Читаем без скачивания Фараон Эхнатон - Георгий Дмитриевич Гулиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты говоришь слишком по-ученому. Я не очень хорошо понимаю тебя.
– И не тщись понимать! Я сам не всегда разумею собственные речи. Я хочу сказать, что неожиданными поворотами мыслей, настроения ты являешь саму женственность.
– Являю? – удивилась Сорру.
– Женщину со всеми достоинствами и недостатками.
«…Тихотеп грамотен, умен, сведущ во многих делах. Недаром приблизил его Джехутимес, который, говорят, великий ваятель. Он в нашей лавке – всегда на почетном месте. Его уважают. Тихотеп – его близкий друг. И почему-то удручен…»
– Ты любишь Нафтиту?
Ваятель всплеснул руками:
– Что ты мелешь?
– Ты же сам сказал.
– Что я сказал?
– Что Нафтита дороже, чем я. Поэтому ты в плохом настроении.
Тихотеп сказал:
– Чтобы твои собственные кривотолки не сбили тебя, я кое-что объясню. Представь себе, что человек садится в ладью, чтобы переплыть Хапи в том месте, где особенно много крокодилов. Садится в ладью и – о ужас! – обнаруживает сильнейшую течь. Борта рассохлись, смола отстала, и вода бежит, словно по оросительному каналу в месяц месоре. А на том берегу – прекраснейшая из женщин. Возлюбленная его. Преданнейшая ему. И он хотел бы взять ее в жены. Но ладье не доплыть до берега. Она неумолимо идет ко дну. И прожорливые пасти крокодилов тянутся к нему. – Тихотеп замолчал. А потом спросил: – Что ты на это скажешь?
Вдруг она сделалась ни жива ни мертва. Сорру живо представила себе несчастную женщину, которая ждет возлюбленного. О бедная, бедная женщина на том берегу Хапи! Неужели она явится свидетельницей его погибели?.. Сорру прикрыла лицо руками. Ей почудились вопли – душераздирающие, громогласные: живой плач женщины, теряющей любимого… Когда он, применив небольшое усилие, отнял руки от лица ее, по щекам Сорру катились крупные слезы, как дождинки в Саи или на острове Иси.
– Ты плачешь, Сорру?
Она, всхлипывая, кивнула.
– Не расстраивайся, прошу тебя.
– Мне жаль ее.
– А его?
Сорру не ответила. Наивность ее была беспредельна и натуральна. Душа ее чиста, как только что изготовленный и высушенный папирус: пиши на ней любые письмена! Тихотеп попытался смягчить впечатление, произведенное на молодую женщину неприхотливым рассказом.
– Сорру, я имел в виду наш Кеми, когда говорил о ладье. В образе плывущего на ладье представил себя…
– А та, которая на берегу?
– Это – ты.
При этих словах она разрыдалась. Ему стоило больших усилий слегка успокоить ее. Помогло простейшее и испытаннейшее средство: долгий, горячий поцелуй. После этого он смог продолжить свой рассказ:
– Если с Кеми случится худшее, разве избегнем ее судьбы и мы? И что значат все песни любви по сравнению с этой катастрофой? Я это вдруг ощутил вчера. Когда узнал о грозящей опасности.
– Любовь ни с чем нельзя сравнивать. Она выше бога.
– Не богохульствуй!
– А я говорю – выше, – упрямо повторила Сорру.
– Для вас, азиатов, все равно – что бог, что любовь!
– Нет, не все равно, Тихотеп: любовь превыше всего! А вы здесь, в Кеми, слишком начитались старинных книг и слишком завозились со своими письменами. Между тем лучшие письмена – письмена любви!
Она произнесла эти слова с глубокой верою в них, со всей страстью и горячностью.
– Вы слишком расчетливы, – продолжала она, – ваши познания заслоняют от вас самые благороднейшие чувства. Не далее как сегодня утром два господина поспорили в лавке. Дошло до оскорблений. Но не до драки! Они расселись по разным углам и принялись строчить жалобы судье. Да разве так поступают мужчины!
– А как же, Сорру?
– Они решают спор в рукопашной схватке.
Тихотеп подумал, что вдобавок ко всему – перед ним дитя несмышленое. Неужели же драку возможно предпочесть судебному разбирательству? О великий боже, как отстали эти азиаты, сколь они невежественны! Даже прекрасная Сорру готова разрешать споры своими кулачками.
Она была полна презрения к тем двум спорщикам:
– Нахохлились, как воробьи, добыли письменные приборы и папирус – и давай писать жалобы. Быстро-быстро. А потом кинулись к судье искать справедливости!
– Сорру, они поступили разумно.
– Да?
– Вполне!
– И ты бы вот так строчил жалобу?
– Если бы оказалась в том необходимость.
– Некий муж застал у своей жены любовника….
– Прискорбно.
– Как же он поступил, Тихотеп?
– Не знаю.
– А я знаю.
– Так расскажи, Сорру.
– Он привлек любовника к судебной ответственности. Собрал свидетелей и уличил того в подлости.
– Сорру, он поступил по закону. Разве – нет?
Нет, это выше ее представлений о ревности и верности. Мужу следовало отрубить голову и ей и любовнику!..
– Какая жестокость! – воскликнул ваятель.
– Нет, – решительно возразила Сорру, – если любишь – пойдешь на все! Что такое человек без любви? Просто камень на дороге. Булыжник. Кремень, из которого высекают искру посредством кресала. Небесного железа. Я всей душой ненавижу бесчувственных.
«…Львица, львица эта женщина! Она с одинаковой страстью растерзает врага и приласкает возлюбленного. Такая никогда не оценит ни пирамиды Хуфу, величайшего творения Хемиуна, ни изваяний Иртисена, ибо они не имеют даже косвенного отношения к тем чувствам, которые обуревают Сорру. Я раньше сравнивал ее, как и всех женщин, с травой. Нет, она львица – и мысли и поступки ее необузданны, как у львицы. Вот что!..»
– Хорошо, – сказал он примирительно, – пусть мы, жители Кеми, слишком расчетливы, не ревнивы, мало воинственны и чрезмерно привержены к законам.
– Вы просто сутяги, – добродушно заметила Сорру.
– Сказано довольно-таки крепко.
– Вас хлебом не корми, а дай возможность пописать жалобы, по судам побродить. Отбери у вас земли немножко, сотую долю аруры[24] – в суд! Изменила жена – в суд! Оскорбил сосед – в суд! Раб ушел – в суд!
Тихотеп схватился за голову.
– Сорру! – вскрикнул он. – А что бы делала ты, будь мужчиной?
– Что? – Глаза у Сорру зловеще сверкнули. – Я бы прирезала обидчика. Собственноручно!
– Да, Сорру, скажу тебе по правде: Изидой тебя не назовешь.
– Я и не прошу.
– И ни Изида, и ни Ашторет…
– Я же сказала тебе, не стремлюсь походить на них…
– Впрочем… – Он легким нежным движением коснулся ее соска. – Пожалуй, есть в тебе кое-что от Ашторет.
Она оттолкнула его руку, подбоченилась, высоко подняла голову:
– А я и не стыжусь! Да, я женщина, подобно Ашторет. Я служу Ашторет и предаюсь прелюбодеянию во имя Ашторет.
– А я обожаю тебя именно за это, – сказал Тихотеп.
И, как все их встречи, закончилась тем же и эта. Она медленно скинула с себя шелковые одеяния. Обнажилась. И он прильнул к пупку ее – такому тугому и маленькому, как у детей. Живот ее теплый и упругий,
