Читаем без скачивания Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война - Лев Троцкий

– Что вы речь свою опять сведете к славянофильству, в этом я не сомневался. Для вас ведь кажется, вся история существует только на тот предмет, чтобы демонстрировать иллюзорность, реакционность и вредоносность славянофильства, которое – к слову сказать – только и может дать нам, русским, серьезную идейную основу для нашей балканской политики… Но как бы на этот счет ни обстояло дело, однако же, вы почему-то совершенно обошли главное и неопровержимое мое соображение: несмотря на все последующие события, балканская война принесла плоды, которых история уже не сотрет: Македония и Старая Сербия останутся свободными. И один этот факт лучше всего свидетельствует против вас и – да, я повторяю это слово – против вашего доктринерства.

– «Свободными»! А кому, позвольте спросить, македонцы предъявят счет издержкам по их «освобождению»? И точно ли эти издержки окупились? Как легко люди оперируют словами, а не живыми понятиями, когда дело касается не их самих! Вы вот, Иван Кириллович, выражаетесь, что мир не есть самоцель и прочее, а сами изволите уши в сырую погоду затыкать ватою. «Свободными»! Имеете ли вы представление о том, во что превратились области, бывшие театром военных действий? Ведь по всем этим местам прошел страшный смерч, который снес, сломал, исковеркал, испепелил все, что было создано трудом человека, исковеркал и смял самого человека, смертельно подкосил новое поколение, вплоть до грудных младенцев и даже далее, до плода во чреве матери. Турки, убегая, жгли и резали. Местные христиане, где имели перевес, при приближении союзнических армий жгли и резали. Солдаты добивали раненых, поедали и уносили все, что могли. Четники по их пятам грабили, насиловали, поджигали. И, наконец, вместе с армией передвигались «по освобожденной» земле эпидемии тифа и холеры. Вы спрашивали себя, где балканские правительства берут средства на ведение войны? При открытии военных действий я был в Белграде и в Софии и о финансовой стороне дела говорил с тремя наиболее компетентными лицами: с министром финансов Лаза Пачу в Белграде, с бывшим министром финансов Ляпчевым и с нынешним Тодоровым в Софии. Все трое, они – чему не приходится удивляться – о состоянии своих казначейств говорили чрезвычайно оптимистически, утверждали, что денег у них на военные расходы хватит на полгода наверняка. Вы понимаете, что они не преуменьшали, и если говорили о шести месяцах, то, надо думать, считали себя обеспеченными месяца на три. Ляпчев определял военные расходы в 5 франков на солдата в день. При армии в 500 тысяч душ это составит 2 1/2 миллиона франков в день, или 75 миллионов в месяц. С начала балканской мобилизации прошло уже около десяти месяцев. За это время Болгария должна была израсходовать свыше 700 миллионов франков. Откуда у нее такие средства? Подспудные займы? Возможно. Но не на такую же сумму: исподтишка сотен миллионов не займешь! А дело-то в том, что эти пять франков, представляющие близкую к действительности цифру издержек на солдата, вовсе не падают целиком на болгарскую казну. Значительную часть расходов – во многих случаях значительнейшую – несет население «освобожденных» провинций. В течение девяти месяцев на Балканах действовал принцип, столь широко применявшийся в XVII столетии во время тридцатилетней войны: «Война сама себя питает». Возведенное в систему мародерство играет никак не меньшую роль, чем интендантская служба. При этом каждая статья потребления армии падает на население удвоенной, утроенной и даже удесятеренной тяжестью. При организованной службе тыла каждый фунт доставленного мяса выполняет в среднем ту роль, какая ему полагается. При господстве же принципов эпохи германского императора Фердинанда II картина усложняется: чтобы добыть фунт мяса, сплошь да рядом убивают быка; чтобы погреться, разбирают забор или поджигают дом. По болгарским и сербским газетам вы, конечно, не можете составить себе представления о том, как это выглядит. Столь же мало сообщит вам на этот счет русская славянофильская печать. Самое лучшее – возьмите в руки историю тридцатилетней войны: там вы ближе познакомитесь с этой системой и ее хозяйственно-культурными последствиями. Некоторые историки считают, что население Германии за время 1618 – 1648 г.г. пало с 16 миллионов до 4 миллионов душ. Работа взаимоистребления доделывалась эпидемиями. Страна превратилась в пустыню. Голодные, полубезумные люди питались трупами. Конечно, балканская война длится пока что меньше года. Но зато здесь сражаются народы, а не отряды наемников. Зато здесь действуют скорострельные ружья, пулеметы, новая артиллерия. Машинно-фабричная война за месяц дает столько разрушения, сколько старая, ремесленная, давала за год… Корреспондент «России» – газеты не сентиментальной – писал вскоре после падения Адрианополя, что должно пройти не менее 20 лет, прежде чем население Македонии достигнет того материального положения, какое было до начала войны. А каждый дальнейший месяц военного напряжения увеличивал этот срок на годы. Теперешний период – самый страшный по своим хозяйственным результатам, ибо турки и албанцы выключены из кровавой игры, а разоряют и истребляют друг друга те самые славяне и христиане, которые должны были явиться носителями хозяйственного и культурного возрождения края. Все те жестокости и зверства, которые победоносная солдатчина обрушивала на головы турок и албанцев при возмутительном укрывательстве со стороны большей части русской печати, вызывают запоздалое негодование наших славянофилов теперь, когда болгары и сербы применяют те же самые «методы» друг против друга, превращая в зачумленные кладбища те области, из-за которых воюют. Говорить об «освобождении» Македонии, опустошенной, разоренной, насквозь зараженной, значит – издеваться над действительностью или – над собою. На наших глазах прекрасный полуостров, богато одаренный природой, сделавший за последние десятилетия крупные культурные завоевания, огнем и железом отбрасывается назад, в эпоху темного, голодного и жестокого варварства. Гибнут все культурные накопления, прахом идет работа отцов, дедов и прадедов, пустеют города, выгорают села, и этому бешенству разрушения все еще не видно конца… Лицом к лицу с такими рецидивами варварства, трудно поверить, будто «человек» звучит гордо. Но «доктринерам» остается, по крайней мере, одно, и немалое, утешение, они могут со спокойной совестью сказать: «Ни делом, ни словом, ни помышлением не повинны мы в крови сей».

Иван Кириллович торопился домой и уклонился от ответа. Зато обещал обстоятельно «осветить вопрос» не то в «Речи», не то в «Русской Молве».

«Киевская Мысль» N 181, 3 июля 1913 г.

ОРГАНИЗАТОРЫ КАТАСТРОФЫ

То, что произошло с Болгарией, кажется совершенно непостижимым. Не потому, чтобы произошло нечто, нарушающее законы логики. Наоборот, произошло, как всегда, именно то, что наиболее вытекало из совокупности обстоятельств. Сербская и греческая армии по численности превосходили болгарскую, которая к тому же была несравненно более истощена турецкой войной. Естественно было ожидать поражения болгар, и уж во всяком случае не было никакого основания надеяться вместе с г. Милюковым на повторение событий 1885 года. Что Румыния готовилась вступить на болгарскую территорию; что суетливое соперничество австрийской и русской дипломатии из-за благоволения бухарестского двора развязывало румынам руки для разбойничьего выступления; что в Бухаресте только ждали наиболее благоприятного момента для нанесения Болгарии удара в спину, – все это было совершенно ясно. Ясно было и то, что, вовлеченная в борьбу с Сербией и Грецией, Болгария не сможет противопоставить Румынии никакого отпора. Таким образом, сущность положения почти что исчерпывалась четырьмя правилами арифметики. И если болгарская катастрофа кажется непостижимой, то исключительно под углом вопроса: как же этого всего не предвидели в Софии? Почему там до самого последнего момента третировали Сербию и Грецию, как ничтожные величины, и в то же время, в ответ на румынские домогательства, бесцеремонно поворачивали спину политикам из Бухареста? Зачем, наконец, дразнили Турцию, сохраняя свои оккупационные отряды в тех областях, которые по условиям мира должны были отойти обратно к османам? На что надеялись Фердинанд, Гешов и Данев?

Считали свою армию несравненно сильнее сербской и греческой? Верили в сокрушительную победу? Но чего ждали в таком случае со стороны Румынии? Надеялись, что она молчаливо примирится с чрезмерным усилением Болгарии? Или полагали, что она «устыдится» напасть на истекающую кровью Болгарию? Как не опасались, наконец, что во всеобщем хаосе Турция, со своим азиатским тылом, снова может проявить признаки жизни? Да, – чего хотели, на что рассчитывали в Софии? Вот это именно кажется непостижимым. И непостижимым это кажется потому, что люди привыкли думать, будто правящие знают какое-то особое искусство управления – расчета и предвидения, – и когда оказывается, что наверху царят безоглядное легкомыслие и самоуверенная глупость, бывают всегда поражены.