Читаем без скачивания Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

«Андрей же посла против ему и рече ему: “Иди в Рязань к отчичю (здесь, вероятно, в значении: «родичу». — А. К.) своему к Глебови. Аяз тя наделю”»{246}.

Князь Глеб Ростиславич, занявший рязанский стол около 1155 года, после смерти отца, приходился Андрею зятем, поскольку был женат на его племяннице, дочери его покойного брата Ростислава. Уже в силу этого он должен был признавать старейшинство Андрея — может быть, даже против своей воли. Соответственно, подчиняясь Андрею, Глеб принял у себя изгнанника.

Повиновался и «Матешич»: «и иде тамо». Жену же свою с детьми он оставил в Глухове — городе, принадлежавшем княгине «Всеволожей», его родной сестре, вдове бывшего черниговского и киевского князя Всеволода Ольговича. Какую-то роль в его неудавшейся авантюре сыграла его мать. Во всяком случае, так посчитал Мстислав Изяславич, который выгнал княгиню из Киева: «Мьстислав же рече матери Володимири: “Иди в Городок (Городец, на противоположной стороне Киева. — А. К.), а оттуда — камо тобе годно. Не могу с тобою жити [в] одином месте, зане сын твой ловит головы моея всегда, а крест переступая”». «Мстиславляя» тоже нашла приют в Черниговском княжестве — у князя Святослава Всеволодовича.

Для Андрея Юрьевича во многом повторялась ситуация восьмилетней давности. Снова, как и на заре своего владимирского княжения, он готов был поддержать гонимого всеми князя — тогда Изяслава Давидовича, теперь — Владимира Мстиславича; последнего, правда, не сразу, но со временем. Заметим, что в обоих случаях он принимал участие в судьбе того князя, который в глазах большинства не заслуживал снисхождения, ибо отличался такими предосудительными качествами, как неумение держать слово и соблюдать крестное целование. Но Андрея это, по-видимому, не смущало. В обоих случаях он преследовал собственные цели и стремился к тому, чтобы навязать свою волю остальным князьям. В прошлый раз у него это не слишком получилось. Но теперь Андрей был гораздо более искушённым правителем и обладал неизмеримо большими возможностями для того, чтобы настоять на своём.

Примечательно, что в Суздальской земле произошедшее было воспринято совсем не так, как на юге. Вина за изгнание «Матешича» возложена была здесь на Мстислава Изяславича. Выходило, будто Мстислав изгнал дядю из Киева (хотя в Киеве тот вовсе не княжил!), а «Матешичу» пришлось спасаться аж в «Половцех»: «Выгна Мстислав Володимера Мстиславича ис Кыева, и иде в Половци Володимер, а сам (Мстислав. — А. К.) седе в Кыеве»{247}.

Мы-то знаем, по какой причине Владимир оказался у «поганых» (и вовсе не у половцев, а у берендеев!), чья в этом была вина и чем всё закончилось. Однако суздальский летописец излагал ту версию событий, которая была выгодна князю Андрею Юрьевичу. Ибо спустя совсем немного времени Андрей сам вмешается в борьбу за Киев, и главным его противником окажется именно Мстислав Изяславич. А потому Андрею было важно представить Мстислава обидчиком дяди.

Что ж, мы и раньше имели возможность убедиться и убедимся ещё не раз в том, что «информационные войны» — отнюдь не изобретение Нового времени. Андрей, во всяком случае, пользовался ими нередко и почти всякий раз — с успехом.

Вражда с Мстиславом

Вражда Андрея с Мстиславом Изяславичем носила наследственный характер. Известно, что для Юрия Долгорукого, отца Андрея, не было большего врага, чем его племянник Изяслав Мстиславич, отец Мстислава. Равно как и Изяслав не мог ужиться с дядей, предпочитая иметь с ним дело на поле брани. Но в отношениях между их сыновьями вражда эта проявилась не сразу, она нарастала постепенно. Так, Андрей всё-таки не принял у себя Владимира «Матешича» — главного врага Мстислава, — хотя и пообещал ему помощь в дальнейшем. По разные стороны оказались Андрей Боголюбский и Мстислав Киевский и в другом конфликте, вспыхнувшем в том же 1167 году, — вокруг княжения в Новгороде. К этому городу, как мы знаем, Андрей относился с особым вниманием, стремясь поставить его под свой контроль.

Напомню, что, в соответствии с договором, заключённым им с Ростиславом Мстиславичем в 1161 году, в Новгороде княжил сын Ростислава Святослав. Но отец перед смертью не зря беспокоился о нём: новгородцы действительно жили со Святославом «не добре», и их крестное целование Ростиславу не могло изменить положение вещей. О том, что происходило летом и осенью 1167 года в Новгороде, киевские и новгородские источники рассказывают по-разному, но смысл происходящего передан ими одинаково.

«Том же лете начаша новгородьци вече деяти в тайне, по двором, на князя своего на Святослава на Ростиславича», — свидетельствует киевский летописец{248}.[114] В городе у князя были и доброжелатели («приятели его»), которые поспешили к нему на Городище и поведали о ночных волнениях в городе: «Княже… хотять тя яти. А промышляй о собе!» Святослав посоветовался с дружиной. У него уже имелся печальный опыт: семью с половиной годами раньше, зимой 1159/60 года, точно также после ночного веча, Святослав пренебрёг предупреждениями своих «приятелей» и был схвачен новгородцами и посажен в «поруб». Теперь он готов был действовать по-другому, и дружина поддержала его:

— А сперва к тебе крест целовали все после отцовской смерти. Однако неверны суть всегда ко всем князьям, — передаёт их слова летописец. — А станем промышлять о себе, или начнут о нас люди промышлять.

Князь спешно выехал из Новгорода в Луки и прислал в Новгород грамоту, «яко не хощю у вас княжити». Трудно сказать, на что он надеялся: может быть, на то, что новгородцы одумаются и начнут просить у него прощение за свои коварные замыслы. Но если так, то он ошибся. Новгородцы вновь сошлись на вече и поклялись, что «не хочем его», причём скрепили клятву целованием иконы Пресвятой Богородицы. Больше того, новгородцы, вооружившись, двинулись к Лукам. Услыхав об этом, Святослав вместе с дружиной отступил к Торопцу. Здесь княжил его младший брат Мстислав, дальше начинались земли старшего среди Ростиславичей князя Романа Смоленского.

Бегство Святослава из Новгорода датируется «Семёновым днём», то есть 1 сентября. Новгородцы решили обратиться в Киев, к князю Мстиславу, и просить у него сына на княжение; правда, сразу у них это не получилось. Святослав же отправился из Торопца к верховьям Волги и оттуда запросил о помощи князя Андрея Юрьевича — напомню, союзника его отца. Андрей, очевидно, считал себя гарантом договора, по которому Святослав сидел в Новгороде. Кроме того, он должен был опасаться перехода Новгорода под контроль Мстислава, то есть объединения в одних руках Киева и Новгорода. А потому суздальский князь поспешил предоставить Святославу военную помощь. Той же осенью Святослав с Андреевым войском «пожже Новый Торг (нынешний Торжок. — А. К.)… и много пакости творяше домом их, и сёла их потрати (разорил. — А. К.)». Новоторжцы, не желая покоряться Святославу Ростиславичу, ушли к Новгороду. В свою очередь, смоленский князь Роман Ростиславич с братом Мстиславом начали наступление на Новгород с юго-запада, со стороны Смоленска. Князья сожгли Луки; лучане же, «устерегошася», разбежались: одни к Новгороду, а другие к Пскову.