Читаем без скачивания Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

А.Беттик ссудил мне серебряные браслеты, купленные по случаю на пестром базаре Сиванму. На плечи я накинул красный башлык из пуха и шерсти – его мне одолжил Джигме Норбу, всю жизнь тщетно ждавший приглашения в Зимний дворец. Нефритовый талисман Срединного Царства на серебряной цепочке одолжил плотник Чжаньчжи Кенчжунь.

И вот к нам вошли слуги в золотых одеяниях и объявили, что пора, и мы направились в главный аудиенц-зал близ Тронной палаты. Наружные галереи были забиты сотнями гостей, они неспешно ступали по кафельным полам, шелестя шелками, позвякивая драгоценностями, наполняя воздух ароматами духов и благовоний. Чуть впереди две жрицы бережно вели под руки Дорже Пхамо, все три – в элегантных шафранно-желтых одеждах. Дорже не надела никаких украшений, но ее белоснежно-седые волосы были перевиты лентами, уложены хитроумными буклями и заплетены в красивые косички.

Наряд Энеи был незамысловат, но ослепителен – темно-синее шелковое платье, обнаженные плечи прикрыты кобальтовой пелеринкой, на груди нефритово-серебряный талисман Срединного Царства, а волосы заколоты серебряным гребнем, удерживающим вуалетку. Лица женщин были благопристойно прикрыты вуалями, и я порадовался, что эта деталь туалета изысканно маскирует внешность моей возлюбленной.

Энея взяла меня под руку. Вместе с длиннейшей вереницей гостей мы прошествовали бесконечными коридорами, свернули направо и поехали по винтовой лестнице-эскалатору на верхние ярусы.

– Волнуешься? – шепнул я.

В ответ она лишь сверкнула глазами из-под вуалетки и стиснула мою ладонь.

– Детка, временами ты видишь будущее, – не отступал я. – Я знаю, что видишь. Так вот… нам удастся уйти отсюда живыми?

Она повернулась, чтобы ответить, и я склонился к ней.

– Рауль, в будущем каждого предопределено очень немногое. Большинство событий текуче, как… – Она указала на игру струй фонтана. – Но я не вижу причин для беспокойства, а ты? Сегодня здесь тысячи гостей. Далай-лама сможет лично поприветствовать лишь немногих. Его гостям… Ордену… в общем, не важно кому… откуда им знать, что мы здесь?

Я кивнул, но мой кивок не означал согласия.

Внезапно Лобсанг Самтен, брат далай-ламы, в полное нарушение протокола двинулся вниз по идущему вверх эскалатору. Он широко улыбался, восторг просто переполнял его.

– Гости ужасно важные! – Он обращался только к нашей группе, но сотни людей на эскалаторе подались в нашу сторону. – Я сейчас говорил с нашим наставником, он помощник второго заместителя министра двора. Сегодня мы принимаем здесь не просто миссионеров!

– В самом деле? – приподнял брови сюаньилан Чарльз Чи-кьяп Кэмпо, блиставший великолепием многослойных одеяний из алого и золотого шелка.

– В самом деле! – Лобсанг улыбнулся еще шире. – К нам прибыл кардинал Имперской Церкви. Очень важный кардинал, с самыми ближайшими своими помощниками.

У меня в груди вдруг образовалась сосущая пустота, словно сердце сорвалось в бездонную пропасть.

– Какой кардинал? – спокойно поинтересовалась Энея.

Мы уже приближались к вершине винтовой лестницы, и вокруг стоял гул множества приглушенных голосов.

Лобсанг Самтен гордо расправил плечи.

– Кардинал Мустафа! – торжественно провозгласил он. – По-моему, особа, приближенная к самому Папе. Вот как уважают в Священной Империи моего брата!

Энея крепко сжала мое запястье, но я не смог разглядеть под вуалью выражение лица.

– И еще несколько очень знатных гостей, – продолжал монах. – Среди них есть даже какие-то диковинные дамы. По-моему, военные.

– А ты не узнал их имена? – спросила Энея.

– Только одной. Генерал Немез. Она ужасно бледная. – Брат далай-ламы с широкой, чистосердечной улыбкой повернулся к Энее: – Кардинал особо просил о встрече с вами, мадемуазель Энея. С вами и вашим кавалером, месье Эндимионом. Министр двора был крайне изумлен, но организовал отдельный прием для вас и имперских послов.

Подъем окончился. Ступени эскалатора ушли в мраморный пол. Поддерживая руку Энеи, я ступил в шумный, упорядоченный хаос главного аудиенц-зала.

19

Далай-ламе всего восемнадцать стандартолет. Энея, А.Бетик, Тео и Рахиль не раз говорили мне об этом, но я все равно изумился, увидев на пышном высоком троне хрупкого подростка.

В грандиозном зале уже собралось не меньше четырех тысяч человек, но широкие эскалаторы все доставляли новых и новых гостей в приемную размером с хороший ангар – золоченые колонны уходят на двадцать метров ввысь, к расписному потолку, на полу бело-голубые мозаики с сюжетами из «Бардо Тёдол»[13] и сценами освоения планеты буддистскими переселенцами со Старой Земли. Мы проходим сквозь огромную золоченую арку и оказываемся в следующем зале, потолком здесь служит огромный стеклянный купол, а за ним клубятся облака, сверкают молнии и прорисовывается освещенный фонарями склон горы. Тысячи гостей блистают великолепием переливающихся шелков, тяжелых роскошных тканей, пышностью разноцветных плюмажей, затейливых причесок, изящных браслетов, ожерелий, серег, тиар и поясов из серебра, аметиста, золота, нефрита, ляпис-лазури, а среди всего этого великолепия мелькают десятки монахов и архатов в простых одеяниях – оранжевых, золотых, желтых, шафранных и красных, и их бритые головы блестят в сиянии сотен мерцающих светильников на треногах. И все же зал настолько огромен, что тысячные толпы теряются в нем – паркет сияет бликами огней, а между людским сонмом и золотым троном – двадцатиметровая зона отчуждения.

Пение труб встречает все новых гостей, стоит им ступить на изразцовый пол вестибюля. Монахи, дующие в бронзовые и костяные рожки, выстроились в шеренги от эскалаторов до арок входа – десятки метров неумолчного гудения. Сотни рожков тянут одну ноту несколько минут, и вдруг эта нота сменяется другой – как раз, когда мы входим в главный зал. Позади нас, под гулкими сводами вестибюля, звук резонирует, подхваченный и усиленный двадцатью четырехметровыми трубами. Монахи, дующие в эти трубы, стоят в небольших нишах, установив инструменты на подставках, и огромные, обращенные вверх раструбы напоминают мне цветки лотоса. К несмолкаемо тягучей последовательности басовых нот примешивается гул неимоверно большого, по крайней мере пятиметрового гонга, по которому бьют через определенные интервалы – словно гудок океанского лайнера аккомпанирует рокоту лавины. В воздухе витает тонкий аромат благовоний, и над головами разряженных гостей стелется легкая пелена дыма от кадильниц, колышущаяся в такт переливам мелодии труб и ударам гонга.

Все лица обращены к далай-ламе. Я беру Энею за руку и веду ее направо, подальше от тронного возвышения. Между нами и далеким троном нервно прохаживаются важные сановники.

Внезапно трубный гул обрывается. Эхо последнего удара гонга стихает, прокатившись по залу. Все приглашенные в сборе.

Слуги с натугой налегли на исполинские двери, закрывая их за нами. Стало так тихо, что слышно потрескивание огня в бесчисленных светильниках. Кристальная прозрачность потолка замутилась пеленой дождя. Одетый в простой красный халат далай-лама сидит с легкой улыбкой на губах, скрестив ноги, на горе шелковых подушек. Голова далай-ламы чисто выбрита. А правее и ниже сидит на собственном троне регент Ретинь Токра, в согласии с остальным высшим духовенством управляющий страной до совершеннолетия далай-ламы. Энея рассказывала, что в народе регента называют земным воплощением коварства, но я увидел лишь одетого в обычный красный халат смуглого узколицего человека с длинным носом и острым подбородком, раскосыми глазами и тоненькими усиками. Слева от первосвященника – министр двора, настоятель настоятелей – древний старик, непрерывно улыбающийся многочисленным гостям. По левую руку от него – официальная прорицательница, тоненькая молодая женщина, остриженная под бобрик, в желтой полотняной рубахе и красном халате. По словам Энеи, прорицательница предсказывает будущее в состоянии глубокого транса. Еще левее – пять эмиссаров Священной Империи. Золоченые столбики трона мешают толком разглядеть их лица, и приходится догадываться по одежде: коротышка в алой кардинальской мантии, три субъекта в черных сутанах и один военный.

Справа от трона регента стоит главный глашатай и глава личной охраны Его Святейшества, легендарный Карл Линга Уильям Эйхедзи – лучник и живописец, мастер карате и икебаны, философ и экс-летун, – как всегда, в отличной форме, и очень напоминает безупречно действующий механизм. Шагнув вперед, он возвестил, заполнив раскатами голоса пространство зала:

– Достопочтенные гости, прилетевшие к нам издалека, дугпа, друкпа, друнгпа – жители высочайших хребтов, благодатных расселин и лесистых склонов, дзасас, высокочтимые сановники, монахи, архаты, посвященные, ко-са четвертого ранга и выше, благословенные, облаченные в су-ги, жены и мужья удостоенных чести, ищущие Просветления, мне досталась высочайшая честь приветствовать вас здесь сегодня от имени Его Святейшества Гетсванга Нгванга Лобсанга Тенгина Гьяпсо Сисанваньгьюра Чжангпа Мапай Дхепала Сангпо, воплощения святости, всепобеждающей кротости, силы слова, чистоты ума, божественной мудрости, оплота веры, океана премудрости!