Читаем без скачивания Опасное наваждение - Натали Питерс

– Изысканность – это скучно! – вскричала я. – Целостность утомительна!

– Позвольте мне закончить, – прервал меня Давид. Я сделала над собой усилие и замолчала. – Если вы будете уважительно и бережно относиться к вашему искусству, вы привлечете гораздо больше слушателей и поклонников, чем если появитесь на сцене в расшитом бисером наряде и с перьями на голове.

– Хорошо! – Я устало опустилась на стул. Он собирался уходить. – Вернитесь, – позвала я. – У вас доброе сердце, Давид, хоть я и считаю вас чопорным и упрямым. Вы думаете, я люблю музыку меньше, чем вы? Она у меня в крови. Я цыганка, а для цыганки вся жизнь в песнях! Я могла бы петь целыми днями бесплатно, но мне приходится думать о деньгах. Я пою, потому что люблю петь, и почему бы мне не петь песни, которые доставляют мне радость? Вы находите это смешным и глупым?

– Нет. Но если вы хотите привлечь, на свой концерт знатную и богатую публику, вы должны предъявлять к себе более высокие требования. Поразить этих людей очень непросто. Их не проведешь ярким платьем и зажигательными цыганскими песнями.

– Ну хоть одну, – кротко попросила я. – Вторую я спою без аккомпанемента, так, как поют в таборе.

– Нет, – твердо ответил он.

– Пожалуйста! Она действительно очень красивая, Давид. Она понравилась самому Листу. Пожалуйста, позвольте мне спеть ее для вас.

Мы пришли к компромиссу. Давид составляет программу, а я выбираю номера для «бисов». Он написал аккомпанемент для двух моих цыганских песен, а я решила включить в программу несколько известных народных песен на английском, вроде «Барбара Аллен» и «Дом, любимый дом». Публике это должно было понравиться.

Приготовления к концерту шли полным ходом. Я велела дать в газеты рекламу: «Недавно приехавшая на континент баронесса Равенсфельд! Впервые на американской сцене! Приближенная короля Людвига Баварского!».

И вот настал день концерта. Зал театра «Лицеум» был переполнен. Толпы зрителей запрудили входы, и их пришлось разгонять конным полицейским. Нью-Йорк еще никогда не видел ничего подобного. Днем накануне концерта я проехала на белом жеребце по Бродвею вверх и вниз, помахивая прохожим рукой, словно на параде. Это сработало отлично. Все места в театре были проданы, а стоячие ложи были заполнены за час до поднятия занавеса.

Мое темно-синее бархатное платье было достаточно изысканно, чтобы снискать одобрение Давида Тэтчера, хотя он и опасался за его глубокий вырез.

– Но мне нужно дышать, Давид, – объяснила я и в доказательство глубоко вздохнула. Моя грудь поднялась, грозя вывалиться из декольте. Глаза Давида изумленно расширились, он покраснел как рак и вылетел из гримерной.

Когда я в сопровождении моего молодого, долговязого аккомпаниатора вышла на сцену, по залу прокатился вздох потрясения, и публика от одного моего вида устроила овацию! Что за страна!

Мое пение им тоже понравилось! На следующее утро даже самые суровые газетные критики признали, что у меня сильный и красивый голос, а представление было восхитительным. В заголовках на первых полосах газет журналисты наперебой восхваляли новую звезду: «Неотразимая Баронесса в двухчасовом концерте. «Лицеум» сотрясался аплодисментами!»

Когда на следующий день, как всегда ровно в час, появился Давид, он застал меня сидевшей в постели с картой Соединенных Штатов на коленях. Я пила первую из бесчисленных за день чашек чая.

– Привет, Давид! – радостно сказала я. – Куда мы отправимся теперь? В Филадельфию? В Бостон? Говорят, здесь скоро станет очень холодно. Поедем на юг! А потом на восток. А на север вернемся весной!

– Вчера вы пели великолепно, – сказал Давид, – лучше, чем я когда-либо слышал.

– А как ты думал? Я не растрачиваю себя на репетициях. Зачем петь для стен? Они не платят. Но ты! – Я выпрыгнула из кровати и обвила руками его шею. Он в ужасе уставился на меня. – Ты играл так чудесно, что я чуть не расплакалась! Я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь играл «Пять цыганских песен» лучше, чем ты. Даже сам Лист не сравнится с тобой!

– Странно, – заметил Давид, отнимая мои руки. – Он сам их написал.

– Ах, это еще не значит, что он знает, как их исполнять! Смотри, у меня для тебя кое-что есть. – И я вручила ему небольшую коробочку. Внутри на бархатной подушечке лежали золотые часы, украшенные бриллиантами. – Красиво? И очень изысканно.

– Да, очень красиво, – согласился Давид. – Спасибо, баронесса.

– Пустяки, – возразила я лукаво. – Мы, цыгане, щедрый народ. Загляни под подушку. Там немного денег. Возьми в подарок, сколько уместится в руках. Прошу тебя.

– Здесь несколько тысяч долларов! – ахнул Давид.

– Я не доверяю банкам, – сказала я. – Анна, принеси еще чашку! Наш Давид хочет чаю! – Анна находилась за три комнаты от нас, но я знала, что она без труда услышит меня. – А теперь к делу, Давид. Если хочешь остаться со мной – отлично. Я с удовольствием буду работать с тобой и дальше. Но если тебя беспокоят постоянные переезды и концерты в разных городах или если ты думаешь, что это плохо скажется на твоем здоровье, тогда оставайся в Нью-Йорке. Я пойму. Решай скорее, потому что мы отправляемся в Филадельфию через два дня.

– Я… это такое внезапное предложение, баронесса, – сказал Давид. Первый раз я увидела, как он по-настоящему разволновался. – Я думал, что вы останетесь здесь после того внимания, которое вам оказал мистер Бестон…

– Он маловат ростом и от него дурно пахнет, – сказала я, этими словами как бы окончательно ставя крест на миллионере. – Почему ты не хочешь ехать? У тебя здесь остается подружка? Но ты можешь взять ее с собой.

– Конечно, нет! – Давид был просто потрясен моими словами.

– А что плохого в том, чтобы иметь подружку? – не унималась я. – Нельзя сказать, что ты слишком юн, но ты не стар. Сколько тебе лет?

– Двадцать девять.

– Всего-то? Иногда ты ведешь себя так, что мне кажется, будто тебе восемьдесят девять. Итак, сначала Филадельфия. Потом мы отправимся в Балтимор, затем в Вашингтон – там я буду петь перед президентом. Неплохая идея?

– Великолепная, – промямлил Давид, скептически пожимая плечами. – Все-таки вы удивительная женщина, баронесса.

– Ничего удивительного. Я цыганка, и уже слишком надолго задержалась в этом городе. Меня тянет путешествовать. А почему бы и нет? Я молода, свободна и хочу развлекаться!

В начале зимы 1848 года на восточное побережье Соединенных Штатов обрушилась снежная буря, но она не шла ни в какое сравнение с той бурей восторга и обожания, которую вызвала я. Я путешествовала в огромной сделанной на заказ карете, которая была даже слишком огромной для тех, кто сопровождал меня. Со мной вместе ехали Анна, Давид, мулатка-кухарка по имени Дора, кучер и его брат, а также толстый белый щенок по кличке Калинка. Карету везла шестерка великолепных белых лошадей – подарок отвергнутого поклонника Альфреда Бестона. Вдобавок к карете было прикреплено почти полтонны багажа. Давид полушутя предложил мне нанять железнодорожный вагон, но, к сожалению, в стране еще не проложили рельсы туда, куда бы мне хотелось поехать.