Читаем без скачивания Мрак - Юрий Никитин

– Точно, – подтвердил Мрак.

– Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть. Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, а все такие потные, гадкие… А сейчас и вовсе жара, мухи… Я ведь чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудрое спокойствие и благоразумие… Я ведь только с виду такой вот смирный, а на самом деле – зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще, я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!

Он раскраснелся, взмахами показывал, как изничтожает врагов. Медея опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.

Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он дивится чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит на его руки, в самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую полную в мире женщину…

Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У костра наспех разогревали мясо, а пока ждали, один из самых старых воинов перебирал струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за него даже Мрак остановился, слушал.

– Зерван, – услышал Гонта, – он и есть бог всего сущего… Он существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни воздуха, ни солнца. Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть и могучим, но… гм…

– Вроде Додона, – сказал кто-то со смешком. – Тцарствует, но правят другие.

– Вот-вот, – продолжил старик. Струны запели печальнее, а голос возвысился: – И тогда страстно возжаждал, чтобы родился сын Ормазд, призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточное затеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и Ахриман. Зерван дал слово… кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над миром тому, кто родится первым. Ормазд уловил мысли Зервана и поделился ими с Ахриманом. Тот поспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к тому же еще и назвался Ормаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв, но слово не воробей, и вынужденно уступил всю власть Ахриману… Правда, только на девять тысяч лет, а потом власть должна перейти к Ормазду, которому предстоит все исправить, что натворил Ахриман за те девять тысяч лет. И тогда Ахриман создал этот мир, в котором мы живем!

Он печально умолк. Струна еще вибрировала в густом воздухе, когда один молодой воин спросил с надеждой:

– Мне дед говорил, что мы все еще живем в тцарстве зла Ахримана. Но, может быть, его власть за это время уже кончилась? И воцарился праведный Ормазд?

Старый воин ткнул его кулаком в бок:

– Пей, дурень. Даже если воцарится, то, думаешь, за день или год все исправит?

– Что напакостит один, – сказал другой, – там сто человек убирать будут. Ломать – не строить!

А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся:

– Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть! Да еще после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Да и вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править.

Их взоры обратились к Мраку, зачинателю, а теперь и предводителю похода. Тот проворчал:

– Ховрах прав, миром правит Чернобог, как бы в какой стране ни назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того, что и будет править, это еще надо посмотреть… Только вы, ребята, костры гасите. Пойдем сейчас – две трети уцелеют. Выступим утром – поляжет больше половины. Промедлим еще чуть – нас уничтожат всех.

Воины поспешно хватали с горячих камней ломти мяса, а женщины уже бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другие стояли в ожидании, их взгляды были обращены на Медею.

Царица подошла к Мраку вплотную. Он невольно смотрел ей в лицо, потому что Медея глядела неотрывно, ее губы подрагивали. Наконец она проговорила негромко:

– Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести.

Глаза ее стали холодными и жестокими. Она повелительно кивнула кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться. Тут же что-то холодное набросили сверху, на голову обрушился удар. В черепе взорвалось болью. Он зарычал, попытался схватить кого-то, но руки царапнули воздух.

Он упал на колени, и последнее, что помнил, – это десятки рук, что беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен умереть от застоя крови!

Глава 31

Перед тем как ступить в воду, женщины-волхвы трижды бросали топор в воздух. Сообща всматривались в блики и все три раза снова предсказали то же самое. Первый, кто ступит во владения Горного Волка с оружием, погибнет. Погибнет еще до захода солнца.

Поляницы поглядывали и на разбухший багровый шар, что уже коснулся краем черной земли, медленно сползал, сплющиваясь от собственной тяжести. Даже люди Гонты, отважные до дурости и бесшабашные до святости, мялись и поглядывали друг на друга. Всегда готовые к смерти, сейчас бледнели. Даже присутствие женщин, перед которыми обычно выпячиваешь грудь и подтягиваешь живот, сейчас не действовало.

Ховрах с топором в руках вошел в воду, завопил исступленно:

– Так неужели мы отступим?

В воду входили все новые отряды поляниц, начали подталкивать передних. Ховрах посветлел лицом, решение найдено нечаянно, но все же найдено. Сейчас все решится само собой. Задние надавят на передних…

Со стороны шатра раздался разъяренный вопль. Полог с треском отдернулся. В багровых лучах солнца возникла гигантская фигура воина, массивного и широкого как в плечах, так и в поясе. Он был в полном доспехе, щит висел на сгибе левой руки, в высоко вскинутой правой руке хищно блистал меч. Длинная серебряная борода блестела в лучах заходящего солнца, и казалось, что по ней бегут струйки крови.

– Гакон, – пробормотал Ховрах изумленно. – Я ж упоил так, что раком ползал!

– Старый черт, – ругнулся Гонта, но в голосе разбойника было восхищение. – Без него ни одна драка не обходится.

– На этот раз и раком, как говорит Ховрах, не уползти, – бросила Медея.

– Похоже, потому и спешит.

Гакон, все еще не переставая рассыпать проклятия на головы как врагов, так и друзей, что не разбудили, не снарядили, бегом заспешил с холма к реке.

Брызги взлетели выше головы. Он ревел как бешеный бык, ругался, орал, вызывал на бой, с каждым шагом продвигался все дальше в реку. За ним следили понимающе, хотя в сердце каждого копошился гадкий червячок облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть. И так дожил до вон какой седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые мужики гибнут, словно мухи в метель.

Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в подводной ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг до небес, а когда поднялся, мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение же в эту жару почти остановилось, река напоминала заснувшее болото.