Читаем без скачивания Спектр - Сергей Лукьяненко

Мартин замолчал на миг, втайне надеясь, что ключник что-нибудь скажет.

Но ключники никогда не давали ответов. Маленький ключник возился в кресле, внимательно смотрел на Мартина и молчал.

– Лишь иллюзия непрерывности даёт силы жить, не замечая тех нас, что, будто тени, падают к ногам, – сказал Мартин. – При каждом шаге, при каждом вдохе. Мы умираем и оживаем, мы оставляем мёртвым хоронить своих мертвецов. Мы идём, зная, что мы – частица, но надеясь, что мы – волна. У нас нет выбора, как нет выбора у фотона, несущегося от звезды к звезде. И может быть, мы должны быть благодарны за то, что у нас нет выбора.

Мартин замолчал.

– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.

Мартин кивнул, продолжая сидеть.

– Фотону, что выплеснула сверхновая, быть может, и мнится, что он частица. Никогда не интересовался, умеют ли фотоны думать, – сказал ключник и улыбнулся, обнажая гладкие белые пластинки зубов. – Но и фотон однажды закончит свой путь. На сетчатке твоего глаза или в фотосфере другой звезды – не важно. Он всё равно не исчезнет бесследно.

Мартин кивнул и встал.

– Мне понравилась твоя аналогия, – сказал ключник. – Никогда не забывай – ты не только частица, ты волна.

– Ключник! – поражённо воскликнул Мартин. Но ключник не замолчал, встав с кресла. Он оказался совсем низеньким, по плечо Мартину. Смешное мохнатое коротконогое существо с глубокими тёмными глазами…

– Самая хитрая ловушка жизни – уверенность, что предстоит умирать, – сказал ключник, не отрывая взгляда от Мартина. – О как легко и просто было бы жить, зная, что ты смертен! Как волнительно быть всего лишь элементарной частицей, несущейся сквозь вечную тьму! И как элементарно быть вечной волной, неизменной не только в пространстве – во времени! Но любая крайность губительна, Мартин. Отвергая вечность, мы теряем смысл существования. Но, отвергая изменчивость, мы теряем смысл самой вечности…

Ключник шагнул к Мартину, и тот с дрожью в теле ощутил прикосновение к запястью маленькой волосатой ручки.

– Страх – скорлупа разума, устрашившегося непознанного, – прошептал ключник. – Страх – свойство каждой личности. Но случается и так, что страх становится свойством целого общества… Ты не должен бояться, Мартин. Ибо страх убивает разум. Страх есть маленькая смерть, влекущая за собой полное уничтожение…

Мартин нахмурился и продолжил:

– Я встречу свой страх и приму его. Я позволю ему пройти надо мной и сквозь меня…[6]

Ключник расплылся в улыбке:

– Отправляйся на Шеали, Мартин. И сделай то, чему суждено быть исполненным.

Он исчез так мгновенно и бесследно, что сознание не сразу согласилось принять это исчезновение. Мартину пришлось опустить взгляд, чтобы избавиться от фантомного ощущения – руки ключника на своём запястье.

– Застрелиться и не жить, – пробормотал Мартин, осмысливая случившееся. – Быть того не может!

Только что он получил приказ от ключника! Его, свежеиспечённого сотрудника госбезопасности России, призвали на службу всемогущие ключники!

– Мамочка, ну зачем я тогда поднял трубку… – прошептал Мартин. – Почему я вообще не остался на Хляби, почему не пошёл в город за отваром из редких водорослей?

Но в этих словах было слишком много страха, чтобы Мартину захотелось продолжать тему.

3

Центром города был храм.

Здесь хватало всего – и сверкающих высотных зданий из стекла и металла, напоминающих архитектурные изыски аранков, и уютных коттеджей, окружённых палисадниками, и общественных сооружений вроде стадионов, супермаркетов, банков и школ (во всяком случае, их вполне сходных аналогов).

Но храм был сердцем города, его осью и стержнем, его краеугольным камнем. Все дороги здесь вели к храму – серому каменному конусу, вознёсшемуся в небо на сотню-другую метров. Чем-то он напоминал Вавилонскую башню со средневековых рисунков: и крепкой основательностью всего строения, и ведущей на самый верх дорогой, спиралью опоясывающей конус, и какой-то едва уловимой неправильностью, незаконченностью. Ровное, почти невидимое в дневном свете пламя газовых факелов дрожало на самой вершине храма и в нишах, разбросанных по стенам. Ночью зрелище должно быть потрясающее…

Мартин достал фотоаппарат, сделал несколько снимков на память. Подумал и решил, что храм Шеали напоминает ещё Станцию ключников на Аранке – только воплощённую не в современных, а в природных материалах.

С пригорка, на котором стояла местная Станция, кстати – самая заурядная по архитектуре, вид открывался великолепный. На фоне синего неба – исполинский серый конус в искрах факелов… И солнце стояло удачно, за спиной Мартина, высвечивая Джорк, столицу Шеали, во всей красе. А вокруг храма – паутина улиц, зелень садов, бегущие по дорогам машины, крошечные точки пешеходов… даже отсюда в их походке угадывалась характерная прыгучесть, доставшаяся шеали от птичьих предков.

На Мартина неспешно, солидно наползла тень. Над головой проплывала сигара грузового дирижабля – шеали не любили слишком быстрых средств передвижения. В блестящей металлической сети под дирижаблем болталась охапка брёвен. Это тоже что-то напоминало… какую-то древнюю фантастическую картину на тему грядущего покорения Сибири. В двадцатом веке «покорение» означало не что иное, как «разграбление природных ресурсов». Человек сказал Днепру… и пошло-поехало.

Мысленно Мартин притащил на Шеали эксперта Эрнесто Полушкина, задрал тому голову – чтобы полюбовался дирижаблем, потом потыкал в сторону города, машин, храма и небоскрёбов. И заорал – так же мысленно: «Говоришь, неразумны, теоретик хренов?»

Припекало. Редкие порывы ветра сразу приносили прохладу, всё-таки в этой точке планеты сейчас была ранняя весна, но ветер налетал редко, зато солнце жарило нещадно. Дожидаясь автобуса, Мартин взмок, разделся до рубашки и упаковал куртку в рюкзак. Стал уже подумывать, не раздеться ли до пояса, но в этот момент на асфальтовой дороге, уходящей в сторону города, появился автобус – не лишённая изящества машина на шести колёсах. Кроме совершенно лишней, с точки зрения Мартина, пары колёс, автобус мало чем отличался от какого-нибудь старомодного, но симпатичного «мерседеса» или «фольксвагена».

Автобус притормозил возле Мартина, открылась дверь. Тощий шеали, сидящий с ногами в напоминающем насест кресле, вскинул руки, говоря:

«Привет тебе. Ты едешь?»

«Привет тебе. Я еду», – ответил Мартин жестовым туристическим.

Разумеется, у шеали существовала звуковая речь – наравне с языком жестов, использующимся в сакральных и ритуальных целях.

Но на расе шеали могучий туристический язык дал сбой – нелетающие птицы не сумели освоить звуковую речь. Они понимали туристический, но сами на нём не говорили – быть может, виной тому было уникальное строение голосового аппарата, быть может, причина лежала глубже. В любом случае общаться с ними приходилось на жестовом туристическом, как с теми расами, что вообще не способны говорить.

Мартин поднялся в автобус, огляделся. Салон был пуст, зато радовал разнообразием посадочных мест. Почти половина – кресла-насесты, удобные для шеали. Остальное могло послужить любой расе: здесь имелись обычные кресла, причём рассчитанные как на человекообразных, так и на мелких и крупных гуманоидов; несколько лежанок разного размера и разной твёрдости; три ванны, одну из которых, заполненную водой, прикрывала прозрачная крышка; хитрая система колец и канатов – что за существо могло её выбрать, Мартин не знал, разве что гигантский паук.

Мартин сел в обычное человеческое кресло.

Автобус развернулся и неторопливо двинулся в обратный путь к городу.

Эх, если бы шеали умели говорить! Мартин непременно встал бы рядом с водителем и поболтал на разные темы, к примеру, не доводилось ли ему недавно доставлять в город человека-женщину… Пустой салон и низкая скорость движения просто располагали к задушевной беседе!

Но отвлекать от дороги водителя, разговаривающего «руками», неразумно.

Мартин удовлетворился тем, что стал смотреть в окно.

И вспоминать, что ему известно о шеали.

Честно говоря, за исключением птичьего происхождения в них не было абсолютно ничего выдающегося. Техническая цивилизация, в чём-то превосходящая земную, а в чём-то и отстающая. Умеренно воинственны – в том смысле, что на чужое не зарятся, но свои права всегда готовы отстоять. Ксенофобией не страдают, помаленьку со всеми торгуют. Имеют одну хиленькую колонию на заштатной планете, но путешествовать любят. Двуполые яйцекладущие. Последнюю сотню лет широко пользуются инкубаторами, хотя некоторые особи принципиально насиживают яйца по старинке. В принципе – моногамные, хотя случаются разводы, а в дни брачных игр более сильный самец имеет право оспорить в поединке любую самку… на дальнейших отношениях это никак не сказывается. Впрочем, и этому можно найти аналоги в человеческом обществе, достаточно вспомнить хотя бы языческие праздники вроде дня Ивана Купалы. В космос изначально не лезли, вообще не любят слишком быстрых средств транспорта, но появление Врат приняли благосклонно и с ключниками не конфликтуют. Существует несколько конфессий общей монотеистической религии, враждующих между собой куда более рьяно, чем с инопланетными верованиями, но немало здесь и атеистов. Политическое устройство – шесть государств, каждое с мелкими странами-сателлитами. Чётко выделены три расы внутри всего вида шеали, впрочем, антагонизма между ними нет, а на человеческий взгляд они одинаковы. Социальное устройство можно с рядом натяжек назвать государственным капитализмом.