Читаем без скачивания В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

Сегодня цѣлый день къ совѣтнику нельзя было подступиться. Одинъ изъ работниковъ, отвозившій уголь на желѣзную дорогу, разсказывалъ, что хозяинъ былъ принужденъ изъ-за глупой исторіи съ водой выписывать издалека ученыхъ людей, – нужно было вce передѣлать въ копяхъ, а это стоило огромныхъ денегъ.

Вскорѣ послѣ обѣда совѣтникъ опять ушелъ въ малую долину; Витъ занимался въ комнатѣ со своимъ строгимъ учителемъ, полюбившимъ разговаривать и шутить и служанки, мывшія въ кухнѣ посуду, шептались и посмѣивались,такъ какъ маіорша шла по двору въ садъ, что она обыкновенно дѣлала, когда совѣтника не было дома. Она еще не пила своего кофе, который стоялъ въ кухнѣ на подносѣ и уже остылъ. Вообще она за послѣднее время какъ будто разучилась пить и есть; и это отразилось на ея наружности, – скулы очень выдались на ея блѣдномъ лицѣ, и платья не обхватывали попрежнему плотно ея фигуру, а точно висѣли на плечахъ… И прислуга думала, что, хотя она и молчитъ, плотно сжавъ зубы, чтобы не проронить словечка, она сердится и огорчается предстоящей затратой денегъ по случаю бѣды въ копяхъ, такъ какъ иначе она не была бы истинной Вольфрамъ.

Она медленно прохаживалась взадъ и впередъ между буксовыми деревьями и машинально теребила своими бѣлыми длинными пальцами тесемки фартука, а глаза были устремлены въ землю. Она, прежде такъ зорко и старательно искавшая опавшихъ плодовъ, теперь не замѣчала, что ноги ея касались прекрасныхъ розовыхъ спѣлыхъ яблоковъ, раннихъ золотистыхъ грушъ, которыми усѣяны были гряды кольраби и салата и которые привлекали цѣлые рои осъ, все ея вниманіе казалось сосредоточилось въ слухѣ. При всякомъ шумѣ, доходившемъ до нея черезъ изгородь, – былъ ли то крикъ утокъ, бросавшихся въ прудъ, или поспѣшные шаги человѣка по скрипучему гравію ближайшей дорожки, она вздрагивала и, прислушиваясь, замедляла шаги.

Сегодня не приходилось пользоваться лейками, такъ какъ небо было съ ранняго утра покрыто облаками, которыя не пропуская солнечнаго свѣта, образовали надъ землей сѣрый, точно свинцовый куполъ. Птицы весело порхали, и оживляющій бальзамическій воздухъ какъ нельзя лучше годился для выздоравливающихъ.

Маіорша вдругъ сошла съ прямой главной дорожки, и подойдя къ скамьѣ у изгороди, раздвинула вѣтви сирени и орѣшника.

Отъ платановой аллеи доносился слабый стукъ колесъ. Негръ Якъ медленно катилъ по дорожкѣ изящную дѣтскую колясочку, – свѣтло-голубая шелковая обивка и такое же разостланное тамъ одѣяло блестѣли, и, какъ ни велико было разстояніе, маіорша увидѣла бѣлокурую головку, лежавшую на подушкахъ, она чуть не упала со скамьи, – такой сильный испугъ охватилъ ее.

Маленькій экипажъ прокатился нѣсколько разъ взадъ и впередъ и потомъ остановился на томъ концѣ дорожки у мастерской. Маіорша сошла со скамьи и пошла по узкой дорожкѣ вдоль изгороди. Она старалась тамъ и сямъ раздвинуть вѣтви и просунуть свое лицо, но разросшіяся дикіе кусты неумолимо кололи ее своими шипами… А единственная скамья въ саду не могла быть перенесена, такъ какъ была глубоко вдѣлана въ землю; но тамъ у стѣны, которая отдѣляла отъ улицы ту часть сада, гдѣ были плодовыя деревья, и лежали подъ навѣсомъ лѣстницы, употреблявшіяся осенью при сборѣ плодовъ. Она приставила одну изъ нихъ къ стѣнѣ и влѣзла на нее такъ, что голова ея была выше кустовъ, росшихъ у изгороди съ той стороны.

Если-бы она въ эту минуту могла подумать о прошедшемъ, то стыдъ передъ самой собой и вольфрамовское упорство согнали бы ее съ лѣстницы, но ею овладѣла одна мысль, отъ которой вся кровь кипѣла въ ея жилахъ, одно желаніе, – увидѣть какъ можно ближе маленькое блѣдное дѣтское личико и собственными глазами убѣдиться, что смерь не угрожаетъ ему болѣе.

Она смотрѣла въ сосновую рощицу, а тамъ шагахъ въ пятнадцати отъ нея стояла между деревьями колясочка. Лицо Іозе было обращено къ ней. Маленькая головка устало покоилась на голубой подушкѣ, и золотистые локоны обрамляли похудѣвшее личико; но оживленный взглядъ и маленькія пунцовыя губки неопровержимо свидѣтельствовали, что жизнь вернулась въ маленькое дѣтское тѣльце.

Кромѣ Яка никого не было подлѣ мальчика. Негръ ползалъ въ травѣ и рвалъ одуванчики, изъ стеблей которыхъ выздоравливающій малютка дѣлалъ цѣпь, раскладывая ее по одѣялу. Видно было, какъ грудь мальчика высоко поднималась и жадно вдыхала ароматичный, пропитанный запахомъ сосны воздухъ. На губахъ его играла радостная улыбка.

– Поди, Якъ, пусти ко мнѣ, пожалуйста, Пирата, – сказалъ мальчикъ, услышавъ визгъ собаки въ мастерской.

– Нѣтъ, дитя, рано еще! Докторъ запретилъ! – возразилъ негръ, продолжая ползать въ травѣ. – Пиратъ такой буйный, взволнуетъ тебя. Сегодня нельзя – завтра. Я сейчасъ пойду, его успокою. – И онъ продолжалъ ползать, срывая желтые цвѣточки и одуванчики, которые разлетались при его прикосновеніи.

Глаза маіорши вдругъ засверкали, и съ величайшей поспѣшностью, какъ бы преслѣдуемая демонической силой, сошла она съ лѣстницы и пошла въ домъ. Она не пошла по двору, а обошла надворными строеніями, гдѣ недавно проходилъ маленькій Іозе, и никѣмъ незамѣченная вошла въ мезонинъ. Точно воръ, который крадется въ чужія владѣнія, старалась эта женщина съ величественной когда-то походкой безшумно пробраться въ свою собственную комнату.

Она отперла стѣнной шкафъ, гдѣ хранилась ея богатая серебряная посуда и въ самомъ дальнемъ углу котораго былъ запрятанъ нѣкогда ненавистный подарокъ стараго Люціана своему крестнику съ вырѣзаннымъ на немъ вензелемъ, и взяла оттуда маленькій густо вызолоченный серебряный кубокъ прекрасной формы и изящной работы. Это былъ тоже подарокъ крестнаго, сдѣланный богатымъ другомъ Вольфрамовъ маленькой Терезѣ. Поспѣшно вытерла она полотенцемъ пыль съ блестящей внутренней стороны кубка, опустила его въ карманъ и той же дорогой пошла опять въ садъ.

Взглянувъ черезъ изгородь, она убѣдилась, что негръ пошелъ успокоивать собаку. Дрожащіми пальцами выбрала она ключъ изъ связки, висѣвшей у ея пояса, сняла фартукъ, бросила его въ ближайшіе кусты и отперла маленькую калитку въ стѣнѣ, выходившую на улицу.

Старая калитка заскрипѣла на своихъ ржавыхъ петляхъ, и маіорша отскочила съ поблѣднѣвшимъ лицомъ и крѣпко стиснула зубы. Много лѣтъ тому назадъ эта дверь скрипѣла такъ же непріятно и враждебно, какъ будто она, какъ и всѣ въ домѣ Вольфрама, непріязненно относилась къ тому, что прекрасная молодая дѣвушка – невѣста въ бѣломъ платьѣ – спѣшила въ садъ Шиллинга въ объятія стройнаго офицера… Да, она порхала туда бѣлая, какъ голубка, – онъ любилъ, чтобы она была такъ одѣта…

Маіорша невольно отступила, но только на одну минуту, потомъ она рѣшительно вышла изъ калитки и затворила ее за собой.