Читаем без скачивания Маленькая Луна (сборник) - Андрей Столяров

– Это – где?

– А это сейчас – везде… Вот так, – заключаю я, – бога нет, а спасение души есть. Правда, если нет бога, то кому эта душа нужна?

Вопрос повисает в воздухе.

– Мне нужна, – вдруг говорит Аля.

И она так это произносит, что не поверить нельзя.

Действительно – ей.

Ей, и более никому.

Но ведь этого тоже – достаточно.

Значит, не надо Але ничего объяснять.

Она все понимает и так.

Правда, у понимания этого есть оборотная сторона. Через пару дней Аля прибегает ко мне – невозможная, бледная, как будто сквозь кожу у нее проступает испуг, задыхающаяся, больная, не помнящая себя, и, захлебываясь от волнения, рассказывает, что сегодня у нее была встреча с очередным заказчиком, слава богу, что в офисе, а то бы рехнулась совсем, и вдруг она почувствовала какую-то кисловатую вонь, а когда подняла голову от разложенных эскизов и чертежей, то увидела напротив себя звериную пасть.

– Такую, знаешь, настоящую, как у волка, вытянутую, в серой шерсти, с оскалом… Что это – схожу с ума?!

– Напротив, выздоравливаешь, – говорю я.

– Тогда что это, что?!

Алю ужасно трясет.

Я прижимаю ее к себе и, зажмурившись, осторожно вдыхаю запах волос.

Мне давно уже не было так хорошо.

– Что это, что?!

– Просто мы с тобой одной крови – ты и я…

Между тем кризис усиливается. Пресса полна панических сообщений о надвигающей безработице. Предполагается, что останутся не у дел от десяти до пятнадцати миллионов людей, и, если судить по прогнозам, смягчить этот удар не удастся. Нарастает волна невозвращенных кредитов. Каждый день приносит известия о трудностях с платежами, то у одного крупного банка, то у другого. Финансовая система страны явно потрескивает, и хотя члены правительства, да и сам президент, время от времени заявляют, что ситуация в России несколько лучше, чем у других: нас спасают денежные резервы, которые мы успели создать, – жизнь эти бодрые заявления непрерывно опровергает. Рубль быстро обваливается, цены неудержимо растут. Я, например, чувствую это по своему месячному бюджету. Не могу точно сказать, насколько подорожали те или иные товары, но в целом, если прикинуть по тратам, видимо, процентов на двадцать. Маршрутка только что была пятнадцать рублей, стала аж двадцать пять, метро было тоже пятнадцать, а стало двадцать. Теперь, чтобы из своих новостроек съездить в центр, мне нужно выложить почти целый стольник.

Не лучше обстоят дела и за рубежом. В США банки шатаются, так что видно даже отсюда. Англия намеревается развернуть у себя комплекс протекционистских мер. Франция, а вслед за ней и Германия, заявляют, что нынешняя мировая финансовая система больна, требуется глобальная перестройка всей экономической архитектуры. Такие вот оптимистические прогнозы. Правда, на президентских выборах в США все-таки побеждает Обама, и этот темнокожий афроамериканец внушает миру некоторые надежды. Во всяком случае, выглядит он вполне современно. Кения, откуда родом его семья, просто ликует. Как будто Обаме есть дело до Кении! Тем не менее все встрепенулось, ждут перемен. Правда, Борис, который занимается историей кризисов, утверждает, что это не более чем стандартные социальные ожидания. Когда в ситуации катастрофы является новый лидер, то от него, как мессии, всегда ждут некого чуда. Вот он сейчас поведет орлиным взором окрест, расправит плечи, произнесет магические заклинания – вспыхнет свет, тучи рассеются, во мгновение ока все придет в норму. Такого чуда ждали от Керенского весной и летом 1917 года, потом – от Горбачева в начальные времена перестройки, затем – от Ельцина после распада СССР. Разочарование, надо сказать, наступает очень быстро.

И похоже, что Борис прав. Проходит чрезвычайный саммит «двадцатки», где обсуждаются, естественно, методы преодоления кризиса. Съезжаются лидеры ведущих стран мира, подтягиваются известные финансисты, политологи, социологи, аналитики. Дискуссия продолжается несколько дней, и ничего, кроме общих слов о коллективном сотрудничестве, этот форум не производит.

Становится ясным, что рецепта ни у кого нет.

А если и есть, то такого человека слушать не станут.

Мир понемногу сходит с ума и начинает дергаться как припадочный, сохраняя при этом политкорректную идиотическую улыбку.

Видимо, ничего хорошего нас не ждет.

В декабре в Петербург приезжает пан Марек Хованский. Это крупный экономист, осуществлявший вместе с Бальцеровичем либеральные преобразования в Польше. Он выступает в Золотом зале Европейского социологического института и почти полтора часа говорит о нарастании в мире негативных тенденций. На семинаре присутствуют человек тридцать. Тишина под расписным потолком такая, что слышно, как разговаривают на улице. Я спрашиваю пана Хованского: ну как же так, ведь дураку понятно, что бурный экономический рост не может продолжаться до бесконечности. Такой период длится обычно не более десяти лет. Собственно, само процветание является признаком близкого кризиса. Почему ж вы, экономисты, не били во все колокола? Почему не предупреждали политиков о надвигающейся катастрофе?

Профессор Хованский смотрит на меня как на идиота.

На секунду он даже забывает русский язык.

– Пшепрошем пана… Звините, коллега… Но политики никогда не слушают специалистов до кризиса. Они начинают прислушиваться к ним, лишь когда кризис… катастрофичность… уже… совершилась. И то… как это можно сказать?.. долго-долго не сразу…

Так отвечает мне пан Марек Хованский. Он стоит на фоне окна и представляет собой сумрачный человеческий силуэт. Как будто звучит голос оракула. День сегодня солнечный, яркий, одетый в необыкновенную синь. Воздух прозрачен, как если бы его не было вообще, и потому, наверное, кажется, что все это голографические фантомы – их можно смахнуть рукой, чиркнуть пальцем, они сморщатся, пойдут мелкими волнами, распадутся: точно смерть, неизбежно проступающая сквозь жизнь, хлынет из-под их зыбкой прелести темный вселенский холод.

Кризис, наконец, докатывается и до меня. В середине декабря я, как договаривались, сдаю работу в издательство. Я приношу ее на дискете, хотя мог бы просто послать по электронной почте, и Максим, директор издательства, а также его главный редактор в одном лице, приглашает меня к себе в кабинет. Мы усаживаемся за стол, и девушка такого неприступного вида, что, несмотря на юность, ее называют исключительно Ольгой Андреевной, приносит нам дымящийся кофе. Кофе, ничего не скажешь, отличный. Аромат его поднимает температуру жизни до предельных высот. Да и сама Ольга Андреевна, как всегда, производит сильное впечатление. Ей бы не в издательстве засыхать, а прогуливаться по подиумам, потрясая собой Лондон или Париж.