Читаем без скачивания Власов. Два лица генерала - Николай Коняев

Грустно было не только ему.

«Надежда на возможность преображения каждого человека привела меня и к Власову, – пишет Штрик-Штрикфельдт в своей книге. – Ею мы питались все это тяжелое время. И вот эта надежда была мертва. Я сказал [234] Власову, что у меня из-под ног выбита почва и что мои внутренние силы иссякли».

– Вы напрасно надеетесь,-сказал Власову Штрик-Штрикфельдт. – Ни Гиммлер, ни Гитлер не переменятся. Слишком поздно ожидать изменения хода войны.

– Если бы Германия продержалась еще 12-15 месяцев, у нас было бы время создать достаточно мощный военный кулак,-сказал Власов. – Этот кулак с поддержкой вермахта и малых европейских народов мог бы составить нечто, с чем Америка и Англия, так же как и Москва, стали бы считаться. Но этого времени у нас не будет…

– Я вижу только один выход, Андрей Андреевич. Вы должны ехать в Прагу и обнародовать Манифест. Тогда весь свободный мир услышит о вас. А когда пражские церемонии закончатся, вы должны уйти, заявив, что национал-социалистическое правительство не сдержало данных вам обещаний. Только так вы можете заложить фундамент для будущего развития. Я знаю, что это легко сказать и трудно сделать. Без сомнения, это приведет вас в лагерь или в тюрьму. Но Русское освободительное движение будет жить.

– Жалко, что уже нет Зыкова, который мог бы сказать свое слово,-ответил Власов и сделал паузу, чтобы «домашний святой» мог вспомнить о грустной судьбе «наркомзятя». – Может быть, еврей нашел бы выход. Он всегда чуял его. А я выходы искать не умею и не хочу, когда миллионы людей{50}надеются на Власова. Я не могу бросить их, я должен идти по этому пути до горького конца… [235]

– Он не уйдет от Гиммлера…-выслушав Штрик-Штрикфельдта, сказал проницательный Гелен. – Значит, сейчас нужно хотя бы не допустить, чтобы СС забрал и вас. Прежде всего вы должны исчезнуть из поля зрения. Вы поедете в Померанию, где будете писать историю Власовско-го движения. А там посмотрим… Я отдам необходимые распоряжения.

Штрик– Штрикфельдту дали адрес поместья в Померании.

«В одинокой усадьбе господина Кортюма меня приняли сердечно. Кортюм был в курсе дела. Мне предоставили уютную комнату, и я смог сразу приступить к работе».

– Вильфрид Карлович-моя совесть, – часто говорил Власов. – Когда он меня убеждает, нет возможности не согласиться с его доводами. В нашем кругу он выполняет роль домашнего святого. Он – наша святыня. Я твердо убежден, что он готов ко всему, чтобы продвигать вперед наше задание.

Однако прощание Власова с «домашним святым» прошло сухо.

«Поведение Власова, – свидетельствует Фрёлих, – стало для меня еще одним доказательством влияния на него советской школы, а именно: не следует выражать симпатии другу, попавшему в немилость, это ему все равно не поможет».

Глава седьмая

И вот наступило 14 ноября 1944 года – день, которого так ждал Андрей Андреевич Власов. В Праге, во дворце Храдчане был создан Комитет освобождения народов России.

Открыл собрание профессор Сергей Михайлович Руднев. Он плакал, произнося речь.

Стоя за столом, генерал Власов прочитал доклад.

Слева от Власова сидели генералы Трухин и Жиленков, справа – профессор Руднев, генерал Малышкин, профессор Богатырчук.

После заседания Карл Герман Франк – министр Богемии и Моравии – дал во дворце Черни торжественный банкет на шестьдесят человек.

Ужин был богатый, вино лилось рекой. Многие не устояли, но Власов держался. Весь ужин он почти не пил.

Игорь Новосильцев вспоминал потом, как Власов подозвал его к себе и спросил на ухо:

– Игорек, как я себя держу? Они,-генерал Власов подчеркнул это презрительно ироническое «они» и снова кивнул в сторону немецкого офицера, – меня часто спрашивают, какие гарантии я могу дать, что, получив оружие, не поверну его против немцев? А я отвечаю: лучшая [236] гарантия – ваше собственное честное поведение по отношению к нам, русским. Что значит честное, объяснять не стоит: сами должны знать. А иначе лучше мне оружия не давайте, обязательно поверну против вас, немедленно поверну при первой же подлости с вашей стороны!

Для рядовых членов КОНРа устроили вечер в пражском автомобильном клубе, который быстро вылился в пьянку. Зал наполнился криками подвыпивших людей. Они яростно жестикулировали, а потом валились на пол и засыпали…

«Но эта распущенность объяснялась отчаянием, – говорит Сергей Фрёлих. – Мы все понимали, что это начинание пришло слишком поздно… То, что Гитлер раньше не мог решиться в пользу Власовского движения, определило судьбу всех нас».

Некоторые исследователи и сейчас считают, что «Пражский манифест» – документ, предназначенный не столько для прямого действия, сколько, для историков, и его сверхзадача заключается в том, чтобы объяснить потомкам, что предатели., собравшиеся в Праге, предавали страну не для того, чтобы принести ей зло, а для того, чтобы освободить ее.

Впрочем, пребывание членов Комитета в Праге было кратковременным и вообще поездка в Прагу была нужна только для того, чтобы этот акт состоялся не в Германии, а на славянской земле…

Это, как говорит протоиерей Александр Киселев, было категорическим условием генерала Власова.

Пражское торжество продолжили в Берлинском «Европа-хаус» (Доме Европы).

«18 ноября в одном из немногих уцелевших к тому времени залов Берлина, в „Европа-хаус“, состоялся торжественный вечер по случаю создания КОНР. Зал, вмещавший около 1500 человек, был заполнен почти исключительно русскими; немцев почти совсем не было, – вспоминал Л.В. Дудин (Н. Градобоев). – Первые ряды были заняты духовенством и военнопленными, привезенными прямо из лагерей. Все остальные, какое бы положение они ни занимали, размещались позади. Таково было личное желание Власова. Сцена, на которой сидели члены Комитета, была украшена национальными флагами всех народов России, а по обеим сторонам ее огромными полотнищами свешивались русский трехцветный и андреевский флаги.

На этом собрании Власов еще раз зачитал Манифест и сказал большую политическую речь, в которой весьма резко и объективно были оценены цели и возможности Русского движения и возможные будущие отношения между Россией и Германией.

После Власова выступали с речами представители различных народов России, а также рабочих, интеллигенции, женщин, добровольцев и [237] духовенства. Необычайные по силе и глубине чувства речи произнесли священник А. Киселев и поручик Димитриев».

Речь протоиерея Александра Киселева сохранилась. Молодой священник обратился тогда ко всем православным людям, к представителям, как он сказал, «дорогого отечества нашего»…