Читаем без скачивания «Если», 2007 № 04 - Журнал «Если»

Старуху Энжи заметила лишь тогда, когда тихонько скрипнул стул: она сидела в углу, наполовину скрытая длинной, свисающей со шкафа хламидой, похожей на облачение для церковного хора, но с символами и рисунками, каких Энжи никогда раньше не видела.

— Йемайя?

Старуха перевела на нее взгляд. Глаза у нее были как две мертвые планеты.

Испанский Энжи совершенно отказал, а вскоре и родной язык тоже.

— Мой брат… Мой младший брат… Мне велели спросить El Viejo. Viejo santero… Старого сантеро… Лидия сказала.

Тут у нее кончились слова на всех языках. Из трубочки старухи выползло облачко дыма, но это был единственный ответ.

За спиной у нее зашуршала отодвигаемая занавеска, и хриплый голос медленно произнес:

— Quieres El Viejo?[17] Это я.

Повернувшись, Энжи увидела незнакомца. Он шел к ней по длинному коридору, конца которого она не видела. Он двигался решительно, но чтобы войти в комнату, ему словно бы потребовалась вечность, будто он возвращался из другого мира. Сам он был черный, одет во все черное и на носу поблескивали черные очки — даже в темном, крошечном магазинчике. А волосы такие белые, что у Энжи даже заболели глаза.

— Ты здесь из-за брата, — не спросил, а констатировал он.

— Да, — выдавила Энжи. — Да, он для меня колдует… достает кое-что… и я не знаю, где он, но понимаю, что в беде, и хочу, чтобы он вернулся!

Она не заплакала и не сломалась (Марвин никогда не сможет сказать, что она из-за него плакала), но к этой грани подошла вплотную.

El Viejo сдвинул черные очки на лоб, и Энжи увидела, что он моложе, чем она думала (уж конечно, гораздо моложе Лидии), и что под глазами у него широкие белые полукружия. Она так и не узнала, были ли они естественными или нарисованными, но поняла, что от них его глаза кажутся больше и ярче — сплошь зрачок. Из-за них ему следовало бы хоть чуточку походить на клоуна или, скажем, на енота в негативе, но выходило как раз наоборот.

— Я знаю твоего брата, — сказал El Viejo.

Энжи изо всех сил старалась держать себя в руках, пока он подходил ближе, улыбался ей, показывая зубы.

— Brujito… маленькая, маленькая ведьма, мы знаем. Мы с мамой видели, мы следим.

Он кивнул на старуху, которая с прихода Энжи не шевельнулась и не сказала ни слова. Энжи ощутила влажный, затхлый запах — точно картошка сгнила.

— Скажите, где он. Лидия говорила, вы поможете.

Вблизи Энжи увидела голубой отсвет на белой коже El Viejo и V-образный шрам на каждой щеке. На шее у него был узкий черный галстук, которого девочка поначалу не заметила. И почему-то мысль о том, что он каждое утро завязывает его перед зеркалом, напугала ее больше, чем что-либо другое. Теперь он улыбнулся во весь рот, показывая зубы. Она-то ожидала, что они будут желтые и от них будет вонять, но нет — все как один белые, ровные и настолько большие, словно плохо помещаются во рту.

— Tu hermano esta perdido[18], — сказал он. — Пропал в четверге.

— В четверге?

Целая оглушительная минута ушла у нее, чтобы понять, и еще больше, чтобы выдавить слова:

— О Господи, он же вернулся вспять! Как с Миледи… он вернулся туда… когда письмо было еще у меня в рюкзаке. Показушник мелкий… Он застрял! Идиот, идиот, идиот несчастный!

El Viejo негромко хмыкнул и кивнул, но ничего не сказал.

— Вы должны за ним сходить, вернуть его оттуда, прямо сейчас… у меня есть деньги. — Она отчаянно стала рыться в карманах.

— Нет, деньги мне не нужны, — отмахнулся от предложения El Viejo, рассматривая девочку глазами цвета спелых слив. Белые круги под ними выглядели реальными, а вот сами глаза — нет. — Я тебя отведу, — добавил он. — Мы вместе найдем твоего брата.

Колени у Энжи задрожали так, что стало больно. Ей хотелось согласиться, но это было просто невозможно.

— Нет. Я не могу. Не могу. Вы за ним сходите.

Тут El Viejo рассмеялся: раскатистым, поразительным рокотом Санта-Клауса, таким сочным и успокаивающим, что Энжи улыбнулась. И улыбалась, даже когда он подхватил ее и взял под мышку. К тому времени, когда она оправилась достаточно, чтобы начать отбиваться, он уже нес ее по длинному туннелю, по которому пришел несколько минут назад. Энжи вопила, пока у нее не запершило в горле, но все равно себя не слышала: с того момента, как El Viejo ступил в темноту коридора, все звуки замерли. Она не слышала ни его шагов, ни его смеха (хотя и чувствовала, как сотрясается его тело) и тем более собственных панических воплей. Что если они в космосе? Да они могут оказаться где угодно.

Сквозь оглушенность и растерянность она понимала, что коридор словно бы тянется в никуда и что это место (если это какое-то место) никак не может находиться позади маленькой лавочки сантерии, куда она вошла — когда? — десять минут назад. Здесь было холодно и пахло, как в старом подвале, в темноте Энжи чувствовала, что вокруг нее много всего происходит. В точности она ничего не разобрала, но везде кружили и вспыхивали искорки.

А потом они вдруг очутились в комнате Марвина.

Это была, несомненно, его комната: тут были носатые и бородатые оккультисты по стенам, тут были фланелевые зимние простыни, на которых он спал круглый год, потому что на них красовались физиономии игроков «Нью-Йорк метс», тут в полном составе стояли на полке пластмассовые герои «Стар трека», которых Энжи подарила ему на прошлое Рождество. И тут сидел на краю кровати Марвин и выглядел таким потерянным и одиноким, каким Энжи в жизни его не видела.

Он даже головы не поднял, пока El Viejo не бросил Энжи на ковер перед ним и не отступил на шаг, открывая в усмешке зубы, огромные, как зубья в медвежьем капкане. Тогда Марвин соскочил с кровати, расплакался и, шмыгая носом, стал карабкаться на сестру, повторяя: «Энжи, Энжи, Энжи». Энжи обняла его, пытаясь одновременно уберечь шею, волосы и спину, и все бормотала:

— Все нормально, все в порядке, я здесь. Все хорошо, Марвин.

А у нее за спиной хмыкнул El Viejo:

— Ведьма-плакса… маленький, маленький brujito-плакса.

Энжи взвалила своего ревущего братишку на бедро, словно пакет с продуктами, как делала это, когда он был маленьким, и повернулась к старику:

— Спасибо, — сказала она. — Теперь можете отвести нас домой.

El Viejo улыбнулся — на сей раз не усмехнулся, а медленно растянул губы.

— Может, предоставим это ему?

А после повернулся и ушел, исчез, словно проскользнул меж молекулами воздуха. Энжи осталась в комнате, пытаясь оторвать от себя Марвина, прилипшего, точно пластырь, а он льнул, больно упираясь подбородком ей в макушку. Наконец Энжи удалось сбросить его на кровать, и, уперев руки в бока, она спросила: