Читаем без скачивания Огонь неугасимый - Абдурахман Абсалямов

— Да, не надо бы так. Можно иными путями призвать ее к порядку, — сказал Макаров, которому уже было известно об инциденте на улице.

— Не стерпела, сорвалась, Валерий Григорьевич… — виновато склонила голову Надежда Николаевна. И после паузы, вскинув внезапно глаза на Макарова, сказала: — И все же я не очень раскаиваюсь! На моем месте любая женщина с чистой совестью поступила бы так же.

— Возможно. Но подумали вы, какое впечатление это оставит? Никуда не денешься… — сказал Макаров. — Депутат… коммунистка… передовой мастер… и вдруг бьет на улице женщину! Якупова уже по всему городу успела раззвонить. Побывала и в милиции и в суде… И у меня нашумела. Оставила заявление на десяти страницах. Чего там только нет! Обвиняет и вас, и Гаязова, и Назирова…

Теребя кисти пухового платка, покрасневшая Надежда Николаевна спросила:

— А Назирова-то в чем она смеет обвинять?

Макаров не счел нужным повторять сплетни Якуповой и, когда Надежда Николаевна несколько успокоилась, спросил ее об отношениях с Гаязовым.

— Неудобно как-то рассказывать, Валерий Григорьевич… Все же, если просите, расскажу. От партии у меня никаких тайн нет… В тот день, когда случилась эта скандальная история, я была в доме Гаязова. Он болеет, — вы это знаете. Мы проведали его вместе с Матвеем Яковлевичем. Но дело не только в этом посещении. У нас с Зарифом довольно сложные взаимоотношения. В молодости он любил меня, а я вышла за Харраса, потому что любила Харраса. Затем война, муж не вернулся. О нем пошли слухи один вздорнее другого. Я тогда говорила вам и теперь повторяю: не верила им и не поверю… Прошло десять лет. Десять лет! — Надежда Николаевна помолчала, опустив голову. — Положение в семье Гаязова вам тоже известно. Он мне… сделал предложение. Я верю, это у него от чистого сердца… Гаязов ждет от меня ответа. Я еще не знаю, что отвечу… Вот моя правда о Гаязове, Валерий Григорьевич… А остальное все ложь…

Пока Надежда Николаевна говорила, Макаров вспомнил заседание бюро райкома, Шагиагзамова, вытиравшего грязным мокрым платком красную шею, непристойную карточку Якуповой, оказавшуюся у того в партбилете, и перед ним забрезжила неясная догадка, что есть какая-то связь между исключением Шагиагзамова и всем случившимся с Надеждой Николаевной. Он старался восстановить в памяти, что говорила Якупова, придя в райком. Шамсия твердила, что она жена погибшего на передовой воина и, хотя овдовела, ни на волос не запятнала себя, что она не жалеет своих сил ни в труде, ни на общественной работе. «Кое-кому не нравится, что я веселый человек, певунья, плясунья. Но, если завком поручил мне культмассовый сектор, как тут не запоешь, не запляшешь». Макаров вспомнил, что Якупова на все лады подчеркивала, что Надежда Николаевна пачкает имя депутата, что она открыто путается с Гаязовым. «А мы-то избрали ее депутатом, агитировали за нее, отдали голоса». И на прощание пригрозила: «За это и секретаря парткома не погладят по головке…»

Не зная, о чем думает Макаров, Надежда Николаевна продолжала:

— Зариф здравствует, он сам за себя постоит. Я тоже не успокоюсь, буду бороться, защищать свою честь. Меня, Валерки Григорьевич, особенно беспокоит клевета, которой оскверняют память моего покойного мужа. Он же не может постоять за себя. И я не могу позволить пятнать его честь. Я ни на минуту не сомневаюсь в своем муже… Капли сомнения во мне нет. — Она коснулась руки Макарова. — Валерий Григорьевич, поймите меня… След Харраса не мог затеряться совсем. Куда мне еще писать? Куда идти?.. Помогите, Валерий Григорьевич!..

— В этом отношении я еще раз сделаю все, что смогу, Надежда Николаевна. Харрас вам муж, но и мне он фронтовой друг. Никому не позволено пачкать доброе имя коммуниста. А сейчас могу только посоветовать — не мучьте себя так, Надежда Николаевна.

Яснова поднялась со стула.

— Постараюсь, Валерий Григорьевич, но, по-видимому, не смогу выполнить вашего совета, пока окончательно не распутается этот узел. У меня такое ощущение, словно в сердце мне влили расплавленный свинец. Вы, вероятно, поймете это…

Попрощавшись, она вышла из кабинета, ссутулившаяся, забыв поправить сползший на плечи белый пуховый платок. Макарову искренне было жаль ее, но он не стал ее останавливать. В утешении нуждаются слабые люди, сильных оно только оскорбляет.

Гаязов ничего не знал о случившемся с Надеждой Николаевной, — товарищи избегали преждевременно волновать больного. Неприятную весть принесла в дом теща, слышавшая об этом не то в какой-то очереди, не то на базаре.

Гаязов несколько минут ходил из угла в угол, потом резким движением поднял телефонную трубку и вызвал машину. Оказавшись на заводе, он уже не мог уехать, не повидав Надежду Николаевну. Он ожидал ее после смены в парткоме, но вместо нее вдруг ворвалась Самарина.

Гаязов попросил ее говорить спокойнее, но Самарина распалялась все сильнее:

— Мы, женщины, очень терпеливый народ. Но, уж коли марают нашу честь, мы не можем молчать, товарищ Гаязов. Нет! Кто такая Шамсия Зонтик, та самая, что укрылась под крылышком Пантелея Лукьяныча? Не знаете? Зато мы знаем! В ее доме… Она еще ответит и за то, что скупает краденые вещи, и за свои черные кляузы…

Когда Самарина ушла, Гаязов вызвал в партком Калюкова и рассказал, что говорила Самарина про Якупову.

С пышных щек Калюкова как смыло румянец.

— Сегодня же соберу экстренное заседание завкома, — загорячился он, вскакивая с места.

Гаязов укоризненно посмотрел на председателя завкома и покачал головой.

— Брось, Пантелей Лукьяныч, эти экстренные заседания. Действуй обдуманно.

Немного успокоившись, Калюков снова сел. Принялся было растирать колени. Опять встал.

— Неужели так и сказала: под теплым крылышком Пантелея Лукьяныча?.. Ах, Самарина, Самарина!

Постучались в дверь, и вошла Надежда Николаевна.

Гаязов не узнал ее. Как мог человек так измениться за несколько дней! Отвернувшись, он забился в мучительном кашле. Надежда Николаевна и Калюков смотрели на его худые небритые щеки, не зная, чем помочь.

— Зачем вы пришли? — сказала Надежда Николаевна, когда у Гаязова кончился приступ кашля. — Так можно не на шутку свалиться.

Гаязов промолчал, только в его темных глазах засветился огонек благодарности.

— Пантелей Лукьяныч, можете нас оставить одних?

Председатель завкома вышел.

Минуту сидели молча.

— Нам надо поговорить, Надя. Мне передали черт знает что…

— Тяжело это повторять, Зариф. Я уже говорила с товарищем Макаровым. Ведь здесь… — Она не могла закончить фразу, слезы хлынули у нее из глаз. — Ты понимаешь, почему я пошла к нему…

— Понимаю… Но, кроме всего, Надя, эта грязная клеветница нападает на Харраса. Мы живые, мы отстоим себя. Харрасу это уже не дано. Значит, о нем должны позаботиться мы. Так я говорю? — Темные глаза Гаязова лихорадочно заблестели. Эти глаза не могли лгать. Гаязов не такой человек, чтобы воспользоваться случаем и расположить к себе измученную горем женщину.

Коротко рассказав, что произошло, Надежда Николаевна попросила Гаязова, как просила и Макарова, еще раз сделать все, чтобы узнать правду о судьбе Харраса.

Гаязов дал слово.

— Я провожу тебя, — поднялся Гаязов.

— Нет, нет. И не думай. Поезжай на машине прямо домой. Обо мне не тревожься. Я выдержу.

Яснова сказала это с не допускающей возражения требовательностью. Гаязов не мог противиться ее желанию.

Дома Надежда Николаевна, не раздеваясь и не зажигая света, присела у стола. С неодолимой силой почувствовала она всю горечь своего одиночества.

Постучавшись, тетка Маглифа сунула ей какую-то бумажку и, даже не расспросив о здоровье, ушла. Обычно Маглифа заносила ей счета из домоуправления — за квартиру, за электричество.

Опомнившись, Надежда Николаевна поняла, что в руках у нее телеграмма. Дрожащими пальцами распечатала ее. Телеграмма была от Марата: «Дорогая мама, поздравляю с днем рождения, желаю счастья, здоровья, долгих лет жизни».

А она совсем и позабыла об этом.

«Эх, сынок, сынок! Знал бы ты, что переживает сейчас твоя мама! Видимо, птица счастья навечно улетела от меня… Раньше, в трудные минуты по крайней мере, была с тобой. Сейчас вот сижу одна…»

Может быть, еще долго сумерничала бы Надежда Николаевна, если б опять кто-то не постучался.

— Войдите, — сказала она бессильно.

— Ой, почему вы в темной комнате? Пробки перегорели?.. — И одновременно с этим веселым девичьим голоском включился свет.

Надежда Николаевна растерялась, увидев Нурию с огромным букетом цветов и рой девушек. При Марате они часто бывали в доме Ясновой.

Окружив Надежду Николаевну, девушки шумно поздравляли ее, обнимали, протягивали цветы. Комната наполнилась девичьим стрекотом и суматохой. Надежда Николаевна сняла с себя верхнюю одежду и вместе с ней как бы сбросила с плеч давивший на них тяжелый груз.