Читаем без скачивания Вепрь. Феникс - Константин Калбанов

Наконец снаряжение кораблей подошло к концу. За это время, 'Ворон' успел сделать пробный двухдневный выход в море, с новой командой и под руководством молодого капитана, за которым присматривал шкипер, разумеется за отдельную плату. Все прошло великолепно и иноземец остался доволен как действиями капитана, так и самой команды.

Первым в море вышел, зафрахтованный барк. Он имел более низкий ход, поэтому должен был добраться до порта Сана, на западном побережье Империи, где ему предстояло пополнить припасы и там дождаться подхода 'Ворона', который задерживался с отплытием. Виктор решил оставить старое название, разве только его переписали на славенском.

Когда оставалось только поднять паруса и двинуться в путь, Виктор вдруг понял, что не сможет просто так уехать. Он назначил крайний срок, до которого его следовало ждать и один, со сменными лошадьми тронулся в дальний путь. Порывавшихся его сопровождать ватажников он просто одернул и велел не дергаться. Это его личное дело и его риск, никого подставлять он не собирался и случись, за все ответит сам.

Добравшись до Брячиславля в рекордные сроки, он узнал обо всем, что случилось со Смеяной и о близкой свадьбе с Угрюмом и о том, что она в настоящий момент скорбит о покойном супруге в селе, отданном им на прокорм. Вот только есть ли у нее желание выйти замуж за брата Бояна, или она поступает таким образом под тяжестью обстоятельств, оставалось все еще неизвестным и он был намерен выяснить это доподлинно.

Пару дней он наблюдал за господской усадьбой, расположившись на высокой сосне и делая по ночам вылазки. За это время он успел разобраться и с системой охраны и расположением обитателей дома. Так что действовал он не наобум, а вполне продуманно, с холодным и ясным расчетом, используя все свои навыки наработанные за бурное время.

— Здравствуй, Смеяна. Ты уж прости, что как тать к тебе пробрался, но с красного крыльца, меня никто не впустил бы.

— Но…

— Хотел поговорить. Мой корабль уже готов двинуться в путь, только распустить паруса. Но вот жизни мне без тебя нет. Если сказанное тобой не пустое, то хочу позвать тебя с собой.

— Нет. Не могу я. Мне ведь скоро под венец.

— Значит, ты сама желаешь Угрюма, — горестно произнес Виктор. Он не вопрошал, а говорил как человек которого постигло большое разочарование, как пришибленный горем страдалец.

— То не важно, — тяжко опустившись на лавку и понурившись, ответила молодая женщина. Вот только несчастный ее вид, вдруг взбодрил Виктора. Она не хочет этого! Она вынуждена так поступить, но не хочет!

— Смеяна, брось все и иди со мной. Ведь вижу, что не мил тебе Угрюм и за него ты не желаешь, ведь ты хочешь быть со мной. Хочешь, но не можешь, потому как считаешь, что это недостойно дочери боярина. Но что недостойного в любви? Там в Новом Свете, все по иному и там мы будем счастливы.

— Да я с радостью отправилась бы с тобой, но закон на стороне Угрюма и его родовичей, мой сын Вяткин и он желает взять о нем заботу. Если поступлю по своему, то не будет нам прощения.

— Плевать. Нам бы только до Астрани добраться, а там ищи свищи. А как новых берегов доберемся, так нам сам черт не брат. Пусть попробуют до нас дотянуться.

— Дак там ить тоже, власть Великого князя.

— Какое ему дело до того, что Вяткины не смогли совладать со своей невесткой. То дело семейное, так что пусть сами и разбираются.

— Даже коли и так. А как быть с многолетней дружбой меж родами Смолиных и Вяткиных. Посеять раздор и вражду?

— Пустое. Ты сейчас к роду Смолиных не принадлежишь. Ты вообще была бы вольна делать все что угодно, коли Угрюму не возжелалось бы тебя получить. Ты Вяткина и поступки твои повредить Смолиным никак не могут.

— Нельзя так.

— Можно, — убежденно сказал, словно припечатал Виктор. — Нельзя измываться над собой, коли можно этого избежать и быть счастливым. Решай. Времени нет вовсе. Либо ты пойдешь с тем кого любишь и проживешь остаток дней счастливой, либо будешь всю оставшуюся жизнь мучиться и сожалеть о том, что не сделала одного единственного шага, способного изменить всю твою жизнь.

— Но как же так-то. Нет. Нет, я не могу. Уходи Добролюб. Богом тебя заклинаю, не мучь ни себя ни меня.

— Смеяна.

— Уходи.

Что же, он хотел расставить все точки. Расставил. Правда, расчет был на совсем иной результат, но вышло так, как вышло. Главное слово было за ней, потому как именно Смеяне предстояло сделать выбор, именно она была связана по рукам и ногам и это ей нужно было порвать оковы. Она сделала свой выбор и теперь им с этим жить. Жить порознь, каждому своей жизнью и лучше как можно быстрее позабыть друг о друге. Вначале будет трудно и больно, но время и большие расстояния помогут если не излечиться полностью, то притупить боль, он это знал точно. Сейчас же нужно просто уйти и ни в коем случае не оборачиваться, иначе сил сделать это не останется.

— Отец небесный, да что же это! Любый!

Смеяна не отдавая себе отчета, бросилась к отвернувшемуся от нее мужчине и повисла на нем, желая всеми силами удержать его подле себя. Волков весь сжался, едва сдерживаясь, чтобы не дать волю своим чувствам. Чертова баба! Она что думает, что ему сейчас легко!? Стоять! Не оборачиваться! Кулаки сжимаются с яростной силой, так что пальцы побелели, а в суставах образовалась ломота, челюсти сжаты так, что еще малость и зубы покрошатся в крошку, на лбу выступила холодная испарина, а в глазах вселенская печаль и боль. Но она ничего этого не видит, только чувствует, как он весь напрягся, разом превратившись в камень. Только не оборачиваться, потому как это будет конец. Никого он больше не будет слушать, а схватит в охапку свою ладу и потащит ее с собой, как бы она не брыкалась. Он вдруг ощутил это всем своим существом, потому как почувствовал как в нем просыпается зверь, живущий только своими инстинктами и берущий все, что считает своим по праву, не спрашивая о том никого.

— Прости меня, дурру грешную. Согласна. Я на все согласна. Даже если придется конец принять, то вместе с тобой.

А вот теперь, только бы не потерять голову. Ага. Легко сказать. Смеяна тут же оказалась в крепких объятиях, и он с жадностью впился в ее губы. Страсть волной начала подниматься в них, угрожая затопить собой все. Да что там, грозить, когда она трясясь как осиновый лист, уже тянет его к постели, а он как телок идет на привязи, не в силах противостоять собственным желаниям.

Однако, толика здравого смысла у него все же еще осталась и он сумел таки вынырнуть из затягивающего омута. Больно! Боже, как же больно! Душа разрывается на части, от того, что приходится гасить всеобъемлющий восторг. Стоять, телячья немочь!