Читаем без скачивания Начало великих свершений… (другая версия) - Александр Авраменко

— Вперед, охламоны, быстрее, вашу мать!

Танки с ревом несутся через реку, поднимая веера брызг. Вот первый уже на берегу, второй, третий… О черт, один застрял. Второй. Экипаж лезет было из машины, но их тут же накрывает близким разрывом снаряда. Дьявольщина!

— Скалы! Скалы! Я — Утес! Идти по разведанным бродам! Как поняли?

Они поняли. Танки идут след в след. Так надежнее. Перун-заступник, сделай так, чтобы дно было твердым… Есть! Перун на нашей стороне! Мой «тринадцатый», натужно взревев вылетает на берег. Держитесь, суки, мы пришли!

По броне часто-часто стучат мелкокалиберные снаряды. Кажется, будто толпа чертей взгромоздилась на броню и лупит молотками! Дурачки! Наша броня не по вашим стволам.

— Зиновий! Найди этих наглецов!

— Будет сделано, — шипит он сквозь зубы.

Его руки мечутся, словно у пианиста. Башня поворачивается, и грохот орудия ударяет по барабанным перепонкам. Но даже в этом грохоте слышно довольное колыбановское "Есть, сука!"…

… Мы вихрем проносимся над окопами. Немцы валятся вниз с брони, и в траншеях начинается резня. Мотострелки Одинцова, подойдя на своих БТРах поближе, торопятся принять в ней участие и это получается у них так лихо, что сопротивление британцев мгновенно ослабевает. Но внезапно вспыхивает кто-то из батальона Савчука. Смертники, мать-перемать!

— Следить! Всем следить! Смертники! — выкрикиваю я в микрофон, и тут у меня все обрывается внутри…

Сквозь триплекс я вижу, как к нам бросается паренек в хаки. Его лицо перекошено ненавистью, а к животу прижат металлический блин противотанковой мины. Словно в замедленной съемке, я вижу как он плывет к нам, его рот открывается в беззвучном крике. Я слишком хорошо знаю, что произойдет сейчас: тяжелый грохот, бьющая по глазам вспышка и огонь, целый океан огня…

На груди у него возникают темные пятна, его отбрасывает в сторону. Только теперь я слышу надсадный грохот пулемета. Наш радист Устинов отпускает рукоять ДТ и произносит негромко:

— Добегался, щенок. Ишь, камиказа, б…!

Устинов, как и я, ветеран маньчжурских компаний, и о японо-китайских смертниках-камикадзе знает не понаслышке…

— Утес! Утес! Я — Гора! — раздается в наушниках голос генерала Горбатова. — Не задерживайся на берегу. Идите в замок Астхолл! Разведка сообщает: Черчилль — там! Поторопись!

— Слушаю, господин генерал!

Значит, Астхолл. Ну, посмотрим по карте… Так: от места нашей переправыпо прямой до Астхолла — 15 километров. Через деревушку Бамптон идет грунтовая дорога, но ее наверняка перекрыли…

— Я — Утес! Скалы — в две колонны. Направление — замок Астхолл.

Пятнадцать километров мы проходим подобно степному пожару. Вот он — замок Астхолл. Ха, какие-то ненормальные мечутся среди мешков с песком и пытаются палить в нас из пулеметов… Вы ошиблись, господа, чтобы остановить нас, вам бы морские орудия надо…

Ах, я, недоумок! Самовлюбленный павлин! У ЛК Рубашевского сносит башню. Прямое попадание 4,5 дюймовым снарядом. Господи Боже, какой же я идиот! Расслабился, поверил, что уже все кончилось…

— Скалы! Скалы! Зенитки! Рассредоточится!

"Корниловы" расходятся в три линии. «Семерки» выдвигаются вперед и засыпают все подозрительные места своими полуторапудовыми снарядами. Не знаю где точно стояли зенитки минуту назад, но точно знаю, где они находятся сейчас. Передавайте привет Сатане, любезные. У меня еще будет немало шансов нанести ему личный визит…

… Из пехоты первыми к замку попадают, как ни странно, парашютисты Бройера. Судя по всему, они просто бежали часть пути на своих двоих, а потом разжились где-то десятком грузовиков, выкрашенных в цвет хаки. Сейчас они деловито суетятся возле замка, а приехавший вместе с ними Макс и командир полка майор Штенцлер, уговаривают меня не разносить замок на атомы, за девять сожженных танков и погибшего Рубашевского. Мотивируют они тем, что если Черчилля захватят живьем, то сначала отдадут его нам и целых двадцать минут будут любоваться небом, чтобы не мешать теплому дружескому общению. Услышав это, к их просьбе присоединяются и мои офицеры. Мягкий я человек — не могу отказать друзьям…

"Корниловы" взяли окна замка под прицел, дабы не одна невежливая скотина не помешала визиту десантеров внутрь. Эх, силен ты, дьявол соблазна!

— Майор! Подождите, я с Вами!

Прихватываю из танка ППД и отправляюсь следом за десантом, видя краем глаза, как следом за мной топает еще человек двадцать танкистов.

В замке звучат одиночные выстрелы, но как такового сопротивления нет. Дверь вынесена прямым попаданием 122-мм снаряда, который, видимо, навел гарнизон замка на мысли о тщете всего сущего. По лестнице навстречу нам волокут какого-то господина. Его лицо мне знакомо… Антонии Идеен, соратник Черчилля. Продешевил я, этого тоже надо было потребовать…

На втором этаже гремят выстрелы. Это не случайные — настоящая перестрелка. Бегом туда. Так, вот и следы: трое убитых парашютистов. Вперед! Вперед, суки беременные!

Мы вылетаем из коридора и тут же звучат выстрелы из маузеров. Кто-то упал рядом со мной, кто-то зашелся хрипом… А-а-а! На! На! На! Веером от живота поливаю коридор потом прыжком вперед! Опа! Двое! Один лихорадочно запихивает в маузер новую обойму, а другой… другой, закусив губу и раздув ноздри, идет ко мне с шашкой наголо. Вот, б…! Я выпускаю последние патроны в человека с маузером… Взблеск клинка… Я пытаюсь закрыть голову автоматом… Грохочут выстрелы… Все…

…Он лежит передо мной, стиснув в мощной руке Златоустовский клинок. Георгиевский клинок. Я знаю, кто это, хотя он и лежит лицом вниз. Только у одного человека здесь могла быть эта шашка в золоченых ножнах. Котовский. Григорий Котовский, герой-партизан, капитан русской армии. Изменник и предатель, команданте Григорио. Секретарь третьего интернационала. Но как бы там ни было, он — русский. Я подбираю его шашку и иду вон из замка. Около своего танка я останавливаюсь. Сломать амосовский булат руками не выйдет и у Поддубного, но на нашей стороне техника.

Засовываю клинок в звездочку, затем стучу по броне:

— Заводи! Малый вперед!

Клинок ломается со звуком, напоминающим тонкий женский вскрик. Не в те руки отдали, Лавр Георгиевич, да не мне Вас судить…

Оберстлейтенант Макс Шрамм. Лондон. Продолжение

Я опускаю дымящийся ствол «Дягтерёва» к изуродованному паркету и вздох облегчения вырывается из моей груди — успел! Здоровенный бритоголовый «лайми» уже совсем было приспособился укоротить моего друга на одну голову, но пули всё же оказались быстрее… Странно. Сева идёт на негнущихся ногах к распростёртому телу и поднимает шашку. Только сейчас я замечаю, что это наградная русская сабля, как она сюда попала? Всеволод Леонидович (в таком состоянии я его всегда называю по имени-отчеству) проходит мимо меня, даже не замечая. Он весь погружён в явно что-то очень личное. Его губы шевелятся, и когда минует меня до моих ушей доносятся злые слова стихов:

…В недостойных руках, честная сталь,Хоть не хочет она людям зло приносить,Но зажал рукоятку злобный палач,Пусть хочу — не могу я тебя простить…

Да… Лучше его сейчас не трогать… Я подхожу к лежащему навзничь толстяку в котором узнаю Черчилля. Вот он, враг Германии и России, да впрочем. Не только их, а наверное всего мира Љ1! "У Англии нет союзников, есть только свои интересы. Настоящий англичанин — хозяин своего слова, он может его дать, а может и взять обратно". Воистину, настоящий «лайми»! Что же, жаль, конечно, что ушёл легко… Выдёргиваю из уже застывших пальцев древний «маузер» чуть ли не первой модели, будет великолепный сувенир. Из нагрудного кармана вытаскиваю плоскую кожаную фляжку с вензелем — пригодится. Затем иду к выходу. Едва показываюсь из проёма — слышу тупой удар и звон: обломок клинка со звоном втыкается над самым моим ухом в обгоревший косяк двери. Сева молча застыл у танка с обломком рукояти в руках. Интересно, чьи стихи он читал? Ладно. Мой друг всё-таки высшее образование имеет, так что знает на порядок больше меня, грешного. Закидываю «дегтярь» на плечо и двигаю к десантникам. Там все сгрудились вокруг пленных. Я расталкиваю солдат и пробиваюсь в первые ряды: sran gospodnia! Вот это да! В плотном кругу десантников последние защитники Британии: мальчишки по двенадцать-тринадцать лет, все в перемазанных, рваных сюртюках, в высоких нелепых цилиндрах, подпоясанные армейскими ремнями. Человек наверное двадцать. С ними — парочка молодых девчонок такого же возраста или чуть младше в таких же перепачканных платьях, но не чёрных, а синих, в косынках с когда-то красными крестами. У всех затравленный вид. Мне становится смешно, и я вдруг начинаю улыбаться. Защитнички! Что же с вами делать? Здоровенные десантники невольно следуют моему примеру и вскоре смех оглашает округу. Нам весело! Настолько нелепы эти кадеты Сандхерста в своих цилиндрах в окружении подтянутых бойцов в камуфляже. Внезапно смех обрывается словно по команде: появляются трое русских монахов. Вот только их не хватало! Ну, всыпали бы мы этим «защитничкам» по десятку шомполов, чтобы во взрослые игры не баловались, да разогнали по домам… А теперь… Да что теперь, эх… Я невольно сплёвываю от досады. Hana ребятишкам! Не расстреляют, так повесят…