Читаем без скачивания Бастионы Дита - Николай Чадович

— Даже если это и так, ты обязана оказать нам последнюю услугу. Скажи, как будет выглядеть в свете Заветов предложение откупиться от врага богатой данью?

— Кто внес это предложение?

— Я, любезная. — Блюститель Братской Чаши приложил руку к груди.

— Если твои братья не чтут Заветы, то пусть хотя бы читают их. Молчи! Не перечь мне! Город есть прибежище всех гонимых и обиженных, а также их потомков. Так сказано в Заветах. А коль в него приходят гонимые, то за ними непременно явятся и гонители, дабы потребовать свою часть имущества и потомства. Так сказано в Заветах. Дав единожды, вы будете обречены давать бесконечно, ибо ваша слабость только умножит вражью силу. Так сказано в Заветах. Поэтому не давайте выкупа ни за свою душу, ни за свое имущество, ни за близких своих. Лучше один раз умыться кровью, чем терпеть каждодневное притеснение. Так сказано в Заветах. И еще там сказано: городу должно стоять на Заветах, как на фундаменте.

— Спасибо, любезная, — кастрат поклонился Ирлеф. — Никто не смеет сомневаться в твоем знании Заветов. Не будешь ли ты добра повторить последнюю фразу.

— Пожалуйста, — Ирлеф насторожилась, не понимая, куда клонит Блюститель Братской Чаши. — Городу должно стоять на Заветах, как на фундаменте. Разве ты слышишь об этом в первый раз?

— Должно стоять… как на фундаменте… — повторил кастрат. — Но это вовсе не значит — вечно стоять. Это значит — стоять до тех пор, пока фундамент не обветшает. А обветшавший фундамент требует ремонта. Иначе то, что зиждется на нем, рухнет, похоронив обитателей вместе с их скарбом. Мудр и предусмотрителен тот, кто своевременно подновляет фундамент своего дома. Не менее мудр будет тот, кто ради спасения Дита пожертвует одной-единственной, давно обветшавшей строчкой Заветов. Возрази мне, если сможешь, любезная Ирлеф. Но сначала я хотел бы услышать на сей счет мнение нашего гостя, много повидавшего в разных странах и достаточно умудренного жизненным опытом.

Вот хитрец, подумал я. Хочет меня вместо себя подставить. Знает, как я отношусь к Заветам. И хоть логика твоя безупречна, я тебя, дружок, нынче разочарую. Слушай внимательно.

— Я покривил бы душой, сказав: дитсы, вы всегда поступаете мудро и справедливо. Несправедливо держать людей на цепи, пусть даже такой, как ваш зелейник. Не надо особой мудрости, чтобы отгородиться от всего света бастионами. Но в жизни все очень не просто… Я враг всяких стен, а сейчас по собственной воле защищаю их. Подневольный труженик все же дороже мне, чем вольный каннибал. Я враг закостеневших истин, но сейчас стою на их стороне. Плохой закон все же лучше беззакония. Любезному Блюстителю Братской Чаши я скажу: это как раз тот случай, когда мне нечего добавить к мудрости ваших предков. Следуйте слову Заветов… А что касается фундамента… Его обновляют заранее, а не тогда, когда дом рушится. А если фундамент действительно обветшал, то лучше построить новый дом совсем в другом месте. Может быть, Блюститель Заветов хочет поправить меня?

— Нет, — сказала Ирлеф. — Не хочу. Я хочу спать. А перед этим мне еще нужно наточить меч.

— Приятно послушать умного человека, — кастрат в упор глядел на меня холодными маленькими глазками, похожими на случайно запеченные в сдобном тесте свинцовые картечины. Он не забыл наш последний разговор и знал, что я тоже прекрасно помню его. — Твой зелейник, кажется, закончился, а Срок близок. Зайди не откладывая в Дом Братской Чаши, и мы продолжим эту интересную беседу.

— Постараюсь, — ответил я.

За руку я привел Ирлеф в ее собственное жилище и кое-как отмыл от крови. Есть она отказалась, да и мне кусок в горло не лез.

— Ты зря продолжаешь казнить себя, — сказал я. — Что было, то прошло. Теперь главная проблема — как пережить нынешний день. Не время заглядывать в будущее и вспоминать прошлое.

— А я, знаешь, почти ничего и не вспоминаю, — она сидела, уставившись в одну точку. — А в будущее даже не собираюсь заглядывать. Я не хотела бы дожить до него. Что я скажу людям, которых видела сегодня в бою? Как я смогу ходить с ними рядом? Они вели себя так, словно Заветов никогда не существовало. Каждый сражался сам за себя, и только немногие приходили на помощь раненым. Дитсы вели себя ничуть не лучше, чем рожденные в беззаконии дикари. С мертвых они срывали их жалкую одежду, пленных бросали в огонь; оказавшись среди врагов, молили о пощаде, муж бежал, бросив жену, некоторые вообще не вышли из своих домов. А тут еще этот разговор о выкупе… Хорошо славить Заветы, находясь в безопасности, и совсем другое, когда над тобой занесен меч врага. Все оказалось тщетно…

— Пойми, сейчас война. Такое время. Время убивать. А потом настанет другое время. Время врачевать тела и души.

— Ты думаешь, это время когда-нибудь настанет? — Она с сомнением покачала головой.

— Уверен.

— А на что оно мне… Знаешь, каково становится, когда вдруг начинаешь понимать, что прожил жизнь впустую? Выть хочется.

— Большинство людей никогда не задумываются над этим. Живут себе, и только. Благодарят судьбу за хлеб, воду и каждый отпущенный им новый день. По-моему, они правы.

— Иногда я начинаю завидовать златобронникам, — задумчиво сказала она. — Они знают, чего хотят, и поступают сообразно своим желаниям. Позволяют себе все и не цепляются за жизнь. Наверное, это и есть счастье — быть самим собой. Как ты считаешь, они действительно способны любить?

— Наверное. Как и все люди.

— А мне кажется, что любовь, как жизнь, должна быть одна. Может, именно из-за этого я и искала смерть…

— Послушай, мне немного знакомо искусство внушения, — я накрыл ее ладонь своей. — Сейчас ты поверишь, что осада закончилась, все хорошо и я люблю тебя. А я поверю в свою любовь. Пусть это и самообман, но какое-то время мы не будем ощущать его. Бывает, что после этого становится легче. Еще я могу…

— Ничего ты не можешь, — она закрыла глаза и убрала руку. — Иди, отгоняй Сокрушения. Если время врачевать души действительно наступит, мы, может быть, еще увидимся. Прощай.

— Прощай. Но все же в бою постарайся не рисковать напрасно.

На следующий день осада возобновилась с прежним остервенением. «Они хотят завалить своими трупами рвы, а потом возвести из них еще и лестницы», — сказал Блюститель Бастионов. Свежая кладка на месте ворот не простояла даже часа, и бой опять шел на насыпи. Горящие стрелы роем летели через стены и, не причиняя вреда каменным зданиям, убивали случайных прохожих. Хавр, побуждаемый Замухрышкой, вновь попробовал навести на город Сокрушение, но действовал вяло, как бы не надеясь на успех. Кончилась наша борьба тем, что полтора гектара скудной лесотундры врезалось в основание холма почти рядом со ставкой властелина Приокаемья. Две сотни дитсов, пользуясь возникшей паникой, вновь попытались прорваться к вражескому лагерю, однако вернулись с полдороги и в уполовиненном составе.