Катилина отстал от Сервия Сульпиция, но набрал больше голосов, чем Луций Кассий.

— Ты, злобный клеветник! — прорычал Цицерону один из преторов нынешнего года, патриций Лентул Сура, когда центурии разошлись после долгого дня: выбирали двух консулов и восемь преторов.

— Что? — тупо переспросил Цицерон, с трудом выдерживая вес проклятой кирасы и страстно мечтая освободить от ее тисков талию, слишком располневшую, чтобы чувствовать себя комфортно в доспехах.

— Ты слышал меня! Это ты виноват в том, что Катилину и Кассия не выбрали, ты, злобный клеветник! Ты специально отпугнул от них выборщиков своими дикими слухами о долгах! О-о, очень умно! Зачем обвинять их и тем самым давать им шанс ответить? Ты нашел в политическом арсенале отличное оружие, не правда ли? Неопровержимое заявление? Клевета, инсинуация, грязь! Катилина был прав насчет тебя: ты наглый, безродный выскочка! И пора поставить на место зарвавшихся крестьян вроде тебя!

Цицерон застыл с открытым ртом. Он глядел вслед уходящему Лентулу Суре и чувствовал, как на глазах его выступают слезы. Он был прав в отношении Катилины, он был прав! Катилина закончит тем, что уничтожит Рим и Республику.

— Если это может послужить тебе утешением, Цицерон, — послышался голос рядом с ним, — я буду держать ухо востро и нос по ветру следующие несколько месяцев. Поразмыслив, я подумал, что ты мог быть прав в отношении Катилины и Кассия. Сегодня они недовольны!

Цицерон повернулся, увидел Красса и не выдержал.

— Ты! — с ненавистью заорал он. — Это ты во всем виноват! Это ты вытащил Катилину на его последнем суде! Купил присяжных и дал ему понять, что в Риме найдутся люди, которые хотели бы видеть его диктатором!

— Я не покупал присяжных, — сказал Красc, казалось, без всякой обиды.

— Ха! — сердито бросил Цицерон и быстро отошел прочь.

— И что все это значит? — спросил Красc у Цезаря.

— Просто он думает, что сейчас Риму грозит кризис, и он никак не может понять, почему никто в Сенате не согласился с ним.

— Но я как раз говорил ему, что согласен с ним!

— Оставь, Марк. Пойдем, отметим мое новоселье в Общественном доме великого понтифика. Такой славный адрес! А что касается нашего Цицерона, то бедняга попросту умирает от желания видеть себя в центре сенсации. И теперь, когда он считает, что нашел эту сенсацию, никто не проявляет к ней надлежащего интереса. А ведь он мечтал спасти Республику, — усмехнулся Цезарь.

— Но я не сдамся! — надрывался Цицерон перед своей женой. — Я еще не побежден! Теренция, держи контакт с Фульвией! Даже если ей придется подслушивать у двери, я хочу, чтобы она разузнала все, что может: с кем видится Курий, куда он ходит, что он делает. И если, как мы с тобой думаем, назревает революция, Фульвия должна убедить Курия в том, что лучшее, что он может сделать, — это сотрудничать со мной.

— Я это сделаю, не сомневайся, — оживилась супруга. — Сенат пожалеет о том дне, когда встал на сторону Катилины. Я видела Фульвию и знаю тебя. Во многих отношениях ты — идиот, но только не тогда, когда надо распознать негодяев.

— А почему это я идиот? — надменно осведомился ее муж.

— Во-первых, потому что пишешь плохие стихи. Во-вторых, пытаешься заработать себе репутацию знатока искусств. Тратишь деньги на виллы, жить в которых у тебя нет времени, даже если бы ты постоянно путешествовал, — а ты не путешествуешь. Ужасно балуешь Туллию. Подлизываешься к таким, как Помпей Магн.

— Хватит!

Теренция замолчала, устремив на него взгляд, который никогда не был согрет любовью. Жаль. Потому что, сказать по правде, Теренция любила своего Цицерона. Но она знала все его слабости, не замечая своих. Хотя у нее не было амбиций стать новой Корнелией, матерью Гракхов, она обладала всеми достоинствами римской матроны. Очень трудно человеку с характером Цицерона жить рядом с безупречной матроной. Экономная, трудолюбивая, хладнокровная, практичная, бескомпромиссная, прямая, бесстрашная, считавшая себя равной по уму любому мужчине, — такова была Теренция, не терпящая глупцов, даже если это ее муж. Она не понимала его незащищенности. Она не понимала, что он чувствует свою неполноценность, ибо ее происхождение было безупречным и все ее предки были истинными римлянами. Теренция считала, Цицерону лучше всего было бы расслабиться и въехать в самое сердце римского общества на хвосте ее юбок. А вместо этого он заточил ее дома, в безвестности, и самостоятельно старается войти в элиту, к которой не принадлежит.

— Ты должен пригласить в гости Квинта, — сказала Теренция.

Но Цицерон и его младший брат были так же несовместимы, как Цицерон и Теренция, поэтому старший консул опустил углы рта и покачал головой.

— Квинт такой же, как все остальные. Он думает, что я из мухи делаю слона. Но завтра я увижусь с Аттиком. Он мне поверит. Он — всадник, и у него здравый ум. — Цицерон немного подумал и добавил: — Лентул Сура был очень груб со мной сегодня на Септе. Я не могу понять почему. Я знаю, что много сенаторов винят меня за то, что я лишил Катилину шансов стать консулом, но Лентул Сура вел себя особенно странно. Казалось, все это слишком много для него значило.

— Он и его Юлия Антония и эти ужасные тупицы-пасынки! — презрительно фыркнула Теренция. — Трудно найти более ленивых дураков. Не знаю даже, кто из них мне больше неприятен: Лентул, Юлия или ее ужасные сынки.

— Лентул Сура снова добился успеха, учитывая, что цензоры выгнали его из Сената семь лет назад, — сказал Цицерон. — Он вернулся в Сенат через квесторство и начал все с начала. Он уже был консулом до изгнания, Теренция. Это должно быть ужасным унижением для него — в таком возрасте опять сделаться лишь претором.

— Беспомощный, как и его жена, — ядовито заметила Теренция.

— Как бы то ни было, сегодня был необычный день.

Теренция фыркнула:

— И не только в связи с Лентулом Сурой.

— Завтра я разузнаю, что знает Аттик, и это, вероятно, будет интересно, — сказал Цицерон, зевнув так, что на глазах выступили слезы. — Я устал, моя дорогая. Пожалуйста, пришли ко мне Тирона. Я подиктую ему.

— Похоже, ты и правда устал! Тебе не свойственно поручать кому-то писать вместо себя, даже Тирону. Я пришлю его, но только ненадолго. Тебе нужно поспать.

Когда Теренция встала с кресла, Цицерон импульсивно протянул ей руку и улыбнулся.

— Спасибо за все, Теренция! Чувствуешь себя совсем по-другому, когда ты на моей стороне.

Она взяла протянутую руку, крепко ее сжала и застенчиво улыбнулась, как-то по-детски и неуверенно.

— Не думай об этом, муж, — сказала она и быстро вышла, пока никто из них не расплакался.

Если бы кто-нибудь спросил Цицерона, любит ли он своих жену и брата, он мгновенно ответил бы утвердительно. И это было бы правдой. Однако ни Теренция, ни Квинт Цицерон не были так близки его сердцу, как некоторые другие, и среди них был только один человек, близкий ему по крови, — его дочь Туллия, представлявшая собой теплый и яркий контраст матери. Сын его был еще слишком мал, чтобы вызвать у Цицерона определенные чувства. Вероятно, маленький Марк никогда не будет близок отцу, поскольку по характеру он более походил на своего дядю Квинта — импульсивного, вспыльчивого, вечно с напыщенным видом и ничем не одаренного.

Кто же в таком случае были другие, сердечно близкие Цицерону люди?

Первое имя, которое пришло бы на ум Цицерону, задай ему кто-нибудь этот вопрос, был бы Тирон. Тирон являлся его рабом, частью его семьи, как это случается в обществе, в котором рабы — не столько низшие существа, сколько несчастные люди, которым приходится подчиняться закону собственности. Домашние рабы римлянина жили практически вместе со свободными членами семейства. Во многих отношениях это напоминало большую семью. Отсюда — все преимущества и все недостатки такого положения. Взаимоотношения между рабами и их господами складывались сложно. То и дело возникали, а потом улаживались конфликты, серьезные и несущественные. Поддержку могли получить и свободные, и рабы. И только строгий хозяин имел возможность оставаться невосприимчивым к давлению со стороны рабов. В семье Туллия Цицерона рабами распоряжалась Теренция. Но даже Теренция хорошо относилась к Тирону, который умел легко успокоить маленького Марка и так же просто мог убедить Туллию в правоте ее матери.

Этот грек пришел в семью Туллия еще совсем молодым. Он продал себя в рабство, которое считал альтернативой прозябанию в бедном и малоизвестном беотийском городе. Ласковый и добрый, он закономерно пришелся по душе Цицерону. К тому же грек оказался блестящим секретарем. Такого человека невозможно было не полюбить. Поскольку Тирон был неизменно внимателен и заботлив, даже самые недоброжелательные и эгоистичные среди его собратьев-рабов в хозяйстве Туллия не могли его обвинить в заискивании перед хозяином и хозяйкой. Его доброта распространялось и на отношения с другими рабами и вызывала в них ответную любовь.