Читаем без скачивания Дорога в тысячу ли - Мин Чжин Ли

Харуки кивнул.

— У меня свободная неделя.

— И когда ты станешь полицейским? То есть детективом. — Мосасу усмехнулся.

— Через два года.

Увидев Мосасу у клена, Харуки сначала боялся пересечь улицу. В детстве Харуки поклонялся Мосасу, который защищал его в школе. Когда Мосасу стал работать на Горо-сан, Харуки ощутил себя преданным. Во время перемен он заполнял альбомы карандашными рисунками, находя приют в безопасности учительской. Дома царила тяжелая атмосфера: младший брат никогда не повзрослеет, а мать сутками работает. Его учительница рисования, чей муж и братья были полицейскими детективами, предложила Харуки пойти в полицейскую академию. И, как ни странно, она не ошиблась с рекомендацией. Харуки полюбил академию с ее правилами и иерархией. Он выполнял приказы, и делал это очень хорошо. Ему было проще начать жизнь в новом месте, где его никто не знал.

— Почему ты здесь? — спросил Харуки.

Солнце было уже очень низко, и оранжево-красное сияние озаряло улицу.

— Я жду Юми. Она работает на твою мать. Мы никому не говорим, что встречаемся. Хотя, я думаю, что твою мать это не заботит.

— Я ничего не скажу, — кивнул Харуки, подумав, что Мосасу стал очень симпатичным, а в костюме управляющего он выглядел очень взрослым.

Окна мастерской все еще ярко светились, и девушки работали, склонив головы к рабочим столам. Когда Юми была сосредоточена на работе, она ни на что не отвлекалась. Мосасу не умел так тихо проводить время, он предпочитал шум и суету патинко-салона. Он считал, что жизнь похожа на игру, где можно регулировать рычаги и настройки, но фактор неопределенности все равно неодолим. Он думал, что клиенты пытаются на автоматах патинко исправить то, что не устраивает их в реальной жизни.

— Видишь ее? — Мосасу с гордостью указал на Юми: — Вон там! За четвертым столом…

— Юми-сан? Да, я встречал ее. Она хорошая швея и очень элегантная девушка. Тебе повезло, — сказал Харуки. — А как твоя работа? Ты сделал состояние?

— Приходи к нам непременно. Сейчас я в «Парадису-7». Приходи завтра. Я там день и ночь, кроме тех случаев, когда встречаюсь с Юми и провожаю ее на английский.

— Не знаю. Я должен побыть с братом, пока я дома.

— Я слышал, с ним проблемы.

— Поэтому я вернулся домой. Мать говорит, что он становится странным. Говорит все меньше и меньше. Врачи не знают, что делать. Они рекомендуют поместить его в специальное учреждение. Якобы он будет счастливее с такими, как он сам, но я в этом сомневаюсь. Эти места могут быть… — Харуки медленно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. — Конечно, мама никогда не позволит. Дайсукэ — очень хороший ребенок. — Харуки сказал это тихо, понимая, что Дайсукэ будет его ответственностью, когда мать уже не сможет о нем заботиться, и жену Харуки придется выбирать ту, что будет добра к Дайсукэ и их стареющей матери.

— Юми говорит, что ему было бы лучше в Америке. Но она всегда думает, что все и для всех лучше в Америке.

Мосасу считал, что его подруга преувеличивает достоинства Америки.

— Юми говорит, что в Америке лучшие врачи. — Мосасу пожал плечами.

— Наверное, так. — Харуки улыбнулся, он часто желал жить где-то в другом месте, где он никого не знал.

Юми заметила старшего сына ее работодательницы рядом с Мосасу. Поворачивать назад было бы неудобно.

— Ты знаешь Харуки-сан, — сказал Мосасу, улыбнувшись Юми. — Он был моим единственным другом в школе. А теперь он будет бороться с преступностью!

Юми кивнула, неловко улыбаясь.

— Юми-сан, приятно видеть вас снова. Мы с другом много лет не виделись.

— Вы надолго приехали из академии, Харуки-сан?

Харуки кивнул, потом объяснил, что дома его ждет Дайсукэ. Однако пообещал заглянуть к Мосасу в патинко-салон следующим утром.

Их английский класс встречался в большом конференц-зале новой корейской церкви, построенной недавно на крупные пожертвования некоторых состоятельных семей. Несмотря на европейское имя, учитель Джон Мэримен был корейцем, которого младенцем усыновили американские миссионеры. Английский язык стал для него родным. Благодаря отличному питанию, богатому белком и кальцием, Джон вырос значительно выше большинства корейцев и японцев и казался гигантом, а благодаря воспитанию приобрел иностранные манеры и явный американский акцент. Если бы не его терпеливая корейская жена, которая умела тактично объяснить окружающим, что Джон хороший человек и ведет себя, как умеет, он бы нередко попадал в неприятности из-за многочисленных культурных промахов.

Для пресвитерианского пастора Джон был слишком веселым. Но его образование и глубина веры не вызывали сомнений. Приемная мать, Синтия Мэримен, наследница производителя автомобильных шин, отправила его в Принстон и Йель изучать богословие, а потом, с одобрения родителей, он вернулся в Азию, чтобы распространять евангельское учение.

Юми восхищала учителя своими успехами, а пастор Джон был для нее живым воплощением корейца из лучшего мира, где их соотечественников не считали шлюхами, пьяницами или ворами. Мать Юми, проститутка и алкоголичка, спала с мужчинами за деньги или спиртное, а отец, сутенер и пьяница, часто попадал в тюрьму. Три старших сестры по матери были неразборчивы в сексуальных связях и вели себя, как животные. Младший брат умер в детстве, а Юми в четырнадцать лет забрала младшую сестру и ушла из дома, кое-как выживая за счет работы на текстильных фабриках, пока сестра не умерла. За эти годы Юми стала отличной швеей. Она отказывалась признавать свою семью, проживавшую в одном из худших районов Осаки. Если на улице она замечала женщину, которая имела мимолетное сходство с ее матерью, Юми переходила на другую сторону или разворачивалась и спешила в противоположном направлении. После просмотра американских фильмов она решила, что однажды будет жить в Калифорнии и станет швеей в Голливуде. Она знала корейцев, вернувшихся в Северную Корею, и тех, кто вернулся на Юг, но она не чувствовала привязанности к незнакомой родине. Корейское происхождение стало для нее просто еще одним бременем, вроде бедности или позорной семьи. До встречи с Мосасу Юми никого не пускала в свою постель, и