Читаем без скачивания Новый Мир ( № 2 2006) - Новый Мир Новый Мир

“Карьеризм — одна из самых сильных страстей Гоголя. <…> И Гоголь искусился самым страшным образом: захотел стать святым в короткий срок и для какой-то вполне определенной, корыстной и земной цели и задачи. И цель эта уже вполне определенная — стать на этом христианском пути неизмеримо выше людей”.

“Он был великим писателем, великим актером, великим комиком и великим мистификатором, „напустившим много тумана” на свою личность, человеком, который мог гордиться тем, что никто не разгадал его вполне, даже Пушкин. Но великим христианином он не был никогда”.

Лидия Жукова. Эпилоги. Вступительная статья Натальи Жуковой. — “Искусство кино”, 2005, № 7.

“Он [Хармс] почему-то здоровался со столбами. И делал это с той важной серьезностью, которая не позволяла никому из нас хмыкнуть или вообще как-то реагировать на эту подчеркнутую вежливость по отношению к неодушевленным, впрочем, для него, быть может, и одушевленным невским фонарям. У него были глаза серые, напряженные, изучающие, он редко улыбался и все будто во что-то вглядывался. Иду однажды по Марсову полю, и вдруг — Хармс! Мы вместе стали топтать снежок. Что-то на меня нашло. Я стала его „прорабатывать”, дескать, эта игра, эти кепки, общение с фонарями — все это от ухода от людей, от реальности. Я уличала его в высокомерии. А он смотрел на меня своими серыми глубокими глазами и молчал. Ни слова не уронил, слушал! Молчал… Дура я была, не понимала, что игра — это тоже естество, тоже природа! Иногда”.

“Коля [Олейников] стал приходить к нам чуть ли не каждый день. До этого Митя совсем не пил, не умел, а теперь у него вошло в обиход ставить на стол бутылку, „поллитру”. Рядом на кухне надрывались примуса, варилась картошка. В этом ритуальном застолье большая роль отводилась луку. Олейников любил, чтобы лук резался крупно, чтоб смачно хрустели под зубами его налитые горечью и сладостью белые кружки, любил, чтобы много было подсолнечного масла, — сказывалась крестьянская душа. Они тихо пили и пели. Тогда Сталин изрек свое гениальное: „Дело чести, дело славы, дело доблести и геройства”. И вот они пели эти слова под „эй, ухнем”, тихо, протяжно, умильно, уже захмелевшие, на лице розовые пятна, размягченные, чему-то смеялись, один хмыкнет, другой ухмыльнется… „Геройства, ства… ства…””

Публикуется по изданию: “Эпилоги” ( New York, 1983).

См. также воспоминания разных лиц о Данииле Хармсе в настоящем номере “Нового мира”.

Задание и отправление. Аркадий Бурштейн о поэзии и шаманстве. — “Рец”, 2005, № 31 <http://polutona.ru/rets>.

Говорит Аркадий Бурштейн: “Однажды я осознал, что все образы и уровни текста повторяют (внушают) нам одну и ту же сему, а психическое состояние, которое возникает у нас при восприятии текста, имеет суггестивную природу и наведено, обусловлено колебанием этой семы и семантическим рядом, который в тексте растворен (в моей модели я назвал сочетание насыщенности текста семой-идентификатором семантического ряда в сочетании с ее колебанием — формулой внушения). Осознав же сие — стал исследовать эти состояния и стоящие за ними семантические ряды и вскоре увидел, что спектр оных состояний довольно узок и принципиально архаичен. <…> Умело применяемый болевой шок — один из путей, ведущий к радикальной перестройке психических структур. Пытки использовали при обрядах инициации, дикая боль сопровождала превращение человека в шамана, болевой шок использовали для вызова озарения учителя чань. Но во всех этих случаях перестройка психики имела радикальный характер. Я не думаю, что современный поэт проходит через столь радикальную перестройку структур. Вдохновение в моей модели — несомненно измененное состояние сознания, но это нечто иное все-таки. Как некогда к шаману и пророку, сегодня к поэту поэтическая способность приходит как ничем не обусловленный дар, подчас, в общем-то, и нежеланный”.

Сергей Кара-Мурза. Государство переходного периода: жесткая этнократия. — “АПН”, 2005, 26 октября <http://www.apn.ru>.

“Все это время в стране шла холодная гражданская война нового народа (демоса) со старым (советским) народом . Новый „народ власти” был все это время или непосредственно у рычагов управления, или около них. Против большинства населения (старого народа) применялись прежде всего средства информационно-психологической и экономической войны, а также и прямые репрессии с помощью реформированных силовых структур. (Подавляющее большинство из миллиона заключенных в местах лишения свободы, как и основная масса жертв преступного насилия, — представители обедневшей части населения, превращенной в „охлос”.)”

“Используя введенный в 70-х годах термин, можно сказать, что в 90-е годы мировоззренческая матрица народа Российской Федерации представляла собой ризому — размонтированную среду без матричной иерархии, среду „тотальной равнозначности”, лишенную „образа истинности”. Это утрата связной картины мира и способности к логическому мышлению, выявлению причинно-следственных связей”.

“Чувствуя, что неравенство в распределении прав и богатства носит в РФ вовсе не классовый, а постмодернистский квазиэтнический характер, часть русских, пытаясь нащупать понятное обозначение сложившегося состояния государства, выражает его в простой, но неверной формуле: „к власти пришли евреи”. Неверна эта формула потому, что, хотя евреи и слишком „видимы” в верхушке господствующего меньшинства, они присутствуют там вовсе не в качестве представителей еврейского народа, а как организованная и энергичная часть особого нового сборного народа, созданного в ходе перестройки и реформы”.

Протоиерей Иоанн Кравченко. Соблазны неверия в Бога в современном обществе. — “Москва”, 2005, № 10 <http://www.moskvam.ru>.

“В современном мире атеизм теряет былую привлекательность, и на его место в сознание людей все чаще вселяются безбожные идеи другого порядка”.

Григорий Кружков. Йейтс в 1922 году. Возвращение в Тур Баллили. — “Иностранная литература”, 2005, № 10.

“Кин отмечает этот момент в своей книге о наследовании Йейтсом английской поэтической традиции, но он не замечает, что размер „Горацианской оды…” Марвелла (посвященной вождю английской гражданской войны XVII века и кровавому усмирителю Ирландии) в точности воспроизводится в „Размышлениях во время гражданской войны” Йейтса — воспроизводится, конечно, не случайно. Как объяснить вопиющую глухоту Кина и остальных критиков? Думаю, лишь общим упадком английской поэтической культуры во второй половине XX века, отвычкой от классических размеров, классической декламации, вообще от музыкального звучания стиха…” Здесь же — переведенный Григорием Кружковым поэтический цикл Уильяма Батлера Йейтса “Размышления во время гражданской войны”.

Всеволод Кузнецов, Любовь Нерушева (Винница). Исправление имен. — “©оюз Писателей”. Литературный журнал. Харьков, 2005, № 1 (6) <http://sp-issues.narod.ru>.

“Из всех русских мыслителей Гоголь, пожалуй, самый конфуцианский (или, может быть, входит в узкий круг самых-самых)…” (“Крещеный китаец: Гоголь и конфуцианство”).

“Гримстоун поднимает вопрос о сходстве переживаний эпилептика с переживаниями дзэнского мистика в состоянии просветления (кэнсе, сатори)…” (“Кто научит, что все хороши? Достоевский и чань-буддизм”).

Борис Кузьминский. Орден реченосцев. Оглашен шорт-лист премии Андрея Белого’2005. — “GlobalRus.ru”. Ежедневный информационно-аналитический журнал. 2005, 28 октября <http://www.globalrus.ru>.

“В „короткий список”-2005 включена монография Игоря Вишневецкого на увлекательнейшую, животрепещущую тему „Евразийское уклонение в музыке 1920 — 1930-х гг.”. Я знаю Игоря с его пеленок. В возрасте трех месяцев он наизусть декламировал Гёльдерлина, полутора лет от роду сложил первый венок сонетов, в старшей группе детского сада завершил диссертацию о метафорике левой ноги у Введенского и Пессоа. Затем уехал преподавать что-то в Штаты, научился эффектно раскуривать трубку... и как одержимый писал: поэзию, прозу, критику, литературоведение, имейлы, эсэмэски — все прихотливей, эзотеричней, радикальней. Результат налицо. Номинация в шорт-листе — награда за послушание; не в педагогическом смысле, а в самом что ни на есть клерикальном. Дело не в том, насколько ты одарен, а в том, насколько прилежен в вере. Тебя отметят за тщание раз, другой; не за горами и главная награда, тем паче что круг послушников узок. Авангард не курорт; его каменистые тропы не для сибаритов. Не думайте, что я иронизирую. Я восхищаюсь. Какая литературная институция может сегодня похвастать столь четким стратегическим видением культурного процесса? А никакая”.