Читаем без скачивания Маршалы и генсеки - Николай Зенькович

Первый судебный процесс по закону от 1 декабря 1934 года состоялся 28 декабря того же года в Ленинграде по делу об убийстве Кирова. 14 человек приговорили к расстрелу, который был приведен в исполнение через час после объявления приговора. Спустя 55 лет тринадцать из четырнадцати казненных были реабилитированы, за исключением стрелявшего в Кирова убийцы-одиночки. Ладно, страной тогда правил тиран и душегуб Сталин.

Когда в последний раз судили по-закону от 1 декабря 1934 года — а это был процесс Берии в декабре 1953 года, — у руля государства стоял совсем другой человек, обвинивший своего предшественника в деспотизме и поклявшийся в верности демократии.

ОБОЛГАННЫЙ И ЗАБЫТЫЙ

КАК ЗАВЯЗЫВАЛИСЬ УЗЕЛКИ

Узелки интереса к этому человеку драматичной судьбы завязывались у меня давно и туго.

В самом начале шестидесятых- годов, я, в ту пору скромный студент, пробующий свои силы на ниве журналистики, сидел в «телевизоре» — так называли обитатели старого Дома печати в Минске стеклянное кафе «Молодежное» — со знакомым сотрудником молодежной газеты, через которого проходили мои публикации. Был день выдачи гонорара, и «телевизор» гудел многоголосым шумом богемной публики, читающей стихи, обсуждающей последние литературные и журналистские новости, беспрестанно ссорящейся и мирящейся, наполняющей и опустошающей фужер за фужером с дешевым сухим вином.

В гонорарные дни сюда приходили писатели, журналисты, художники, артисты. Здесь можно было встретить немало странных личностей, внешний облик которых ничего бы не сказал о характере их занятий даже проницательным инженерам человеческих душ. Одна из таких личностей подсела за наш столик. Мой компаньон плеснул в пустой фужер вина из ополовиненной нами высокой бутылки с длинным и узким горлышком, подвинул непрошеному гостю:

— Промочите горло, Аверьян Степанович! За успех нового газетера — крупно у нас выступил. Почти на полполосы…

Маленький, тщедушный, неопрятного вида человек, которого мой благодетель назвал по имени-отчеству, сначала с жадностью опрокинул содержимое фужера в редкозубый рот, вытер губы рукавом и только потом произнес:

— За удачу, молодой человек! К сожалению, не читал. О чем прописали?

— Да так, на военную тему. Вернее, на историческую, — неопределенно ответил я.

— На военную? Историческую? — насмешливо переспросил он. — Что вы в вашем возрасте можете знать о войне и об истории!..

Подсевший к нам человек явно был уже навеселе. Притом довольно сильно. От добавленного за нашим столиком вина его, похоже, совсем развезло. Он заговорил — сбивчиво, путано, перескакивал с одной темы на другую. Но вот проскользнуло что-то более-менее напоминающее связную мысль:

— Война, история… А вам приходилось видеть Маршала…

Икнул:

— Советского Союза в крестьянском зипуне? В лаптях? Растерянного и жалкого?

Пьяно засмеялся:

— Каково, а? Бредет обросший черной цыганской бородой мужик в лаптях. Навстречу — военный патруль. Цыган подзывает военных, требует отвести его в ближайший штаб, строго спрашивает, из какой они части. «Да кто ты такой? — теряет терпение старший патруля. — Документы!» «Я Маршал Советского Союза Кулик, — сердито отвечает цыган. — А ты кто такой? Как стоишь перед заместителем наркома обороны?» Патрульные хохочут: ну и умора, вот так номер отмочил цыганище. А чернобородый лезет за пазуху, достает красную корочку и — в морду начальнику патруля: глаза разуй, над кем смеешься. Тот корочку в руки, раскрыл: и точно, физиономия цыгана, только на фото он с маршальской звездой в петлицах…

Аверьян Степанович потянулся к бутылке, сам вылил остатки в свой фужер и, зажмурив глаза, заглотнул содержимое.

— Может, хватит, Степаныч? — ласково спросил мой компаньон. — Вам больше нельзя…

— А я и не прошу. Моя душа меру знает, — обиделся непрошеный гость. Но по всему было видно, что уходить из-за стола не собирался. Добавленные два фужера к принятой до этого дозе были для него лишними. Его развезло.

По-заговорщически подмигивая и поминутно оглядываясь, словно в плохом детективе, он намекал на свою личную причастность к поиску маршала, потерявшегося-в Белоруссии в первые дни нападения нёмцев на Советский Союз. Якобы маршала прислал из Москвы сам Сталин для изучения обстановки и координации действий войск Красной Армии. Но по прибытии в район боев связь с ним прервалась. Никто не знал, куда девался личный посланец Сталина. Генштаб всполошился: неужели попал в плен? На поиски пропавшего были брошены специальные группы. Маршала Кулика, в крестьянском зипуне и в лаптях, случайно обнаружила одна из многочисленных поисковых групп, прочесывавших местность. В эту группу, судя по его рассказам, входил и Аверьян Степанович.

Мне показалось забавным сочетание смешной фамилии, обозначающей распространенную в Белоруссии болотную птицу, и громкого воинского звания. Маршал Советского Союза Кулик… Этим и запомнился давнишний эпизод из студенческой жизни. Да, кажется, я поинтересовался у журналиста, С которым сидел за столиком в «телевизоре»: а кто этот Аверьян Степанович? Оказалось, бывший партизан, после войны подвизался в журналистике, спился.

Ныне его нет в живых, но фамилию называть не буду, чтобы ненароком не причинить боли его родным и близким.

Так бы и остался, наверное, этот эпизод невостребованным, если бы не еще одна случайная встреча.

Произошла она на заброшенном хуторе в Пружанском районе Брестской области. Там я познакомился с удивительной судьбы человеком, который пробудил в памяти впервые услышанную за столиком в минском кафе незвучную фамилию — Кулик, резко контрастирующую с другим титулом, громким и красивым воинским званием.

На хуторе проживал Павел Будько, капитан, воевавший в Испании в составе интербригады. Я видел фотографию, на которой он был снят вместе с Долорес Ибаррури — могучий, статный красавец в свитере грубой вязки, с мужественным правильным лицом. А тогда передо мною сидел сильно сдавший от болезней и старости, усталый, много натерпевшийся в жизни человек. Диктофонов у нас еще не было, и я не отрывался от блокнота, стараясь как можно полнее записать все, что он рассказывал об испанских событиях.

Будько был знаком с Михаилом Кольцовым, Ильей Эренбургом, много и талантливо писавшими о гражданской войне 1936–1939 годов в Испании, с военными советниками Павлом Батовым, Яковом Смушкевичем, Дмитрием Павловым, Николаем Вороновым, которые впоследствии стали крупными советскими военачальниками. Тогда об их участии в испанских боях писали крайне редко и скудно, а тут, на заброшенном лесном хуторе — человек, лично видевший их в деле! И — не боявшийся давать оценки, высказывать свои суждения, нередко не совпадающие с общепринятыми. Смелость по тем временам потрясающая. Ведь некоторые имена даже вслух опасались произносить — того же генерала армии Д. Г. Павлова, командовавшего Западным фронтом в июне 1941 года и расстрелянного с группой генералов по приговору военного трибунала за потерю управления войсками, их паническое бегство и сдачу врагу огромных территорий. А Павлов, оказывается, воевал в Испании. И воевал умело, грамотно. Но там он командовал полком, а вот с фронтом справиться не сумел,'не было у него для этого данных.